Ознакомительная версия.
Но, самое главное, за плечами обвинения стояли как минимум трое генералов с Лубянки, которым требовалось примерно наказать «отступника», чтобы другим неповадно было. И когда дело по обвинению подполковника ФСБ Савина легло на стол Головкина, между лубянскими генералами и военной судебной системой, возможно, была уже достигнута своя внутренняя, соответствующая договоренность. Вот в этом и заключалась, пожалуй, основная интрига события, о чем не мог не знать либо не догадываться опытный следователь Головкин.
Нет, все это он прекрасно понимал и видел, что никакими, даже сверхсерьезными, аргументами не заставит никакой адвокат изменить окончательное решение военного суда. Ибо в данном случае военный суд Московского гарнизона — это тоже мощная и консервативная часть «системы», открытая борьба с которой — дело безнадежное. В этом Петр Константинович был абсолютно уверен.
По этой, собственно, причине он сам и предложил Савиной адвоката Ефима Эделя, человека достаточно пожилого, по-своему мудрого, который не стал бы вступать в долгие и безрезультатные споры с обвинением, а принял бы постановление суда таким, как оно будет вынесено, ну разве что, может быть, позаботился бы о сравнительно небольшом смягчении наказания. И не исключено, что при таком смирении суд пошел бы даже ему навстречу.
Савина, как известно, не захотела. Либо не захотели этого лубянские же «защитники, или поборники, гласности», которые, вероятно, все еще на что-то надеялись. Они пригласили адвоката Гордеева, и, в конце концов, это их право. Конкретно к Юрию Петровичу Петр Константинович никаких личных претензий не имел. И встретил его в Следственном управлении Главной военной прокуратуры с привычным ему деловым радушием и открытостью.
Они отправились в Лефортово, следственный изолятор, подчиняющийся Федеральной службе безопасности.
Через полчаса конвоир ввел в кабинет в следственном корпусе невысокого поджарого брюнета лет сорока восьми, одетого в простые полотняные брюки и куртку домашнего покроя — то есть в том виде, как его взяли на даче в Перловке.
Головкин зачитал Савину постановление о привлечении его к уголовной ответственности в качестве обвиняемого. Согласно этому постановлению подполковник Савин, проходя в 1984–2001 годах службу в КГБ СССР и ФСБ России, делал несанкционированные копии служебных документов, касающихся некоторых специальных операций, проводимых оперативным управлением, и незаконно хранил их у себя дома. Некоторые из этих документов оказались впоследствии у бывшего коллеги Савина, полковника Латыщенко, который и воспользовался ими в своей предательской деятельности, находясь в настоящее время под покровительством спецслужб Великобритании. Кроме того, Савин разгласил гостайну, передав своему коллеге полковнику Егору Ванину материалы прослушивания телефонных переговоров членов матвеевской ОПГ. Показания самого Ванина, уже обвиненного в сотрудничестве с указанной преступной группировкой и отбывающего срок наказания по матвеевскому делу, подтверждают этот факт.
Помимо этого против Савина было возбуждено еще одно уголовное дело — по факту незаконного хранения дома боеприпасов, которые были изъяты при обыске у него на даче в Подмосковье.
Естественно, что в совершении этих правонарушений Николай Анисимович себя не признал, о чем и указал в протоколе допроса обвиняемого.
Первое. Никаких секретных документов, представляющих государственную тайну, он никогда не копировал. И уж тем более никому их передавать не мог.
Второе. Что касается его знакомства, причем давнего, с полковником Латыщенко, то самого этого факта он не отрицает. Однако между ними никогда не происходило разговоров на служебные темы. Да и тот же Латыщенко, насколько это известно, ни разу не ссылался в своих выступлениях на свое близкое знакомство с подполковником Савиным.
Третье. Относительно записи телефонных переговоров матвеевских преступников. Да, у него имелись эти материалы в процессе разработки данной преступной группировки. Но они никогда не были закрытыми, они даже приводились в прессе. А с полковником Ваниным он также никаких служебных и, уж само собой, домашних дел не имел. И его якобы «признание» считает ложным и, возможно, вынужденным под давлением следствия.
