Ответа не последовало.
— Попрошу показать ваши удостоверения, — продолжал я портить себе жизнь.
Этот бугай смотрел на меня как на больничный инвентарь, слегка попорченный и бесполезный.
— Я сейчас приду сюда с нарядом милиции, — беспомощно заявил я и поймал сочувствующий взгляд Каца.
Я разозлился еще больше. Какого черта?!
— Ну хорошо, — сказал я этим зверям. — Очень скоро я развяжу вам ваши поганые языки.
Ничего другого, к сожалению, я придумать не смог. Повернувшись к ним спиной, я твердо зашагал обратно, стараясь изо всех сил сохранить собственное достоинство. Я даже забыл попрощаться с Кацем.
Я ехал к себе в следственную часть и размышлял. Интересно, а что, собственно, дала бы мне беседа с этим Борисовым? Не уверен, что он разглядел стрелявшего в него киллера. Кстати, почему его не прикончили? Киллеры, как правило, делают свое дело профессионально и доводят начатое до конца, как они себе его представляют. Попугать хотели? Из крупнокалиберного пистолета? Нет, что-то тут не сходится.
Думай, Турецкий, на что тебе голова дана. Не орехи же ею колоть, верно?
Итак…
До покушения на этого самого Борисова были совершены два убийства. Причем убиты были не просто работяги на бытовой там почве и даже не банкиры в финансовой разборке, а люди, можно сказать принадлежавшие к политической элите страны. Так? Так.
Дальше. Исчезает зять одного из убитых. Некто Аничкин, полковник, на минуточку, ФСБ. Так? Так.
И что? Какие такие у меня основания, чтобы связать воедино эти четыре (или сколько их там?) дела в одно? Где, так сказать, доказательства того, что все это — звенья одной цепи?
Можете считать меня самонадеянным болваном, но я верю в такую роскошь, как интуиция. А именно она мне и подсказывала, что я на правильном пути.
Так или иначе, но я все равно брошу камень в это болото. Ишь — «не положено»!
Ворвавшись в кабинет Меркулова, я с ходу выложил ему всю эту безобразную историю в госпитале, где два здоровенных дебила не пустили меня к Борисову. Я был вне себя, я метал громы и молнии, обещая всем своим недругам вообще и дебилам в частности самые крупные неприятности.
Он смотрел на меня, словно я был пациентом дурдома и только что сбежал из отделения буйных умалишенных.
— Успокойся, — сказал он, когда я закончил бессмысленный монолог. — Что с тобой, Саня? Ты не понимаешь очевидных вещей?
— Каких именно? — вскинул я голову. — Дело не в том, что я не успел пообщаться с тем, кто ведет дело Борисова, дело в этих гориллах, которые оборзели и творят все, что хотят!
— Вот что, — сказал он. — У меня к тебе серьезнейший разговор.
Я пожал плечами:
— Говори.
— Обязательно скажу, — пообещал он. — Но только после того, как ты вернешься с Фрунзенской набережной.
— Какого хрена я там забыл? — выкрикнул я. — Еще кого-то пристрелили?
— Не забывайтесь, Турецкий!!! — грохнул Меркулов кулаком по столу. — И перестаньте немедленно хамить.
Раз он перешел на «вы», значит, я перегнул где-то палку. Нужно было срочно выправлять положение.
— Прошу прощения, — пробурчал я. — Больше не повторится, ваше благородие.
— Не дерзи, — предупредил он меня помягчевшим голосом, — а слушай. На Фрунзенской набережной произошло еще одно убийство.
— Тьфу!
— Убит замминистра юстиции Воробьев.
— Когда?
— Грязнов звонил полчаса назад. Он на месте вместе с оперативно-следственной группой. Сообщил мне.
— Почему?
— Что — почему?
— Почему он сообщил тебе? С каких пор он тебе докладывает сводку преступлений по городу?
Меркулов внимательно посмотрел на меня, как бы пытаясь понять, издеваюсь я над ним или просто дурака валяю.
Наконец он спокойно ответил:
— Грязнов полагает, что убийство Воробьева связано с делом, которым ты сейчас занимаешься. То есть убийство Воробьева связано с убийством Смирнова и Киселева.
— Из чего это следует? — настойчиво расспрашивал я своего шефа. — У него есть какие-то доказательства?
— Саша, — сказал мне Меркулов. — Почему бы тебе не поехать на место и самому не поговорить там, на месте преступления, обо всем том, о чем ты меня так дотошно расспрашиваешь? Тем более что Грязнов ждет тебя.
— Ждет?
— Я сказал, что пошлю тебя к нему, как только ты появишься.
— Вот так, да? — сказал я. — А что же я тут делаю?
