…Все уладилось более или менее удачно. Фрау Лангман оказалась женой известного не только в Баварии человека, влиятельного земельного политика. Полицейские, особенно начальство, были счастливы, что удалось, можно сказать, предостеречь машину от угона. Та проехала всего несколько километров и уже была задержана. Прошел еще час, и автомобиль возвращен хозяйке. Это ли не чудо профессиональной расторопности! Это ли не оперативная работа, заслуживающая самой высокой похвалы!
Теперь следовало разобраться с угонщиками. Установить, что это за типчики. Тот, который сдался добровольно, немец, житель приграничного Франкфурта-на-Одере.
Временно безработный, раньше был авиационным механиком. Не судим, на учете в полиции не состоял.
Второй, которого ранили в ногу, оказался выходцем из России по фамилии Начеткин. В Германию прибыл по приглашению, причем приезжал сюда очень часто, у него оформлена долгосрочная виза. Побудет неделю или две, после чего уезжает на родину. Потом опять приезжает сюда. Так и циркулировал. Зачем, спрашивается? Надо будет разобраться. Не похоже, что его интересовала культура страны Гете и Шиллера. У молодчика другие интересы. Сейчас русский с простреленной ногой находится в тюремной больнице. Через несколько деньков Начеткин поправится, тогда можно будет допрашивать. Напарник его тоже арестован, находится в той же тюрьме, но общаться им не позволят.
Обо всем этом полицмейстеру доложил начальник розыскного отдела. Поблагодарив его, шеф сказал:
– Допросы обоих начнем, когда русский выйдет из больницы.
– Логично. Тут особой спешки нет.
– Сейчас только нужно обоих сфотографировать и разослать снимки туда, где занимаются делами об угоне. Сделать не просто портреты, а ростовые снимки, в одежде. Пусть покажут пострадавшим, чьи автомобили до сих пор не найдены. Может, кто-нибудь их узнает. Возможно, за плечами у этих мерзавцев не один угон.
– Скорей всего, так и есть. Они вели себя не как новички.
Фотографии были подготовлены самым тщательным образом. Обоих преступников нарядили в ту самую одежду, в которой они были арестованы. При этой процедуре немец вел себя безропотно, а его российский напарник пытался оказать посильное сопротивление, ссылаясь на больную ногу, через которую не пролезает брючина. Однако все его стенания не возымели действия. Снимки делались цифровым аппаратом и были быстро разосланы по электронной почте.
Первым на послание баварских полицейских откликнулись коллеги из маленького Потсдама. Их земляк, директор местного музея Бурхардт Вернер, узнал на фотографии парня, угнавшего его «Мерседес» цвета кофе с молоком. Все происходило в Берлине, средь бела дня, угонщик не таился. Стоял на краю тротуара. Потом он еще поругался с какой-то девушкой, неясно, сообщница это или случайный человек. Вернер помнил, что по-немецки парень говорил с явным акцентом.
Это был российский гражданин, ныне находящийся в тюремной больнице.
Буквально на следующий день пришло аналогичное сообщение непосредственно из Берлина. Гражданин Генрих Фюнфман почти уверен, что изображенный на фотографии парень в джинсовом костюме и есть тот самый преступник, который недавно угнал его черный «БМВ». Хитростью выманил его из машины – прицепил к бамперу связку пустых консервных банок, а когда Фюнфман вышел, чтобы их отцепить, быстро забрался в машину и был таков. Дело происходило ночью, но поскольку Фюнфман случайно остановился рядом с фонарным столбом, он более или менее разглядел внешность угонщика.
– Теперь ясно, зачем этот русский подолгу находится у нас, – сказал полицмейстер своему заместителю, довольно потирая руки. – Это профессиональный угонщик.
– Многие машины от нас перегоняются в Россию. Я бы сказал, большинство из угнанных. Хорошо бы выяснить, куда они передавались на следующем этапе, – задумчиво произнес заместитель. – Известно, что в Россию они поступают с переделанными номерами двигателя и кузова.
Иначе их потом не продать. Значит, номера перебивают либо у нас, либо на худой конец в Польше.
– Сейчас есть реальный шанс это выяснить. Разумеется, это не решит проблему в целом…
– И в то же время сильно поможет ее решению, – подхватил заместитель. – Ведь каждый участник международной аферы является маленьким звеном очень длинной цепочки.
Этот разговор состоялся утром. А днем, в начале четвертого, молодой врач тюремной больницы Курт Дорфхайм отправился в палату, чтобы сделать перевязку раненому угонщику. Вообще-то он должен был сделать раньше, но, сидя в ординаторской, несколько замечтался: думал о том, как странно распорядилась судьба, занеся его, отличника медицинского факультета столичного университета, в провинциальный городок, да вдобавок в тюремную больницу.
