Ознакомительная версия.
— Сколько ждать? — покосился на него Матвей.
— Недели две-три.
— Долго, — покачал головой атаман. — Не продержимся!
— Раньше никак нельзя, — стоял на своем проводник, убеждал умоляюще. — Не пройдем, вода высоко!
Матвей отошел в сторону и присел на травянистый холмик. Три недели на этом зыбучем островке, когда запасы пищи подходят к концу! Где даже костер развести трудно, потому что вокруг все сырое. Казаки с голоду начнут пухнуть, бунт поднимут… И так настроение у всех мрачное.
Но деваться было некуда. Принялись ждать. Казаки с каждым днем становились все смурнее. Все чаще раздавался ропот недовольства, и Матвей понимал, что виноватым они считают его, своего атамана.
Скоро стало совсем неладно с людьми. Словно припадочные делались, глаза обезумели. Кидались друг на друга, кричали, кто-то в плаче заходился. Несколько казаков сами себя порубили. Страх, вопли, злоба витали вокруг. Кучковались казаки вокруг своего атамана, поглядывали недобро.
— Куда ты нас завел, Матвей? — крикнул Мыкола.
— На погибель верную! — визгливо поддержал его еще один казак. — Мы тебе доверились, а ты все войско загубил! Зачем мы пошли на север? Зачем не остались?
— Если б остались — давно бы погибли, — огрызнулся Матвей.
— Уж лучше в бою полечь, чем в этой топи сгинуть!
— Да что вы его слушаете, ребята, он нарочно хочет нас загубить, а добро себе взять. Пойдемте вперед! Сами пойдем!
— Пойдем, пойдем сами! — загудело вокруг. Некоторые казаки рванулись к краю болота, уже ступили в топь, схватив палки для опоры.
Матвей видел, что дело плохо. Выходят казаки из-под контроля, вот-вот начнется открытый бой. Собрал всю волю в кулак, крикнул громовым голосом:
— Стоять! Стоять, я сказал! Все поляжете, десяти шагов не пройдете!
Остановились трое в нерешительности. Вода сразу по пояс поглотила, втягивала, всасывала в мягкое месиво. Заколебались казаки: не послушаться ли атамана, не вернуться ли, пока не поздно? Однако возглас «Вперед!», произнесенный возглавлявшим шествие, заставил многих продолжить путь. Двое отступивших назад стали вдруг стремительно увязать, уходить на дно. Дернулись было вперед, да не тут-то было: цепко ухватило болото, шагу ступить не давало. Кричали, тянули палки, руки, просили помощи. Бросились было на подмогу несколько казаков, ухватились за палки, да только даже их силища слаба оказалась пред болотной. Затягивало болото, выскальзывала палка из рук пришедших на подмогу, и в ужасе шарахались они от топи, не думая ни о чем, кроме собственной жизни. Поглощала несчастных вязкая пучина, молкли отчаянные крики, уходили под жижу казаки…
— Матвей! — в ярости заорал один из казаков, бросаясь на своего атамана. — Что ты наделал, Матвей?
— Я сказал — никому не ходить! Ослушались атамана, вот и погибли! — сурово произнес Матвей.
— Зачем мы связались с этим? — Гнев казаков перекинулся на юношу-проводника, стоявшего в стороне и с ужасом смотревшего на только что произошедшую картину. — Он обманул нас! Завел на верную погибель! Мы все тут с голоду помрем либо потонем!
Матвей быстро зыркнул на Чухпелека. Тот принял спокойный вид, и только легкая усмешка, на миг показавшаяся на губах, доказала, что казаки правы в своих подозрениях.
— Убить предателя! — крикнул кто-то, и сразу же эхом раздалось по всему острову подхваченное «Убить! Убить!».
Слова молвить не успел Матвей, как бросились обезумевшие казаки на проводника и вмиг разрубили его худое тело. Потрясая окровавленными саблями, двинулись на него. Силен был Матвей, двоих сразу положил, остальных скрутить пытался. Но каким богатырем ни был, а казаков несравненно больше, да к тому же потерявших последний разум. В схватке смешались тела, звенели клинки. Кучка убитых осталась на влажной земле, и под ней — тело атамана Матвея.
Огляделись казаки, посмотрели на дело рук своих, медленно в себя приходить начали. Молча сняли шапки, присели на зелено-коричневую поляну, задумались. Атамана нет, проводника нет, провизии тоже. И сил уже нет. И надежды…
Вячеслав Андреевич Гладких проснулся чуть раньше обычного времени: не было еще и семи часов. Немного полежал, наслаждаясь просторными габаритами широченной кровати, перекатился на бок, закинул руки за голову и некоторое время полежал с полуприкрытыми глазами, наслаждаясь тишиной и покоем. Правда, в полном смысле тишиной обстановку назвать было нельзя: из открытого окошка доносился щебет птиц, где-то журчала вода, слегка шумели ветки деревьев, которые ласково шевелил легкий утренний ветерок… Но разве все эти звуки можно было сравнить с назойливыми, нервными шумами мегаполиса?
