— Кто?
Кортель пожал плечами.
— Например, Пущак. Или Ладынь. Или Рыдзевский.
— Шутишь! А если все же убил Окольский?
Кортель долго молчал.
— Если он убил, то непонятно, почему кто-то хотел его убрать. Или то, что он рассказал, вранье, или существуют какие-то другие причины. Однако я не думаю, что они существуют… Не думаю также, что он врал. Подумай, зачем? Я не верю в то, что он захотел доказать свою невиновность таким сложным и косвенным способом. Ему бы это не пришло в голову. Он мог бы умолчать о каких-то деталях, что-то переиначить… Я, например, хотел бы точно знать, поднял ли он руку, собираясь остановить подъезжающий автомобиль, или просто не смог убежать…
— Это неважно.
— Важно. Мы должны установить, что за человек этот Окольский на самом деле.
— Между тем нам нужно отыскать этот автомобиль. И установить анкетные данные пострадавшего.
Они оба хорошо знали, что только вторая задача была простой.
Телефон звонил очень долго. Кортель проснулся и, полусонный, держа в руках трубку, посмотрел на часы. Было около одиннадцати утра. Он проспал три с половиной часа.
Кортель услышал голос Беганьского, на сей раз лишенный обычных иронических ноток:
— Старина, я тебя разбудил?
— И очень хорошо сделал. Через полчаса я должен быть в комендатуре.
— Я кое-что слышал. Но я не об этом… Помнишь девушку из Колобжега?
— Конечно.
— Так вот, она назвала нам тогда очень странную фамилию погибшего под поездом… Бжендаль. Утверждала, что у него есть паспорт. Неправда. Найдено несколько лиц с такой фамилией, но паспорт на имя Бжендаля Тадеуша с известным нам описанием внешности нигде и никогда не выдавался.
— Значит, либо она лгала, либо паспорт был фальшивый.
— Вот именно.
— И значит, все начинается сначала?
— Сначала, старина, если тебя еще интересует это дело.
— Оно будет меня интересовать, — сказал Кортель, — если останусь в милиции.
Он слышал дыхание Беганьского.
— Я уже кое-что знаю, старина… Не волнуйся! Ты думаешь, мы гарантированы? Каждый из нас…
— Спасибо. Не будем говорить об этом…
— Да, я хотел бы с тобой поговорить…
— Я позвоню. А сейчас спешу.
Кортель и вправду спешил. К 11.30 была вызвана в комендатуру Золотая Аня. Потом надо будет еще раз допросить Пущака, а затем… Болеслав Окольский. Пущака арестовали под утро. Кортель позвонил в госпиталь и узнал анкетные данные сбитого машиной; его звали Мачей Ядек, и он был известен милиции. Трижды привлекался к суду за мелкие кражи, нигде не работал, пил, снимал где-то угол, так как жена выгнала его из дому. Врач констатировал, что состояние очень тяжелое и раненый не сможет пока давать показания.
Майор задействовал службу движения; поиски автомобиля, о котором ничего не было известно, оказались делом необычайно трудным. Опермашины и милицейские посты, дежурившие в ту ночь вблизи места происшествия, сделали подробные сообщения… Предполагалось, что разыскиваемый автомобиль уже не возвращался в Варшаву через Вал, а свернул на Блотах на Фаленицу и далее на любельскую дорогу, если, конечно, не поехал дальше в сторону Дублина и Пулав. Майор и Кортель просматривали список шоферов, оштрафованных между двадцатью тремя и двумя часами ночи. Они надеялись отыскать нечто интересное, не верили при этом в случайность, но именно случай им помог. В 24 часа на площади Вашингтона был оштрафован за неправильный обгон шофер такси 243 Антони Пущак. Это уже зацепка. Конечно, так или иначе надо было проверить алиби Пущака, так же как и алиби Ладыня и Рыдзевского (хотя майор неохотно давал согласие даже на их допрос, придавая большое значение информации, добытой от Золотой Ани), но присутствие бывшего жениха Казимиры Вашко именно в это время на площади Вашингтона показалось подозрительным. В списке штрафов, наложенных на шоферов, кроме этой детали, не нашлось ничего, что заслуживало бы внимания. Разве что еще один случай: в 0.40, уже на Фаленице, наказан за превышение скорости на застроенной территории водитель «сирены» Анджей Казимирчак. Кортель записал себе эту фамилию.
Они поехали к Пущаку. Жил он в старом доме. Во дворе около дома они увидели такси за номером 243. Сразу бросилось в глаза: голубая «Варшава» блестела необычайной свежестью. Было видно, что ее хорошо вымыли и вычистили совсем недавно — около автомобиля еще остались лужицы воды. Специалист службы движения приступил к подробному осмотру машины. На правой стороне переднего щита он нашел небольшую вмятину и царапину.