Наконец, оторвавшись от своих невеселых дум, Курт пошел в четвертую палату. Здесь, как и во всех остальных, тоже находился один человек. С этим русским у врача сразу возникла взаимная антипатия, они почти не разговаривали друг с другом. Любые приказания медика раненый выполнял молча, злобно посверкивая глазами или недовольно морщась. К тому же он плохо говорил по-немецки. Когда пациент чего-нибудь не понимал, Курт делал, что требовалось, без лишних слов: переворачивал на другой бок, сгибал ногу, отодвигал руки.
Сейчас при его появлении больной даже не шелохнулся. В этом ничего удивительного нет: после обеда большинство пациентов спали. Прежде чем снять повязку, доктор приготовил тампон и дезинфицирующий раствор, затем дотронулся до плеча больного, чтобы разбудить его. Тот не проснулся, и Курт потряс его посильнее. Опять никакой реакции. И только тут врач почувствовал, что под его рукой находится холодеющее тело: пациент был мертв.
Дорфхайм в ужасе покинул палату и почти бегом направился к главному врачу. Того он перехватил в коридоре у входа в ординаторскую и выпалил:
– Господин Штюнинг, больной из четвертой палаты умер!
– А кто там у нас? Огнестрельное ранение?
– Да, русский угонщик.
Пожилой врач взглянул на него с едва уловимой усмешкой:
– Вы хотите сказать, что он умер от ранения в ногу?
– Я не знаю, от чего. Просто я сейчас вошел, а он мертвый.
– Пойдемте туда! – нахмурился Штюнинг.
И забавная парочка – лысый молодой человек и пожилой с пышной шевелюрой – быстро направилась в четвертую палату.
– Тут уже ничего не сделаешь, – осмотрев покойника, вздохнул главврач. – Похоже, ему ввели препарат, вызвавший остановку сердца.
– Я никаких уколов ему не делал! У меня и мысли такой не было.
– Да в этом никто не сомневается.
– Тогда кто?
– Кто? – откликнулся врач и сокрушенно покачал головой. – В криминальном мире, мой милый Дорфхайм, действуют свои законы. Действия преступников скрыты от глаз нормальных людей. Нам с вами не под силу узнать, кто убил этого человека. В этом может разобраться только полиция. Но даже ей придется нелегко.
– И часто такое случается? – испуганно поинтересовался Курт.
– У нас за пять лет существования это впервые. В других тюрьмах, слышал, бывало. Но крайне редко. Во всяком случае это сенсация. Тем более что погиб иностранный гражданин, подданный другого государства. Представляю, какой шум сейчас поднимется.
– В прессе?
– Насчет прессы я как раз не уверен. Возможно, от нее этот инцидент удастся до поры до времени утаить. А вот полицейскому управлению, увы, придется сразу сообщить. Это моя обязанность. Вот там-то и начнется переполох…
* * *
Андрей позвонил Багрянцеву и спросил, кто ведет следствие по делу о гибели Святковской.
– Еще не узнавал. А что?
– Хотелось бы ознакомиться с материалами следствия. Сам понимаешь для чего.
– Хочешь сказать, ее гибель связана со злополучными страховками?
– А ты сомневаешься?
– Безусловно нет, – вздохнул Сергей Константинович.
– Как раз я чем-нибудь могу помочь следствию. Вряд ли им известно про возню со страховками.
– Ладно, я узнаю в ОВД про следователя и перезвоню тебе.
Багрянцев позвонил через час с небольшим:
– Узнал я про следователя. Он из лобненского ОВД – Казовский Михаил Григорьевич.
– Ты с ним знаком?
– До сегодняшнего дня не был знаком, зато сейчас, правда, заочно немножечко знаком. Я ему позвонил, все рассказал и договорился, что мы с тобой к нему подъедем.
– И он все нам покажет?
– Он надеется, что ты можешь помочь следствию.
Сегодня у Корешкова накопилось много дел в агентстве. Тем не менее он договорился с генеральным директором, что тот отпустит его на часок пораньше. И так-то они с Багрянцевым приедут в Лобню поздно, Казовский из-за них задерживается, неудобно.
Михаил Григорьевич встретил их в своем маленьком кабинете радушно. Ему пятьдесят с небольшим, лицо круглое, с пышными усами, за стеклами очков щурятся лукавые глаза. Он очень улыбчивый, разговаривать с ним – одно удовольствие.
