хочу познакомить вас, гражданин Яновский, с одной серьезной статьей Уголовного кодекса Российской Федерации. — Ладейников, глубоко затянувшись сигаретой, заговорил не сразу, пристально наблюдая за лицом Яновского.
— Я вас слушаю. — сказал Яновский и слегка подался корпусом вперед.
Ладейников энергичным движением пальцев погасил в чугунной пепельнице окурок.
— Своими оскорблениями, клеветой на Валерия Воронцова и на его мать, а также нанесением телесных повреждений, которые могли повлечь за собой смерть Валерия Воронцова, осквернением семейного очага, куда вы на ложе больной жены привели любовницу, и ряд других моральных и физических действий, совершенных вами в семье Воронцовых, вы смогли бы спровоцировать Валерия на покушение на вас. Но, к вашему счастью, этого не произошло. В ходе расследования нами установлено, что ранение ваше в плечо является не чем иным, как следствием необходимой обороны Валерия Воронцова. Об этом свидетельствует и заключение судебно–медицинской экспертизы, с которым я вас познакомил при первом допросе, а также показания свидетельницы Эльвиры Радовой и потерпевшего Валерия Воронцова.
— Эльвиры Радовой?!. — почти заплетающимся языком проговорил Яновский.
— Да, Эльвиры Радовой! Клеветническую подглавку вашей диссертации, в которой оскорблены Валерий Воронцов и его мать как личность, она тоже читала. Если вам не изменяет память — весной вы обещали Эльвире Радовой дать почитать некоторые главы вашей диссертации. Обещали?
— Да.
— Эльвире Радовой. допрошенной в качестве свидетеля, известен также текст письма, написанного вами вашей матери в Одессу. Радова читала черновик вашей телеграммы Оксане Верхоянской. В этой телеграмме вы опасаетесь, что «подонок» Валерий Воронцов может причинить вам неприятности из–за заложенных в ломбард драгоценностей вашей жены. Некоторые важные показания дает следствию также дворник Петров Семен Кузьмич. Старик, может быть, и перехлестывает, но дает вам крайне отрицательную характеристику. — Ладейников помолчал и, глядя на поникшего Яновского, решил положить на его душу еще один тяжелый камень. — Разумеется, нас будет интересовать и характеристика на вас из вашего института, подписанная ректором и секретарем парткома. Ведь вы член партии?
— Да.
— В качестве свидетеля пройдет на суде и гражданка Верхоянская. В эпизоде вашей первой ссоры с Валерием Воронцовым, когда он вернулся из тюрьмы и застал Верхоянскую в ванной в чем мать родила, она является главным действующим лицом. Вам известен ее адрес?
Как в полусне Яновский сообщил адрес Оксаны.
— На этой неделе мне с гражданкой Верхоянской необходимо встретиться.
«Кажется, достаточно», — решил Ладейников, видя, что оторопь в посоловевших глазах Яновского, в которых перед началом допроса колыхался гордый вызов, уже начинала повергать его в безотчетный страх.
— Скажите, что я должен сделать? — Яновский провел ребром ладони по пересохшим губам и ослабил туго затянутый галстук — ему не хватало воздуха.
Ладейников посмотрел на часы и, что–то прикидывая в уме, сказал:
— Я отлучусь на час. Оставлю вас одного. За это время подробно напишите обо всем, что произошло у вас, когда вы увидели, как Валерий Воронцов бросал с балкона во двор главы вашей диссертации.
— Он уничтожал работу, которой я отдал около шести лет своей жизни!.. Над этой темой я работал, когда еще был студентом. Тема моей дипломной работы…
Ладейников перебил Яновского:
— Повторяю: напишите обо всем, что вы совершили с того момента, когда вы поднялись в квартиру и не обнаружили на вашем письменном столе диссертации.
— А что я совершил?
— Вы нанесли сильнейший удар кулаком в левую челюсть Воронцова и три сильных удара в солнечное сплетение. О последствиях этих ударов свидетельствует судебно–медицинская экспертиза. Перелом со смещением левой нижней челюсти и разрыв стенок желудка, который вызвал обильное кровотечение.
— Но он же уничтожал мою диссертацию!.. — взмолился Яновский.
— Суд это может оцепить как смягчающее вину обстоятельство.
— Да!.. Он ее хотел уничтожить!.. И если бы не случай, если б я чуть припоздал — она была бы сметена дворником в мусор и отвезена на свалку или сдана как макулатура.
— И об этом опасении напишите. Форма изложения ваших показаний свободная.
— Я об этом обязательно напишу! А еще что написать?..
— Обязательно объясните значение текста вашего письма к матери в Одессу, в котором вы сообщаете ей о своем предстоящем разводе с женой и о намерениях жениться на дочери своего научного руководителя Оксане Верхоянской. Ответьте, что заставило вас без согласования с женой сдать ее драгоценности в ломбард. Напишите также о телеграмме гражданке Верхоянской, в которой вы называете Валерия Воронцова «подонком». Валерий текст телеграммы читал. Вам придется объяснить несколько пунктов вашего поведения, которые привели Валерия Воронцова к тому, что он пырнул вас в плечо обломком шпаги. И обязательно напишите, что шпагу Валерия Воронцова сломали вы. Ведь вы же ее сломали?
— Да, я сломал ее в состоянии сильного душевного волнения, когда он уничтожал мою диссертацию. Я не мог сдержаться…
— Только чистосердечное признание даст основание вам надеяться, что суд найдет в ваших действиях смягчающие вину обстоятельства. В качестве обвинения следствием вам будет предъявлено следующее: своей оскорбительной и клеветнической подглавкой диссертации, своей телеграммой гражданке Верхоянской, письмом матери в Одессу и намерением бросить больную жену, а также осквернением семейного очага вы спровоцировали Воронцова на уничтожение вашей диссертации. Опасными для жизни Валерия Воронцова побоями вы поставили его в необходимость защищаться. Эта защита в юриспруденции называется необходимой обороной. Вам это ясно?
— Ясно… — поникшим голосом ответил Яновский. — А какой объем моего объяснения? Сколько страниц? — Яновский смотрел на следователя так, будто в его власти было оставить Яновского на свободе или посадить в тюрьму.
— В объеме вас не ограничиваю. — Ладейников еще раз взглянул на часы. — Думаю, что за час вы все это изложите. И как можно точнее и обстоятельнее. Вот вам бланки протокола, — Ладейников протянул Яновскому несколько чистых бланков. — Здесь восемь листов. Думаю, хватит.
— Да, думаю, хватит… — Яновский заерзал на стуле. — У меня почерк убористый.
— Если кто будет звонить, трубку не поднимайте.
— Понял вас, — с готовностью ответил Яновский и пододвинул к себе бланки протоколов допроса.
— Желаю удачи, — небрежно, не глядя на Яновского, сказал Ладейников и, закрыв на ключ сейф и ящики письменного стола, вышел из кабинета.
Яновского бил нервный озноб. Рубашка на его спине взмокла, пока он, напрягая память, излагал схватку с Валерием, объяснял причину посланной Оксане телеграммы, а также письма к матери в Одессу. Несколько раз при этом он находил случай выразить
