кого указывали пальцем! Если бы тебя послали на работу в органы государственной безопасности, думаешь, ты действовал бы иначе? Не будь мещанином, не воображай, что ты благороднее и мужественнее других, задним числом это всегда легко делать, нет ничего легче, сохранив у себя даже волосы, плакать о чужих головах.
Происходили прямо-таки чудеса. Достаточно было самому безответственному человечку наклеить на хорошего и всеми уважаемого человека ярлык, как этот ярлык нельзя уже было отмыть никакими химикатами, он въедался в человека сильнее, чем тавро, выжженное калёным железом, случайное и нелепое обвинение делало человека на всю жизнь прокажённым, общение с ним становилось опасным, соприкасаясь с ним другой человек тоже мог легко подвергнуться остракизму.
– Однако Бог с ними, взывающими к справедливости задним числом, – говорил Иван Николаевич. – Излишняя слезоточивость не создаёт успокоения и тоже приносит вред. Но наибольшую опасность я вижу в другом. Множество людей, осуждая культ личности Сталина, слишком чтут свои личности…
Пронин саркастически улыбнулся.
Какой-нибудь самый добропорядочный прокурор обвинив десять лет назад некоего Иванова в намерении ниспровергнуть советский строй на основании того, что Иванову не нравились фуражки с синими околышами, и искренно считая, что красивее синих околышей нет ничего на свете неохотно берётся пересматривать дело этого Иванова; он вынужден это делать потому, что это уже декретировано, в вопросе о цвете пересмотра и сам может, чем чёрт не шутит, усомниться в том, что синий есть наикрасивейший цвет; оберегая самого себя от излишних сомнений, он затягивает рассмотрение дела и не торопится реабилитировать Иванова, он был бы даже рад оставить всё так как оно есть и если бы не неумолимое время, которое заставляет прокурора действовать иногда вопреки собственным желаниям, Иванов и по сей день находился бы в числе отверженных…
Вот этого-то отсутствия нетерпимости по отношению к самому себе Пронин больше всего боялся в людях!
Именно по этой причине Пронин недолюбливал Матвеева, тот охотно принимал заданное за действительное. Он немало поработал над делом Прибыткова и, надо отдать справедливость Улыбинскому районному прокурору, это было умело составленное и вполне обоснованное дело.
Евдокимов внимательное его прочёл и ни к чему не мог подкопаться.
Ну, сначала шли обычные установочные данные.
Фамилия, имя, отчество – Прибытков Евгений Савич, возраст – 53 года, национальность – русский, образование – высшее, специальность – инженер, социальное положение – служащий, происхождение – из крестьян, семейное положение – женат…
Всё самое обычное.
Но на вопрос о судимости следовал не очень-то благополучный ответ – был осужден в 1938 г. за контрреволюционную деятельность к десяти годам заключения в лагерях… Но это – куда бы ещё ни шло, только на основании этого в наши дни Матвеев не решился бы возбудить дело, он действовал гораздо осмотрительнее, то, что было в прошлом, только настораживало, важно было установить, как этого и требовал закон, совершил ли Прибытков преступление, теперь выяснить причины преступления и определить наличие улик, позволяющих содержать Прибыткова под стражей.
Протоколы допросов следовали один за другим.
Обвинить Прибыткова в том, что он уничтожил Савельева, движимый просто классовой ненавистью, было бы и несколько абстрактно и бездоказательно, на такое обвинение Матвеев не решился бы, слишком уж напоминало бы про огульные процессы 1937–38 годов, в наши дни такое выглядело бы юридическим архаизмом.
Матвеев был достаточно умен, чтобы не пойти на поводу у такого архаистического представления о «врагах народа». Нужна была какая-то конкретная и весомая причина для того, чтобы объяснить, для чего понадобилось Прибыткову убить Савельева, и такую причину Матвеев нашёл. И он сам и его помощники в течение нескольких дней шныряли среди рабочих МТС, толковали о том, о сём, выспрашивали обо всём на свете и нащупали – таки обрывок нити, который привёл их к Прибыткову.
В течение первого допроса следователь прокуратуры Оплачко, молодой человек, недавно окончивший юридический институт и с благодарностью принимавший каждый совет Матвеева, выяснял всего лишь одно обстоятельство – в каких отношениях находились между собой Прибытков и Савельев.
– Вы были дружны с Савельевым?
– Нет.
– А он дружил с вами?
– Я же сказал, что нет.
– Но вы были хорошо знакомы друг с другом?
– Нет.
– Но, во всяком случае, были в хороших отношениях?
– Не было между нами никаких особых отношений.
– Значит, не дружили друг с другом, были мало знакомы и вообще, никаких особых отношений между вами не было?
– Да, да, я уже сказал об этом.
– Почему же тогда Савельев бывал у вас дома?
– Ко мне многие заходили.
– Но Савельев бывал у вас по вечерам, после работы, задерживался у вас. В последнее время он к вам заходил?
– Заходил.
– Сколько раз?
– Раза три или четыре.
– Он к вам заходил в гости?
– Как сказать. И в гости, и не в гости.
– А нельзя ли точнее?
– Видите ли, я собирался усовершенствовать наш культиватор, а Савельев был очень смышлёный человек, вот я и решил с ним посоветоваться…
– Ну, и что же он вам посоветовал?
– Да ничего, мы вообще разговаривали.
– Это что же, он сам к вам зашёл?
– Не сам, а я его пригласил, я же вам сказал.
– Зачем же это вам, опытному инженеру, понадобилось советоваться с простым рабочим, что он мог вам посоветовать?
– Очень многое. Один ум хорошо, а два лучше. Практически испытывать культиватор пришлось бы ему.
– А сам он к вам не заходил?
– Нет, не заходил.
– А почему это вы решили советоваться именно с ним?
– Ну, потому что я считал его способным человеком.
– Других способных людей в МТС нет?
– Есть, конечно…
– Но вам понадобился Савельев?
– Да, мы просто были с ним в хороших отношениях.
– Но вы же отрицали, что были с ним в хороших отношениях.
– Ни в каких особенных отношениях мы с ним, разумеется, не были, но, в общем, ничего…
В результате первого допроса было установлено, что Савельев незадолго до смерти несколько раз заходил по вечерам на квартиру к Прибыткову и проводил там полтора-два часа.
Второй допрос был посвящён теме изобретательства.
– Что это за усовершенствованье вы придумали?
– Hy как вам сказать, вы не специалист, да, не все детали ещё продуманы, ну, оно должно ускорить обработку, собирать сорняки…
– Это что – усовершенствованье или изобретение?
– Ну, это уж я не знаю, как бы его оценили.
– Авторское свидетельство вы могли бы на него получить?
– Возможно.
– И это повысило бы ваш авторитет, как специалиста?
– Вероятно.
– И материально вы что-нибудь получили бы?
– Тоже вполне вероятно.
– Так, так… Скажите, а чьё это было изобретение?
– То есть, как… Я вас не понимаю?
– Чего ж тут не понимать… Я спрашиваю: чьё это было изобретение?
– Моё, я вам сказал.
– А может быть, наоборот, Савельев изобрёл, а к вам заходил посоветоваться?
– Да вы… Вы что ж это…
– Вы не волнуйтесь, это естественнее предположить, маловероятно, чтобы инженер звал тракториста советоваться, но если тракторист изобретает, он, конечно, пойдёт советоваться к инженеру…
– Значит, вы думаете…
– Я ничего не думаю, я говорю только то, что подсказывает мне логика…
Прибытков утверждал, что советовался