Через пару секунд меня уже не было в кабинете Меркулова. Адрес убитого Воробьева я знал. Мы с ним были соседями.
4
Воробьев жил в моем доме, в соседнем подъезде.
Странно, что Костя сам не упомянул этот факт. Закрутился, наверное. Через полчаса служебная машина подвезла меня к собственному дому. Но в свой подъезд я заходить не стал.
У двери квартиры, в которой жил Воробьев, меня встретил оперативник. Я представился, и меня проводили к Грязнову. Слава сидел в кабинете покойного за его столом и что-то глубокомысленно изучал.
— Здравствуйте, — сказал я, отрывая его от бумаг. — Вызывали?
Он поднял на меня глаза и, удовлетворительно кивнув, встал.
— Так точно, — ответил мне замначальника МУРа подполковник Грязнов. — Не угодно ли взглянуть на убитого?
— Что-нибудь необычное?
— Как тебе сказать… — задумчиво проговорил Грязнов. — Давай-ка ты взгляни, а потом мы поговорим, ладно?
Он вышел из-за стола и направился к двери. Я внимательно за ним наблюдал. Почему он просил Меркулова, чтоб приехал именно я, а не другой следователь?
Мы вошли в спальню. Воробьев лежал на широкой постели, неестественно высоко задрав голову. Постель была залита кровью, так же как и вся стена сзади кровати. Приглядевшись повнимательнее к убитому, я понял, почему его голова зафиксирована в такой позе. У Воробьева было перерезано горло от одного уха до другого. Я сдержал подступившую к горлу тошноту.
Один из работавших в этой комнате экспертов-криминалистов обратился к Грязнову:
— Здесь мы закончили, Вячеслав Иванович.
— Нашли что-нибудь еще? — спросил его Грязнов.
— Нет, — ответил эксперт и перешел в другую комнату.
Грязнов повернулся ко мне:
— Жена и сын убитого еще не знают о случившемся. Они на даче. Об убийстве нам сообщила любовница.
— Чья любовница? — не понял я.
— Не моя, — усмехнулся Грязнов. — Любовница убитого. Бероева Маргарита Семеновна. Она сидит на кухне и ждет, пока ей разрешат уйти.
— Почему же ты не разрешаешь? У тебя есть к ней вопросы?
— У меня — нет. — Он почему-то смотрел на меня пристально. — Я полагал, что вопросы к ней могут возникнуть у тебя.
— Если я буду вести еще и это дело, то вопросы к свидетелю у меня безусловно будут.
Если бы я встретил Маргариту Бероеву на улице, то забыл бы обо всех своих делах и пошел бы за ней — сто процентов. Но такие дамы по улицам не ходят. Дом, автомобиль, театр, презентация, постель — вот их обычный маршрут.
Она сидела в плетеном кресле, положив ногу на ногу. И естественно, курила.
— Здравствуйте, — сказал я. — Я — следователь Турецкий. Скажите: какие отношения вас связывали с убитым?
Женщина посмотрела на меня с недоумением.
— Близкие, — ответила она.
— Это понятно, — кивнул я. — Меня интересует другое. Были ли вы в курсе дел потерпевшего?
— Когда приедет Нина Викторовна? — неожиданно спросила она меня.
Я посмотрел на Грязнова, и тот немедленно пришел на выручку.
— Это жена убитого, — с каменным выражением лица сообщил он. И добавил для Бероевой: — Она приедет где-то через час. У вас есть время.
— Спасибо, — кивнув, поблагодарила его Бероева. И, посмотрев на меня, спросила: — Что конкретно вы имеете в виду?
Решительная женщина. Ладно.
— Вы говорили с покойным о его работе? Точнее, о деталях работы?
Она приподняла брови:
— Зачем?
Действительно — зачем? Чего это я пристал к бедной женщине?
— А о политике? — не сдавался я. — Воробьев никогда не говорил при вас нечто такое, что вам казалось непонятным?
— Он всегда говорил непонятно, — ответила Маргарита Семеновна. — Он вообще был непонятным человеком.
— В каком смысле? — быстро спросил Грязнов.
Должен признаться, что по сравнению с МУРом Генпрокуратура сегодня выглядела бледно.
— В прямом, — пожала она плечами. — Я никогда не понимала, что он от меня хотел. Что же касается политики… — она замолчала.
— Что? — Я внимательно наблюдал за ней.
Она глубоко затянулась и выпустила длинную струю дыма.
— Не знаю, как сказать, — задумчиво проговорила Маргарита Семеновна. — Ну, в общем… Как-то он спросил меня… неожиданно… что я буду делать, если к власти придут коммунисты. Куда, мол, я буду прятать свои драгоценности. И поеду ли я с ним в Швейцарию.
