Но хорошая новость заключалась в том, что мы наконец нашли способ взять Насера Муррабеда, молодого наркоторговца, орудовавшего в квартале Бассанс. Накануне вечером он подрался, выходя из бара «Мирамор» в Эстак. Избитый подал жалобу. Более того, он ее не отозвал и явился в комиссариат, чтобы дать показания. Многие потерпевшие боялись, и мы их никогда больше не видели. Даже если это была кража, без насилия. Все боялись. И не доверяли полиции.
О Муррабеде я знал все. Двадцать два года, задерживался семь раз. Впервые в пятнадцать лет. Неплохой результат. Но он был хитрец. Мы ни разу не могли ничего ему предъявить. Может, сейчас удастся.
Уже несколько месяцев он торговал по-крупному, но ничем себя не компрометировал. На него работали ребята пятнадцати-шестнадцати лет. Грязную работенку они делали. Один таскал наркотик, другой собирал деньги. Таких ребят было восемь-десять. Муррабед, сидя в машине, следил за ними. Деньги он забирал позднее. В баре, на станции метро, в автобусе или в супермаркете. Места постоянно менялись. Никто даже не пытался его обмануть. Однажды с ним сыграли злую шутку, всего один раз. Второго не было. Маленький пройдоха оказался со шрамом на щеке. Но, конечно, на Муррабеда он не «настучал». Он рисковал гораздо худшим.
Нам много раз попадались ребята Муррабеда. Но безрезультатно. Они предпочитали сесть в тюрьму, чем назвать фамилию Муррабеда. Когда мы брали парня с наркотиком, мы его фотографировали, заводили на него дело. Но мы его отпускали. При нем всегда оказывались дозы, недостаточно крупные, чтобы предъявить обвинение. Мы пытались это делать, но наши обвинения судья отвергал.
Пероль предлагал арестовать Муррабеда завтра утром, прямо в постели. Это меня устраивало. Прежде, чем уйти, на этот раз рано, Пероль мне сказал:
— Не очень было тяжело, на кладбище? (Я пожал плечами, промолчав.) Я хочу, чтобы ты как-нибудь пришел к нам пообедать.
Он ушел, не дождавшись ответа и не попрощавшись. Пероль тоже был человек простой. Я принял ночное дежурство, вместе с Черутти.
Зазвонил телефон. Звонил Паскаль Санчес. Я оставлял сообщение его жене.
— Послушайте! Я ни разу не проезжал на красный свет! Ни разу! А там, где вы говорите, особенно. Я вообще никогда в те края не езжу. Там же одни арабы.
Я молчал. Из Санчеса я хотел осторожно вытянуть то, что мне было необходимо.
— Я знаю, знаю. Но есть свидетель, господин Санчес. Человек, который записал ваш номер. Он говорит одно, вы другое.
— В каком часу это было, вы говорите? — помолчав, спросил он.
— В 22 часа 38 минут.
— Быть того не может, — сразу ответил он. — В это время у меня был перерыв. Я пропустил стаканчик в баре «У Ратуши». Вот еще, я даже купил сигареты. Есть свидетели. Да, я вам не вру. Самое меньшее, человек сорок.
— Так много мне не нужно. Зайдите завтра в комиссариат, в одиннадцать часов. Я приму ваши показания. А также зафиксирую фамилии, адреса и телефоны двух свидетелей. Все должно легко уладиться.
Пока не пришел Черутти, мне оставалось убить почти час. Я решил пойти выпить стаканчик к Анжу, в «Тринадцать углов».
— Какой-то малыш тебя ищет, — сказал он. — Знаешь, тот самый, кого ты приводил в субботу.
Выпив кружку пива, я отправился на поиски Джамеля. Я никогда так долго не болтался по кварталу со дня моего назначения в Марсель. Я возвращался сюда только раз, чтобы попытаться найти Уго. Все эти годы я всегда держался на его периферии. Площадь Ланш, улица Боссанк и улица Сент-Франсуаз, улица Франсуа Муассон, бульвар де Дам, Гран-Рю, улица Кэсри. Я захаживал только в пассаж «Тринадцать углов» и в бар Анжа.
Теперь меня удивляло, что в обновленном квартале чувствовалась какая-то незавершенность. Я задавал себе вопрос, привлекают ли людей многочисленные художественные галереи, бутики и прочие магазины? Но кого именно? Не марсельцев, в этом я был уверен. Мои родители так и не вернулись в квартал после того, как их выселили немцы. Железные шторы были опущены. Улицы безлюдны. Рестораны пусты или почти пусты. Кроме ресторана «У Этьена» на улице Лоретт. Но он, Этьен Кассаро, жил здесь двадцать три года назад. И готовил лучшую в Марселе пиццу. «Счет и закрытые сведения по настроению», — прочел я в репортаже журнала «Гео» о Марселе. Этьен, по настроению, часто бесплатно кормил нас — Маню, Уго и меня. Правда, орал на нас. Обзывал бездельниками, ничтожествами.
Я спустился вниз по улице Панье. Мои воспоминания здесь раздавались более гулко, чем шаги прохожих. Квартал еще не стал Монмартром. Сохранялась его дурная слава. Дурные запахи тоже. Но Джамеля я так и не нашел.
