Последнюю неделю я прожил с ним бок о бок, почти не расставаясь. Я пристально наблюдал за ним, старался проникнуть в его мысли. И всю неделю он удивлял меня почти беспрестанно. Его склад ума не поддается принятой у нас классификации. Вот почему он никогда не попался бы, если бы не испытывал странного желания быть схваченным.
Все необходимые улики он преподнес мне сам. Чувствовал, что губит себя, но не мог остановиться. И знаете что? Сейчас, в эту минуту, он испытывает облегчение.
Мегрэ говорил не громче, чем всегда, но в голосе его звучала безграничная убежденность, придававшая словам особую силу. За дверью, в коридоре, слышались шаги.
Иногда пристав громко выкликал чье-нибудь имя, иногда мимо кабинета грохотали жандармские сапоги.
— Этот человек убил. Но убил без определенной цели, просто чтобы убить. Я чуть не сказал — чтобы позабавиться. Не спорьте, сами убедитесь.
Мне кажется, много говорить он не будет. В лучшем случае ответит на ваши вопросы. Он заявил мне, что хочет теперь только одного — покоя. Впрочем, основные сведения о нем я могу дать.
Мать его была служанкой в маленьком чехословацком городке. Он рос и воспитывался на окраине, в доме, похожем на казарму. Потом учился в гимназии, получая различные благотворительные стипендии. Мне думается, еще мальчишкой он страдал от этого и возненавидел мир богатых, на который мог смотреть лишь снизу. Тогда же он уверовал в свою гениальность. И решил, что благодаря своему уму добьется богатства и известности.
Эта мечта привела его в Париж. Она же заставляла его брать деньги у матери, шестидесятилетней старухи с тяжелым заболеванием костного мозга, которая работала на него до последнего дня.
Он невероятно, чудовищно честолюбив. И его честолюбие еще подхлестывалось тем, что времени у него осталось немного. Радек — медик, он знал, что унаследовал от матери ее страшную болезнь и что жить ему — несколько лет.
Первые годы он работает как одержимый, профессора удивляются его способностям. Он никого не замечает, ни с кем не говорит. Он беден, но привык к бедности. Ходит на лекции без носков, в ботинках на босу ногу. Иногда разгружает овощи на Центральном рынке, чтобы заработать несколько су. Но его постигает катастрофа. Умирает мать, он больше не получает ни сантима. И сразу, без долгих размышлений, Радек отказывается от своих мечтаний. Он мог бы попытаться работать и учиться, как это делают многие студенты. Но Радек не идет на это.
Быть может, у него появилось сомнение, что никогда ему не стать гением, что будущего у него нет. А может быть, он потерял веру в себя?
Во всяком случае, он бросает университет и ничего не делает. Совершенно ничего! Таскается по пивным. Пишет письма дальним родственникам, выпрашивая у них деньги, не брезгует подачками благотворителей. Занимает деньги у земляков, цинично предупреждая их, чтобы они не рассчитывали на его благодарность.
Мир не понял его! И он ненавидит весь мир.
Все время он тратит на то, чтобы растить и вскармливать свою ненависть. Он сидит в монпарнасских кафе рядом со счастливыми, богатыми, здоровыми людьми. Он пьет кофе, а за соседними столами поглощают дорогие коктейли.
Думал ли он уже тогда о преступлении? Очень возможно. Двадцать лет назад он стал бы воинствующим анархистом, бросал бы бомбы в какой-нибудь европейской столице. Но анархизм сейчас не в моде.
Радек совершенно одинок и хочет быть одиноким. В одиночестве удобнее истязать себя. Чувство собственного превосходства, с одной стороны, и возмутительная несправедливость судьбы — с другой, служат ему источником извращенного наслаждения.
Он очень умен, но ум этот направлен прежде всего на отыскание слабостей в других людях.
Один из профессоров рассказал мне, что еще на первых курсах университета у него появилась отталкивающая страсть. Ему достаточно было поглядеть на человека несколько минут, чтобы определить все его болезни.
Он заявлял, например, со зловещей улыбкой ничего не подозревающему товарищу по курсу: «Через три года ты будешь в санатории для туберкулезных». Или: «Твой отец ведь умер от рака? Берегись».
Поразительное чутье диагноста! Но обращено оно было лишь на физические и моральные пороки. Сидя в своем уголке в баре «Купола», он развлекался тем, что ставил диагнозы присутствующим. Неизлечимо больной, он с радостью находил у других признаки заболеваний.
В поле его зрения попал Уильям Кросби, постоянно бывавший в этом баре. Радек блестяще нарисовал мне его портрет. Признаюсь, я видел в Кросби всего лишь богатого папенькиного сынка, кутилу среднего масштаба. Но Радек сумел заглянуть глубже и нашел скрытую трещину.