Гладких повернул голову и посмотрел в окно. Там шелестела зеленая листва, заглядывая к нему в комнату и касаясь подоконника, будто ненавязчиво просилась в гости. Гладких хотелось задержаться в постели, просто полежать вот так, никуда не торопясь и ни о чем не думая. Но, увы, залеживаться было нельзя. Сегодняшнюю ночь он проводил не в своей городской квартире, а в доме, расположенном за пределами МКАД, в Павловской слободе. Гладких специально не стал выбирать для загородного дома такое популярное место, как затертая, крикливая Рублевка. Не хотелось ему привлечения лишнего внимания. После рабочего дня, связанного с постоянным контактом с людьми, хотелось уединения. Павловская слобода тоже, конечно, не отшельническое место, но все-таки поспокойнее. И хотя, приобретая этот дом, он руководствовался своими соображениями, так уж сложилось, что проводил в нем Вячеслав Андреевич не так уж много времени.
В основном здесь жили его дочь с зятем, жена и маленькая внучка. Внучке недавно исполнился год, и на семейном совете было решено, что загородный дом — лучшее место для проживания ребенка. Свежий воздух, натуральные продукты, огромный дом, любящие родители и заботливая бабушка.
«Даже слишком заботливая», — подумал Вячеслав Андреевич, чуть нахмурившись.
Некоторое время назад он осознал, что жена воспринимает его самого как нечто само собой разумеющееся, привычное, при этом позабыв исконное значение слова «муж». Они с Людмилой прожили больше двадцати пяти лет, и прожили совсем неплохо. Вырастили дочь, которую полтора года назад выдали замуж, высоко поднялись в материальном и социальном плане…
Впрочем, последнее относилось все-таки лишь к Вячеславу Андреевичу, поскольку Людмила, хоть и окончила в свое время институт с красным дипломом, по специальности работала лишь до того момента, пока муж не получил должность в Министерстве строительства. Дочери Марине к тому времени было пять лет, и, хотя ее с легкостью можно было устроить в детский сад или нанять няню, Людмила пожелала сама заниматься ее воспитанием.
Эта роль так ей понравилась, что она сохранила ее на долгие годы. И, как понимал Вячеслав Андреевич, уже никогда не расстанется с ней. Закончив с дочерью, Людмила из любящей матери плавно превратилась в любящую бабушку. И вписалась в это амплуа очень удачно — для себя, дочери, внучки и даже зятя. Для всех, кроме Вячеслава Андреевича.
Гладких вспомнился анекдот о том, что для мужчины, ставшего дедушкой, больше всего неприятна мысль, что он спит с бабушкой. Мудрая мораль, между прочим! Но Вячеслава Андреевича эта проблема не коснулась: он не спал с женой. И не потому, что между ними появились какие-то разногласия или тем более конфликты. И совсем не потому, что Людмила перестала следить за собой, отнюдь: жена выглядела моложаво и ухоженно. Просто Гладких понял, что Людмиле это не нужно. Во всем же остальном их отношения были замечательными. Во всяком случае, он так считал. Он даже не стал с ней спорить по этому поводу, обнаружив в подобном сосуществовании массу преимуществ.
Поначалу он стал ложиться спать в своем кабинете, в котором частенько засиживался допоздна над работой. Людмила не возражала — она сама сильно уставала за день. Потом жена стала все больше времени проводить в загородном доме, туда же перебрались и дочь с зятем и внучкой, так что городская квартира была полностью в распоряжении Вячеслава Андреевича. Почти все время он был там один, и ему это нравилось. Высокая должность хоть и имела неоспоримый ряд достоинств, все-таки сильно утомляла. Вячеслав Андреевич мечтал о покое, и дома он его получал.
Правда, вчера он изменил сложившийся уклад и, поддавшись уговорам жены, заночевал в Павловской слободе. Он приехал туда вечером навестить своих родных, к тому же обсудить с дочерью один вопрос. В последний раз они побеседовали не очень хорошо, и Вячеславу Андреевичу хотелось это исправить. Конечно, он не собирался отступать от своих принципов и идти на поводу у потерявшего голову сопляка, но с дочерью необходимо было наладить контакт. Правда, Марина вела себя так, что поговорить о главном так и не получилось, а потом Людмила загрузила рассказами о новых достижениях внучки, показывала ее бесконечные фотографии, поила травяным чаем и кормила свежей клубникой…
Ознакомительная версия.