Глава седьмая,
в которой лучше выразить все, что испытываешь
Они ждали меня у моего дома. Голова у меня была занята другим, и я очень устал. Я мечтал о стакане виски «лагавюлен». Они вышли из тени бесшумно, как кошки. Когда я их заметил, было уже поздно.
Они набросили мне на голову плотный пластиковый мешок; две лапы обхватили меня под мышки и приподняли, сильно сдавив грудь. Две стальные руки. Чье-то тело прижалось к моему телу. Я отбивался.
Удар пришелся в живот. Резкий и сильный. Я открыл рот и заглотнул весь кислород, который еще оставался под мешком. Черт! Чем он бил, подлец? Второй удар. Равной силы. Боксерская перчатка. Сволочь, он бил боксерской перчаткой! Кислорода в мешке больше не было. Я дергался, выбрасывая вперед ноги. В пустоту. Мою грудь словно тисками сжали.
Удар в челюсть. Я открыл рот, но последовал еще удар, в живот. Я задыхался. С меня ручьями лил пот. Мне хотелось сложиться пополам. Защитить живот. Стальная рука почувствовала это. Она меня отпустила. На какую-то долю секунды. Он поставил меня, по-прежнему прижимаясь ко мне. Я чувствовал его член на моих ягодицах. У него, у сволочи, стоял! Два удара. Слева, справа. Еще раз в живот. Широко раскрыв рот, я мотал головой из стороны в сторону. Я хотел закричать, но никакого звука не получилось. Только хрип.
Моя голова, казалось, плавала в чайнике. Без предохранительного клапана. Тиски, сжимавшие грудь, не ослабевали. Я был всего лишь подвесной грушей. Я утратил понятие времени и потерял счет ударам. Мои мышцы перестали реагировать. Я жаждал кислорода. И все. Воздуха! Немного воздуха! Совсем чуть-чуть! Потом мои колени больно ударились о землю. Инстинктивно я свернулся клубком. Дуновение воздуха проникло под пластиковый мешок.
— Это предупреждение, ублюдок! В следующий раз мы тебя добьем!
Меня ударили ногой в поясницу. Я застонал. Звук мотора мотоцикла. Я сорвал пластиковый мешок и набрал в легкие воздуха, сколько смог.
Мотоцикл отъехал. Я лежал не шевелясь. Пытался восстановить нормальное дыхание. Меня охватил озноб, потом я стал дрожать с головы до ног. «Вставай!» — приказал я себе. Но тело отказывалось слушаться. Оно вставать не хотело. Двигаться означало усиливать боль. Свернувшись калачиком, я лежал на земле и ничего не чувствовал. Но я не мог так валяться.
Соленые слезы текли у меня по щекам и скатывались в рот. По-моему, я заплакал от ударов и плакал не переставая.
Я слизывал слезы. Этот солоноватый привкус был почти приятен. А если ты пойдешь налить себе виски, как, Фабио? Ты поднимешься и пойдешь. Нет, разгибаться не надо. Потихоньку, вот так. Не можешь? Тогда ползи на четвереньках. До своей двери. Вот она, видишь. Отлично. Сядь, прижмись спиной к стене. Передохни. Ладно, ищи ключи. Хорошо, обопрись о стену, медленно встань, прижмись всем телом к двери. Открывай. Верхний замок, так. Теперь средний. Черт, ты же его не закрыл!
Дверь распахнулась, и я оказался в объятиях Мари-Лу. Под моей тяжестью она потеряла равновесие. Мари-Лу? Я, наверное, ничего не соображал. Я плавал в тумане. Сплошном.
У меня на лбу лежала рукавица, смоченная в холодной воде. Я ощутил ту же свежесть на глазах, на щеках, потом на шее и на груди. Несколько капель воды скатились на лопатки. Я вздрогнул. Открыл глаза. Мари-Лу улыбнулась мне. Я лежал голый. На моей кровати.
— Лучше?
Я кивнул головой в знак согласия, закрыл глаза. Несмотря на слабое освещение, мне было больно держать глаза открытыми. Она сняла рукавицу с моего лба. Потом опять ее положила. Холодную. Это было приятно.
— Сколько времени? — спросил я.
— Двадцать минут четвертого.
— Сигарета есть?
Она прикурила сигарету и вложила ее мне в губы. Я затянулся, потом поднял левую руку, чтобы вынуть сигарету изо рта. От этого движения живот пронзила резкая боль. Я открыл глаза.
— Ты что здесь делаешь?
— Мне было необходимо тебя увидеть. Увидеть хоть кого-нибудь. Я вспомнила о тебе.
— Где ты нашла мой адрес?
— В Минителе.
Минитель. Вот бардак! Пятьдесят миллионов людей могли запросто попасть ко мне, благодаря этому Минителю. Бредовое изобретение! Я снова закрыл глаза.
— Я сидела под дверью. Соседская дама, Онорина, предложила мне подождать у нее. Мы разговорились. Я сказала, что твоя подруга. Потом она открыла мне твой дом. Было уже поздно. Так будет лучше, решила она. Онорина мне сказала, что ты поймешь.