Он показал мне Кросби, молодого, беззаботного, любящего жизнь и любимого женщинами. Но он же показал мне другого Кросби, готового на любую подлость, чтобы удовлетворить свою прихоть. Этот Кросби поощрял дружбу своей жены со своей же любовницей Эдной Рейхберг, твердо зная, что при первой возможности он разведется с первой и женится на второй.
И вот однажды жена и любовница оставили Кросби одного, они пошли в театр. В тот вечер Кросби не выглядел счастливым и беззаботным. Он и двое его приятелей, в которых у него не было недостатка, сидели в баре «Купола» за одним из крайних столиков. Кросби сказал со вздохом:
— Подумать только, какой-то идиот зарезал вчера торговку и забрал выручку — двадцать два франка. А я заплатил бы сто тысяч тому, кто освободит меня от моей тетушки.
Что это было? Грубая шутка? Или тайная мечта?
Радек сидел рядом и слышал все. Он ненавидел Кросби больше остальных, потому что Кросби выделялся из всех своим блеском. Он знал Кросби лучше, чем Кросби знал себя, а Кросби ни разу не посмотрел на Радека!
Радек встал и вышел. В уборной он написал карандашом записку:
«Договорились. За сто тысяч франков дело будет сделано. Пошлите ключ на инициалы М.В. до востребования, почтовое отделение на бульваре Распайль».
Он вернулся на свое место, официант подал Кросби записку. Тот прочел ее, засмеялся и продолжал разговаривать, пытливо рассматривая всех сидящих за соседними столиками. Через четверть часа племянник м-с Хендерсон потребовал рожок с костями.
— Будешь играть сам с собой? — пошутил один из его приятелей.
— Нет. Я загадал. Хочу проверить свое счастье. Если при первом броске выпадут две шестерки…
— Что тогда?
— Значит, да.
— Что «да»?
— А это уж я знаю.
Он долго тряс рожок дрожащей рукой, наконец выбросил кости.
— Две шестерки!
Он вытер ладонью мокрый лоб и отпустил шутку, которая прозвучала фальшиво. Вечером следующего дня Радек получил по почте коробочку с ключом.
Мегрэ устал и сел на стул, как всегда верхом, положив локти на спинку.
— Историю с шестерками рассказал мне Радек. Уверен, что все это правда, и Жанвье, которого я послал проверить, скоро придет с подтверждением. А теперь скажу еще кое-что — впрочем, я уже говорил вам об этом. Я собирал материал по крохам, преследуя Радека. А он, сам того не подозревая, давал мне в руки все новые доказательства: они-то и помогли мне постепенно восстановить картину.
Представьте себе Радека, когда он завладел ключом. Ему хочется заработать сто тысяч, но не меньше хочется насытить свою ненависть. И потом, Кросби, которым все любуются, которому все завидуют, отныне у него в руках. Радек силен, Радек могуществен!
Вспомните, он уже ничего не ждет от жизни. Даже не знает, хватит ли ему денег до тех пор, пока смерть не унесет его. И может быть, в один прекрасный вечер, когда нечем будет заплатить за кофе со сливками, ему придется прыгнуть в Сену. Чем он рискует, что теряет? Он — ничто! И ничто его не связывает. Я уже говорил вам, что двадцать лет назад он стал бы анархистом. Но в наше время Радек сидит среди возбужденной и капризной монмартрской толпы и часами мечтает о великолепном преступлении. Великолепное преступление!.. Пусть он больной бедняк, но все газеты будут писать только о нем, о каждом его шаге. Из-за него будет пущена в ход машина правосудия. Он убьет, и ненавистный Кросби будет дрожать.
И он, он один будет знать правду. Он будет сидеть перед чашкой кофе и наслаждаться своим могуществом! Но для этого прежде всего нужно не попасться. Поэтому самое надежное — подсунуть правосудию мнимого убийцу…
Однажды вечером в каком-то кафе ему встречается Эртен. Радек изучает его, как изучает всех окружающих. Он заговаривает с ним… У Эртена много общего с Радеком — он тоже беден и оторван от родной среды. Он мог бы спокойно жить при отцовской харчевне, но его потянуло в Париж. Он тяжелым трудом зарабатывает шестьсот франков в месяц и не знает никаких радостей. Его единственное убежище — мечты, он пожирает дешевые романы, часто ходит в кино и мечтает о необыкновенных приключениях.
Эртен абсолютно безволен и, конечно, не в силах оказать сопротивление Радеку. Чех сказал ему:
