– Вставайте, орлы! – сказал Кивинов. После чего подошёл к умывальнику, посмотрелся в зеркало и хлебнул из-под крана.
– Скоро обед, а мы всё дрыхнем.
Рана на лбу зажила, правда, теперь мучили головные боли и ночные кошмары. Дукалис перестал харкать кровью, а Каразия вполне оправился от шока.
– Слышите? Подъём! Жребий пора кидать, кому бежать.
– Какой жребий? – недовольно спросил проснувшийся Дукалис. – Я уже два раза бегал, а ты – ни одного.
– Не спорьте, – потягиваясь, произнёс Каразия. – Сегодня Георгич обещал быть, я думаю, догадается захватить. Подождём.
– На выписку когда обещают?
– Смотря кого. Меня пока не хотят. Подозревают гепатит. Какой к чёрту гепатит, если мне по башке дали? Может, я нечаянно наркоманом стал? Это, выходит, мне тут месяц торчать? Я домой хочу.
– Интересно, как там Петров с Волковым? По очереди, наверно, дежурят. Только успевай заявы принимать. До раскрытий, я думаю, там дело даже не доходит.
– Хватит о работе. Скоро обед. Пошли погуляем, тут где-то женское отделение есть.
На этих словах двери палаты распахнулись, и на пороге возник улыбающийся Соловец.
– О, к нам приехал, к нам приехал Олег Георгич дорогой!
– Хватит подхалимничать, инвалиды. Я ненадолго. Дел много.
– Георгич, лекарство-то принёс, а то мучаемся по-страшному?
– Держите, алкоголики. – Он раскрыл дипломат и достал бутылку водки.
– По коням! Толян, тащи стаканы. Когда все четверо уселись на койках вокруг больничной тумбочки и наполнили гранёные стаканы, Соловец произнёс:
– Ну что? Для начала вкратце я хотел бы вас ознакомить с оперативной обстановкой на территории.
– Брось, Георгич. Ты же не на совещании. Давай выпьем. За нас.
Смотри – хохол, русский, латыш и абхазец! Здорово. Четвёртый Интернационал. И не грызёмся между собой, как где-то. А почему? Потому что одно дело делаем, одной жизнью живём, из одной бутылки пьём. И никогда между нами войны не будет. Вот за это и выпьем. Будьте здоровы, господа.
Опера выпили.
– Андрей Васильевич, – сказал Соловец, поставив стакан, – вам личный привет от начальника РУВД за лично вами разбитую его личную «девятку». После вашего выхода из больницы он очень срочно хочет вас лицезреть.
– А у меня гепатит, между прочим. Карантин – месяц.
– А что, никак нельзя выкрутиться? – спросил Дукалис.
– Можно. Если написать рапорт на материальную помощь. Не одному, конечно, Кивинову, всему РУВД. Так, наверное, и придётся сделать.
– А с бойцами этими что, Георгич, с попутчиками?
– Да всё нормально. Мы с Петровым дело до ума довели. Вся команда арестована – и питерские, и гатчинские. Знаете, кстати, кто номера перебивал? Студент один, с Тех-ноложки. Это он придумал, как делать, чтобы экспертиза не обнаружила подмены. Умелец. Вместо того, чтобы машины новые разрабатывать, он другое изобретал, паразит. А впрочем, чему удивляться? На инженерском окладе сейчас протянуть трудно, а здесь свои способности подороже продать можно. Всего эти команды восемь убийств на себя берут.
– Во, гады! Человеческую жизнь на полмашины меняли!
– Мне Борисов с Главка звонил. Обиделся, что без них всё провернули. Мы бы, говорит, в разработку хорошую их взяли, задержали бы красиво.
– Ну да, а за это время ещё бы пару водителей задушили. А потом мы же в цейтноте постоянном работаем, на разработки времени нет, нам, кроме раскрытия убийств, ещё стёкла лобовые искать надо.
– Ну что, по второй?
– Наливай.
– Что там ещё у нас?
– Гоша Баранов своей мамаше любимой в компот жидкости для тараканов влил, за то, что мопед не купила.
– Хороший мальчик.
– Да, ничего. Мамаша в реанимации, но жить будет. Маму Тому помните? Муж по пьяни бутылкой убил. Жалко, неплохая была баба. И обиднее всего, что подонка этого посадить не можем. Ходит, гад, воздух портит и улыбается. Свидетелей-то нет.
– Знаете что? – вдруг серьёзно сказал Кивинов. – Это вирус.
– Ты чего, не пугай, палату каждый день моют.
– Я не о том. Это вирус. Вирус убийства. Человеческая жизнь перестала быть ценностью. Наш большой организм поразил этот вирус. И никакого иммунитета. И нет врача, который бы вылечил от этого-вируса, кроме нас самих. Эра жестокости. Почему? Я не знаю. Не знаю, почему муж с женой жили душа в душу, а теперь палят друг в друга, почему в школах дети избивают сверстников до полусмерти и стреляют в лицо из купленных мелкашек. Почему убивают за медную цепочку? Может, это наказание? За что? Ведь наш народ был самым добрым. Может, идет война? Да вроде нет. Что же происходит? Ну, не молчите.
– Давай выпьем. Ты просто стал меланхоликом.
– Да я никогда так хорошо себя не чувствовал, как сейчас. Но мне страшно. Правда, страшно. Вирус не выбирает жертву, он поражает всех.
Завтра нас с вами. А пить я, пожалуй, не буду. Противно.
Кивинов поставил стакан на тумбочку и оглянулся на стену.
– Да, может, ты и прав, – сказал Соловец, тоже ставя стакан. – Но это наш век, нам в нем и жить. Держите штурвал, сыщики.
