— Это будет сейф. — Он упивается моментом. — Довольны? А месяц назад — смешно вспомнить! — два Семена мечтали обобрать какую-то старушку!
— Было дело…
Сеня сгребает одну из куч в чемодан, а другую несет Марату. Тот мизинцем небрежно выдвигает ящик стола.
— Сгружай сюда.
Парни начинают собирать деньги в пачки и возбужденно распихивать по карманам.
— Э, други, — останавливает Марат, — вы будете недопустимо шуршать!
— А как же нести?
— Предусмотрено.
Хозяин снимает со шкафа три спортивные сумки, и добычу «затаривают».
— А теперь остыньте! — командует он. — И глаза притушите!
— Надо разрядиться, Марат!
— Обмыть! — поддерживает Илью Сема.
— Ко мне — в Малаховку! — зовет Илья. — Покувыркаемся на свободе. На лужайке детский визг и тэ пэ.
— Хорошо, собираемся к семи. — Марат провожает гостей.
— Ты пока дома? — украдкой спрашивает Илья.
— А что?
Тот прижимает палец к губам и догоняет двух Семенов.
Марат торопится к письменному столу, выдвигает ящик и уже не прячет ликования.
Но опять не ко времени является Вероника Антоновна.
— Я на минуту, Марик. Ой, как накурено! Войти страшно.
— Не входи…
— Ты даже не замечаешь — на мне новое концертное платье!
— Широкие слои пенсионеров будут сражены.
— Грубо, Марик!.. Когда-то сам бегал меня слушать!
— Э, матушка! «Отцвели уж давно хризантемы в саду». Когда-то ты меня и на гастроли таскала.
— Разве плохое было время? Тебя все обожали!.. Кстати, я хотела и насчет гастролей. Предлагают поездку на полтора месяца.
— Условия выгодные?
— Да, но…
— Разумеется, поезжай. Осень подойдет — мне надеть нечего.
— Как?! А кожаное пальто?
— Сносилось. Кроме того, я взял нужные мне книги, за которые еще не заплачено.
— Нет, это невозможно! Ты должен сократиться, Марат! Я мотаюсь из города в город… вся в мыле… Дыхания нет, голос не звучит, все ради тебя…
— Естественно. Даже лягушка заботится о своем потомстве. Это животный инстинкт.
Вероника Антоновна глубоко уязвлена.
— Вся моя любовь… все переживания… труд — животный инстинкт?.. И ни капли благодарности?
— Помилуй, за что? Я даю смысл твоей жизни. Для тебя нет ничего выше, чем кормить-поить и выводить меня в люди.
— Пора самому выходить в люди! Последний год аспирантуры, надо подумать о диссертации! А тут какие-то странные друзья…
— Друзья? Эти козявки?!
— Тогда зачем они? С твоим умом, духовными запросами?
— Нужны. Я их использую.
— Я очень боюсь, что…
— Опять боишься! Ты набита страхами, как кукла опилками! — прерывает Марат, и на сей раз невозмутимость изменяет ему. — По чьей милости я бросил альпинизм?! Только из-за тебя, помни! Только потому, что ты боялась! Там остались настоящие друзья… каких больше не будет! И ты смеешь попрекать меня знакомствами?! Я и со Стеллой разошелся из-за тебя! Такой тоже больше не будет!
— Чем я виновата перед Стеллой?! Отчего из-за меня?
— Оттого, что она принадлежала тому миру, который я потерял! Горы, вершины, чистый снег… Я все потерял!!!
Вероника Антоновна, потрясенная не свойственным сыну взрывом чувств, готова уже каяться и просить прощения. Но объяснение прерывает звонок в дверь: вернулся Илья. Марат разом обретает невозмутимое спокойствие.
— Матушка, аккомпаниатор ждет. Иди. Все чудесно. У тебя, у меня. Платье эффектное, голос звучит. Спой «Хризантемы» и отдохни перед концертом. А я… может быть, схожу в магазин, положи там на сервант… лучше зелененькую.
Оставшись с Ильей, он молча ждет.
— Не стал при них… — начинает тот.
— Что-нибудь не так?
— Малый один видел нас на выходе из магазина. Я с ним работал в НИИ. Непонятно, откуда взялся! В пяти шагах из кустов вылез! Зараза!..
— Узнал тебя?
Илья разводит руками.
— Сделаем, чтобы молчал. Можешь узнать его адрес?
— И так знаю. Как-то оборудование вместе возили, заскочили по пути.
* * *
Барсуков с ребятами приближается к подъезду своего дома. С противоположной стороны улицы идет наперехват плечистый парень. Его провожает взглядом Марат, за спиной которого хоронится Илья.
— Товарищ Барсуков? — загораживает дорогу парень.
— Да.
— Давненько вас жду. Где пропадали?