Четвертое. По поводу найденных в сарае патронов. Это чистой воды провокация спецслужбы. Никаких «лишних» патронов он, Савин, владеющий табельным оружием, у себя не хранил, поскольку не имел в них ни малейшей необходимости. Пистолет же свой он постоянно держал в служебном сейфе, так что и нужды в каких-то неучтенных патронах у него не было.
И, наконец, последнее. Все дело по его обвинению сфальсифицировано генералами Андреем Самощенко, Тарасом Хохловым и Борисом Якимовым, которые таким образом отомстили ему за деловую критику, не раз звучавшую в их адрес. Для этого достаточно поднять протоколы служебных заседаний.
Выражение лица следователя Головкина не изменилось, как заметил Гордеев. Из этого факта напрашивались два вывода: либо Петр Константинович обладал стальными нервами, либо ему было в высшей степени наплевать на оправдания Савина. В первом случае его постоянная вежливость — ловкая маска, во втором — решение им, а соответственно и военным судом фактически уже предопределено окончательно, вне зависимости от любых аргументов адвоката.
Но вода, как известно, капля за каплей, даже и камень долбит.
И Юрий Петрович, на основании статьи 217 Уголовно-процессуального кодекса, в свою очередь, заявил письменное ходатайство о прекращении уголовного дела ввиду отсутствия состава преступления со стороны его подзащитного. Он потребовал дело производством прекратить, а Николая Анисимовича Савина немедленно освободить из-под стражи.
— Ничего другого я от вас и не ожидал, Юрий Петрович, — со снисходительной улыбкой констатировал Головкин. — Ваше ходатайство будет направлено военному прокурору, генерал-полковнику юстиции Синилину, а я, со своей стороны, вынужден буду вынести на основании статьи двести девятнадцать УПК постановление об отказе в удовлетворении ходатайств обвиняемого и его защитника. Надеюсь, сей факт не слишком ранит ваше профессиональное самолюбие?
Да, явно не блестящим юридическим талантом выбился в старшие следователи господин Головкин, а, скорее, послушанием, чрезмерной исполнительностью, а также четким знанием своего места в этой жизни и «системе».
Гордеев тоже улыбнулся в ответ и сказал:
— Да, самолюбие-то здесь, пожалуй, и ни при чем. Но в любом случае уж спокойной жизни, Петр Константинович, я вам никак не обещаю.
Они вежливо раскланялись и расстались.
А через три дня Гордееву сообщили в военной прокуратуре, что в ответ на его ходатайство главным военным прокурором также вынесено постановление об отказе от удовлетворения и т. д. и т. п. на основании статей 219 и 221 УПК РФ. И дело уже передано в суд.
Собственно, у Гордеева был единственный достойный аргумент защиты подсудимого. Он доказывал, что все обвинение построено не на конкретных фактах, а на предположениях. И в этой связи в стадии следствия были допущены многочисленные нарушения Уголовно-процессуального кодекса. К примеру, его подзащитный, указывал Гордеев, формально никаких секретов разгласить не мог уже по той причине, что закон «О гостайне» был принят Правительством России уже после якобы совершенного Савиным преступления. А что касается патронов, обнаруженных в сарае, то по-прежнему остается фактом, что сам обыск производился с многочисленными нарушениями, и подброшенные, а затем «найденные» сотрудниками ФСБ боеприпасы были представлены понятым уже потом, позже, в доме, где они тогда находились. И предлагалось принять этот факт на веру, причем под определенным давлением со стороны оперативников ФСБ. Прием давний, избитый и постоянно практикуемый в спецорганах, на действия которых, как известно, у нас не распространяется критика общественности.
Суд происходил в закрытом заседании. И страстная, защитительная речь адвоката ни на кого, разве что за исключением самого подсудимого, на что-то, видимо, рассчитывавшего, если не на прекращение судебного преследования, то хотя бы на известные послабления, впечатления не произвела.
Николай Анисимович Савин в своем последнем слове повторил все имеющиеся у него в запасе аргументы в защиту собственной невиновности.
Но судья — полковник Марусев, известный своей тугодумной упертостью, восседал подобно несокрушимой скале и напрочь проигнорировал как показания самого подсудимого, так и доводы его защитника. И наконец огласил приговор — «Четыре года лишения свободы в колонии общего режима».
Общий режим — не строгий! — вот чего, единственного, возможно, и добился своей непреклонной настойчивостью Юрий Петрович Гордеев.
Ознакомительная версия.
