к двери. — Я ему устрою «Третьяковскую галерею»!
— Валерий, прекрати!.. Будет огромный скандал!.. — пыталась помешать ему Эльвира.
— Скандал уже начался. — Валерий отстранил Эльвиру. — А это — всего–навсего легкое продолжение скандала. Мы еще не квиты. Мама сказала, что когда он навестил ее, то вел себя более чем странно. Она еще не знает, что таится за этой странностью. И дай бог, чтобы подольше не узнала.
Эльвира отошла в сторону и не решалась перечить Валерию. Она знала, что это вызовет у него только раздражение. Ей сейчас особенно бросилось в глаза, что дни пребывания в тюрьме заметно сказались на характере и нервах Валерия. Раньше таким резким и нервным она его не знала.
— Ну вот, все двадцать четыре выстроились в ряд. Целая батарея!.. Ты только полюбуйся! Предупреждаю — не смей трогать!..
Эльвира вздохнула:
— Мне–то что… Делай что хочешь, если ты со мной совсем не считаешься. Ведь себе же хуже сделаешь. У тебя же… За тебя же поручились.
— Ну и что?!. — оборвал ее Валерий. — Что же я делаю запретного с точки зрения закона?
— Ты должен быть тише воды и ниже травы. А ты лезешь на скандал. Ведь ты же не знаешь, как он нее это воспримет, — пыталась урезонить Валерия Эльвира.
— Плевал я на его восприятие!
— Странно, что ты этого не понимаешь.
— Что значит странно? Он задумал сделать такую подлость по отношению к маме, за которую он дорого заплатит. Если он сделает то, что планирует, — он пожалеет. Я ему отомщу. Теперь, после стычки в камере изолятора с бандитом, я понял, что у меня есть силы и характер, чтобы защищаться, когда за твое горло хватается подлец!.. — Лицо Валерия стало злым, брови сомкнулись у переносицы, щеки зардели болезненным румянцем. — Да, да, не гляди на меня так!.. До ареста я смотрел на жизнь через розовые очки. А теперь я прозрел. Если в природе извечно существуют свет и мрак, то в этом миллиардном человеческом стаде, наделенном, как нас учат в школе, разумом, рядом с добром всегда ползет ядовитая змея зла. Пока я не могу тебе сказать, что из себя представляет мой отчим, мне просто стыдно об этом говорить, потому что эта грязь унижает мою маму. Но когда–нибудь я расскажу тебе, что это за человек. А ведь мама сдувала с него пылинки. Она работает на двух ставках, чтобы холить и лелеять этого иждивенца и карьериста. — Валерий отрешенно махнул рукой. — Ладно, я побегу в магазин. Что еще купить кроме масла и хлеба, деньги у меня есть. Можно, я куплю торт?
— Торт? — Эльвира смутилась. — Но сегодня же не праздник.
— Нет, сегодня праздник! Великий праздник! Я вновь на свободе, и ты рядом со мной! — Валерий, подлаживая мотив песни под такт вальса, речитативом запел:
…Долго я звонкие цепи носил,
Долго бродил я в горах Акатуя,
Старый товарищ бежать пособил,
Ожил я, волю почуя…
— Ну хватит же, хватит!. Не доводи меня до слез!.. — взмолилась Эльвира.
— Я побежал!.. Давай орудуй тут и будь хозяйкой!
Первое, что сделала Эльвира, как только за Валерием захлопнулась дверь, — поспешно убрала с письменного стола бутылки и поставила их на прежнее место, под раковину в кухню, поправила сдвинутые машинописные стопки рукописи диссертации, аккуратно разложенной по главам, и принялась чистить картошку. А сама думала: «А что, если и взаправду разозлится, когда увидит, что я убрала со стола бутылки? — И тут же решила: — Пусть злится… Потом сам поймет, что я была права. Зачем в огонь подливать масла? И так в семье все шатается, а он вздумал номера выкидывать…»
Эльвира поставила на плиту кастрюлю с картошкой, подмела на кухне пол и прошла в кабинет к письменному столу. Когда она убирала бутылки, ей бросилась в глаза записка, пришпиленная скрепкой к стопке рукописи. На клочке бумаги было написано: «Новая подглавка. Согласовать с шефом и включить в дис–цию. Оживит весь материал».
«Интересно, что это за подглавка, — подумала Эльвира. — И чем она может оживить его диссертацию, которую он давно обещал дать мне почитать, как только завершит ее и переплетет. Ничего, прочту кусочек и непереплетенной». Эльвира взяла со стола рукопись, села в кресло, стоявшее рядом со столом, и принялась читать, время от времени прислушиваясь к звукам, доносившимся с лестничной площадки: а вдруг, чего доброго, нагрянет Яновский и, забыв свое обещание дать почитать диссертацию, еще выговорит.
Заголовок был напечатан крупными буквами и подчеркнут: «Ложь во спасение». Уже сам заголовок заинтриговал Эльвиру. Она начала читать:
«В предыдущем разделе настоящей главы мы подвергли анализу случаи, при которых отношения родителей к детям строились без учета того, что ложь никогда не была методом достижения положительных педагогических результатов. Заведомая ложь, как это сотни раз доказала жизнь, рано или поздно детьми распознается, отчего страдает родительский авторитет, а также наблюдается срывы в формировании характеров подростка. В работе мы привели несколько примеров того, когда мелкая бытовая ложь («в доме нет ни копейки денег, а ты канючишь велосипед…», «классный руководитель сказала, что если ты и дальше будешь ползти на двойках и тройках, то тебя после восьмого класса фуганут в ПТУ…», «обзвонила все магазины — нигде джинсов в продаже нет…» и т. д. и т. п. — и это в тех случаях, когда в доме были деньги, когда классный руководитель не угрожал «фугованием» в ПТУ, когда сердобольная матушка не звонила ни в один магазин и не спрашивала о джинсах), накапливаясь день ото дня, становится приемом защиты от требований подростка или методом назидания.
Но есть ложь другого рода. Ложь, которую в пароде называют «ложь во спасение» или «святая ложь». К ней родители иногда прибегают в сложных драматических ситуациях, сложившихся в семье. При работе над настоящей диссертацией нам пришлось не однажды побывать в инспекциях по делам несовершеннолетних, «клиентами» которых, как правило, являются «трудные» подростки. Из множества вариантов «лжи во спасение», как подсказывает опыт работы инспекций но долам несовершеннолетних, одним из самых губительных и влекущих за собой тяжелые последствия в судьбе подростка является ложь матерей, у детей которых в свидетельстве о рождении в графе «отец» стоит прочерк. Как правило, это дети случайной любви: любви уличной, «чердачной», любви «подъездной»… Дети этой любви первые пять–шесть лет еще не обременяют матерей назойливыми расспросами, кто их отец