— Экспертиза установит, — сказал он и тут же добавил: — Но и экспертиза может ничего конкретного не показать, если, например, пострадавший смог в последнюю минуту отскочить в сторону и автомобиль ударил его только буфером, в таком случае тщательное мытье и чистка могли устранить следы. — Он немного подумал. — Почти все следы. Впрочем, исследуем царапины…
Они разбудили дворника и пошли на второй этаж. Открыла им Янина Пущак. В помятом халате, растрепанная, она выглядела еще хуже, чем тогда, когда приходила в комендатуру. Она не скрывала испуга…
— Пан капитан, боже мой…
— Во сколько вернулся ваш муж?
— Я спала, — шептала она, — не знаю. А что произошло, еще что-то случилось?
— Разбудите его, пожалуйста.
Они ожидали в душной комнате, заставленной мебелью, всякого рода безделушками, которые, вероятно, годами накапливались родителями Янины. Кортель сел на диван и забавлялся с плюшевым мишкой. Майор открыл окно. Оба они вымотались, но о сне уже не мечтали, скорее о кофе, который регулярно делала секретарша майора.
Пущак протирал припухшие глаза.
— Снова что-нибудь? — не очень вежливо спросил он вместо приветствия. — Когда же это все кончится?
— Когда вы наконец начнете говорить правду! — резко бросил майор.
— Я?…
— Расскажите подробней, какие маршруты были у вас с десяти часов вечера?
Пущак сел, закурил.
— Сейчас… После ужина — я ужинал дома — я поехал снова. Сначала от улицы Коперника я вез пассажиров на Мокотов… До телестудии. Ехали двое мужчин: одни старый, толстый, а второй молодой, лысый. Называли друг друга профессорами. Говорили о каких-то странных вещах, можно проверить…
— Ничего не скрывай, — нервно зашептала Янина.
— А зачем мне скрывать? — в ответ заворчал Пущак. — У телестудии села знакомая артистка, только фамилию не могу вспомнить… Я ее довез до места, а потом встал на стоянке на площади Трех Крестов. Стоял долго. Потом была поездка на главный вокзал. Ехала семья. Потом на Электоральную. Ехала дама с черным псом. Пес лаял, а она ему все говорила: «Лима, Лима, мы скоро будем дома». Как будто он что-то понимал…
— Детали веские, ничего не скажешь, — оборвал его майор.
— Дальше на Жолибож и снова в центр, — Пущак замялся, — вот, пожалуй, и все.
— А на Праге были?
— Действительно, а на Праге не был? Скажешь, да? — В голосе Янины послышались торжествующие нотки.
— Кажется, да… Забыл… На Грохове.
— Забыли! — повторил майор.
— Потому что эта девка живет на Праге! — не выдержала Янина.
— Кто такая? — спросил Кортель.
— Перестань! — крикнул Пущак на жену. — Ты совсем рехнулась!
— Да, рехнулась! — Ее лицо, искривленное гримасой, смутно напоминавшей улыбку, было на самом деле страшным. — Рехнулась! Едва кончится одно, а ты начинаешь второе. Я видела, как ты к ней подкатил. А потом, когда ты ее завез на Прагу, скажи, сколько времени она не выходила из твоей машины? Так вам было хорошо…
— Не слушайте ее! Она действительно не в себе.
— Кого вы везли на Прагу?
— Ее! Конечно, ее!
Пущак молчал.
— Как выглядела эта женщина? — обратился майор к Янине.
— Блондинка. Волосы под золото. Выбейте ему ее из головы!
— Перестань, ты… — Пущак уже не владел собой.
— Не мешать! — прикрикнул на него майор. — С вами побеседуем позже, в комендатуре… На какую улицу на Праге он ее отвозил?
— На Зубковскую, — едва слышно произнесла Янина, и тут ее внезапно покинула злость, остался один страх. — Он ничего плохого не сделал, извините меня… Только эти бабы…
— Вы мыли автомобиль? — обратился майор к Пущаку.
— Да.
— Вы вернулись поздно ночью и вместо того, чтобы отдыхать, принялись мыть машину?
— Он всегда моет, — вдруг вступилась за мужа Янина. — Не жалеет себя никогда.
— Меня пригласили на свадьбу в десять утра. Боялся, что просплю…
Его забрали в комендатуру, и теперь он ожидал допроса, как и Золотая Аня.
Едучи в такси, Кортель размышлял о невероятных стечениях обстоятельств, иногда самым неожиданным образом влияющих на ход следствия. А на самом деле — Пущак и Золотая Аня! Все начинало укладываться в одно логическое целое. Значит, Пущак входит на виллу, за ним следит Альфред Вашко. Пущак некоторое время говорит с Казимирой, убивает ее и удирает… Потом приходят воры. Пущак возвращается снова на виллу, поскольку что-то забыл. Но что? Тут он застает помещение ограбленным и, понимая, что алиби само идет в руки, звонит в милицию. От Золотой Ани он узнает об Окольском… Окольский — единственный человек, который мог бы пошатнуть его алиби, запомнив орудие убийства. Пущак решает создать видимость автомобильного происшествия. Эту версию можно бы уже изложить шефу, даже передать прокурору… А все-таки Баська была права: Окольский должен отвечать только за кражу!