— А в чем дело?
— Я спрашиваю, где ты был днем? — грубо напирает парень.
— У тещи в Селихове, — тоже грубеет Барсуков.
— Что-нибудь видел там интересное?
Барсуков впивается глазами в хамскую физиономию: неужели спрашивает о том самом?!
— Идите поиграйте, — подталкивает он от себя ребят.
Те охотно отбегают к кучке детворы поодаль.
— Видел или нет?
Барсуков с удовольствием врезал бы ему, да руки связаны.
— Ничего я не видел!
— Ничего не видел, ничего не знаешь. Правильно! — Парень бросает весьма выразительный взгляд в сторону ребят. — Своих детенышей беречь надо! Ни-че-го не видел. Бывай здоров!
* * *
В помещении Селиховской милиции беседуют Николаев, молодой замнач по розыску, и Томин.
— Территория наша на отшибе, — рассказывает Николаев. — Недавно был поселок деревенского типа. Теперь современные дома, жителей переселили, но люди все прежние. Начальник отделения каждой кошки родословную помнит. Из здешних никто не замешан.
— И сотрудницы магазина здешние?
— Коренные. Вся жизнь на виду. Вариант инсценировки кражи мы отработали — стопроцентно отпадает. Есть тут и те, кто побывал в заключении. Проверили — они тоже ни при чем.
— Пошли смотреть на месте, — поднимается Томин.
…Они входят в полупустое кафе, Николаев указывает столик у окна, говорит негромко:
— Сидели здесь. Обед занимал двадцать — двадцать пять минут.
— И движения в магазине не заметили?
— Ни малейшего! А когда пусто — он просматривается насквозь. Нужно, знаете, крепко отрепетировать, чтобы себя не обнаружить!
— Для репетиций надо было крутиться в торговых залах. Притом, что в поселке все свои…
— Нет, универмаг исключение: проезжие часто заглядывают. В универмаге на посторонних внимания не обращают. Вот если в парикмахерской — до вечера будут гадать, кто такой…
Томин с Николаевым выходят, пересекают шоссе и огибают универмаг. Николаев звонит в служебную дверь. Томин заинтересовывается пролазом в кустах, раздвигает ветви.
— Укромная тропочка. Куда ведет?
— Эта?.. К жилым домам.
Дверь отворяется довольно осторожно.
— Я это, я, — сообщает Николаев. — Пуганые стали.
Пожилая женщина в рабочем халате впускает их в магазин.
— День добрый. Сами тогда запрете?
— Запру, конечно.
Женщина уходит внутрь.
— Вот здесь, — Николаев нащупывает какое-то местечко на дверной колоде, — зазубринка. Когда возились со взломом, видно, терлись коленом, оставили волокна ткани, похоже, джинсовой. А тут найдены окурки, — он очерчивает ботинком кружок на полу. — Стоял на стреме, следил в щель, прислушивался. Ну и дымил. Перчатка мешала, сунул ее — да мимо кармана. Валялась у стены. — Николаев живо изображает, как все происходило, и бросает на пол собственную перчатку для наглядности. — Все эти вещдоки мы направили сразу на Петровку, в НТО.
— Уверены, что относятся к делу?
— Да, товарищ подполковник. Есть основания: сотрудницы джинсов на работу не носят, никто не курит. К тому же уборщица перед обедом везде прошлась тряпкой, должна бы заметить.
— Ладно, поверю. Ведите дальше.
…Они осматривают торговый зал второго этажа.
Обычная мирная картина. Кто-то что-то примеряет. Кому-то заворачивают покупку. Несколько человек стоят в очереди.
— В ту субботу было в продаже на что польститься?
— Вполне. Конец месяца, завезли дефицит. Ничего из вещей не взяли.
— Так. Обратимся к записной книжке.
— Обнаружили — у кассы. Чтобы открыть дверь в барьере, надо перегнуться. Я сам пробовал — авторучка из кармана выпала.
— Да?.. Ну здесь ясно. — В сопровождении своего спутника Томин направляется к выходу.
— О мотоцикле известно только, что это зеленый ИЖ с коляской, — говорит Николаев на улице. — А вот откуда наши свидетели, — кивает на кучку людей у обочины шоссе. — Ждали автобуса. Обратили внимание, что трое вывернули от универмага на шоссе около полтретьего. Номер, говорят, областной, но ни буквы, ни цифры назвать не могут.
— Пытались их перехватить?
— Конечно! Сразу сообщили постам ГАИ. Но этот ИЖ как сквозь землю! Только вот там выбоину объезжал и вильнул колесом на обочину. Есть след протектора — узкая полоска сантиметров двадцать длиной.
— Что ж, раз начальство решило, дело мы заберем. Но попрошу составить такую схему: кто из местных где находился во время ограбления и кто кого видел в районе универмага.
