Ознакомительная версия.
Окошко в двери открылось, и металлический голос сказал:
— Щеткин, на выход!
Подполковник немедленно закричал:
— Я требую реакции на свое вчерашнее письмо президенту!
В помещении для допросов следственного изолятора «Лефортово» сидел помощник заместителя генерального прокурора Колокатов и с озабоченным лицом изучал бумаги. На самом деле он решал кроссворд, в котором все слова начинались на букву «а». Настоятель католического монастыря, пять букв? Аббат. Состояние полного безразличия, шесть букв.
Хм, хм… Апатия, что ли? Точно. Тэк-с! Свидетельство невиновности человека, подозреваемого в преступлении, пять букв? Дайте-ка подумать… Ну конечно. Алиби.
Раздался стук в дверь.
— Заводите! — крикнул Колокатов, убирая крос
сворд и погружаясь в деловые бумаги.
Дверь открылась, и двое конвойных ввели Щет-кина.
— Снимите наручники, — буркнул Колокатов,
по-прежнему не поднимая глаз.
Конвойные сняли наручники и вышли. Щеткин переминался с ноги на ногу.
Колокатов наконец поднял голову и посмотрел в глаза Щеткину. Тот спокойно выдержал этот взгляд. Настолько спокойно, что Колокатову стало немного не по себе.
— Садись, — сказал он приветливо. Вышел из— за стола и подал Щеткину руку.
Щеткин ответил усталым, но ровным голосом:
— Здорово. Дима, может, объяснишь, что происходит?
Колокатов нахмурился:
— Я сам не знаю, что и думать…
Щеткин сел. Колокатов вернулся к столу, взял фотографии и показал их Щеткину. На снимках Щеткин передает деньги какому-то мужчине.
— Что это? — удивился Щеткин.
— А ты разве не видишь? Разве ты себя не узнаешь?
Вот тут уже Щеткин с собой не справился, у него дернулась щека.
— Я себя узнаю. Но ничего не понимаю, — пробормотал он. — Не знаю, что и думать…
Колокатов взял со стола сигареты, протянул Щеткину. Щелкнул зажигалкой, подождал, пока Щеткин затянется. Спросил участливо:
— Кто это, Петя? Ты его знаешь?
Щеткин помотал головой:
— Откуда эта фотография? За мной следили? Давно?
Колокатов ответил подчеркнуто серьезным голосом, призванным убедить подследственного, что дела его крайне нехороши:
— Не за тобой. За ним. — Для убедительности он потыкал пальцем в мужчину на фотографии. — Его пасли четыре месяца по поводу торговли оружием. И задержали на днях по подозрению в продаже террористам взрывчатки. Да, собственно, какое там подозрение?! С поличным взяли. Между прочим, скорей всего, пришьют к делу по теракту в детском доме, ну, тому, знаешь, где Турецкого ранило. А тут ты ему деньги даешь.
Щеткин все же потерял контроль над собой, вскочил со стула:
— Но это же липа, Дима! Меня подставили! Разве ты сам не понимаешь?!
— Сядь. Успокойся. Хочешь воды? Нет так нет. Ну сам подумай, сколько раз за свою карьеру ты слышал вот такие же слова?
— Что ты имеешь в виду?
Колокатов вздохнул:
— Да я не знаю… Черт. Я хочу верить тебе, Петя.
Лучше сам объясни, бога ради, что это значит? Не может быть, чтобы ты этого типа не помнил, поднатужься.
Щеткин скривился:
— Да помню я, конечно. Просто так глупо все выглядит, что поверить невозможно…
— Я знаю то, что я знаю, — сказал Колокатов. — Ты сыщик до мозга костей. И дипломатией никогда не страдал. Пер напролом, как танк. Сколько я тебя помню, это вечно осложняло тебе жизнь. Может, и сейчас что-то подобное случилось? Я искренне хочу понять, во что ты встрял. Говори, сэр Генри.
На этот раз Щеткин вздохнул. Ведь, по большому счету, Колокатов был прав.
Ровесник и однокашник Колокатова (да, кстати, и Турецкого), в Московский уголовный розыск Щеткин был переведен сравнительно недавно как лучший сыщик Коломенской уголовки, не заваливший за все годы ни одного расследования. Работал он и опером, и дознавателем, и даже начальником угро стал в конце концов. По логике вещей он должен был бы сделать карьеру, и уже давно, но помимо множества профессиональных достоинств, у Петра Щеткина имелся существенный недостаток, вроде бы и не имевший прямого отношения к профессии сыщика: он действительно не был дипломатом. И его правда-матка, скорее всего, и была причиной того, что он до сих пор носил майорские погоны. Правда, бывал он и подполковником, но совсем недолго: прокололся. Брал уголовную группу, и брал грамотно — раскрутил ее на всю катушку, да только в ней, на беду Щеткина, оказался сынок местного мэра.
А прозвище сэр Генри Щеткин получил, между прочим, еще в студенческие времена, с подачи Турецкого, как раз по причине пресловутой своей прямолинейности. И еще боязни собак. Словом, Конан Дойль!
— Говори же, я слушаю, — подбодрил Колокатов. — Глядишь, разберемся во всем.
Это самое «сэр Генри» Щеткина немного приободрило: такое обращение напомнило ему, что сейчас он имеет дело со старым приятелем.
— Пару дней назад этот мужик подошел ко мне и попросил разменять деньги. С тысячной бумажки на пятисотки. Сказал, что сигарет купить не может, нигде не разменивают. Я разменял. И все, клянусь тебе!
Колокатов сокрушенно смотрел на Щеткина.
— Вот ты сейчас смотришь и не веришь мне, да? — не выдержал Щеткин. — Я понимаю, что это звучит смешно, но это — правда!
Колокатов молчал.
Щеткин немного подумал и спросил:
— А кто его пас?
— Я не могу давать такую информацию подследственному… но… Ладно. Это был капитан Цветков.
— Понятно. Он псих, Дима. Он избил меня при задержании. Просто так, ни за что.
Колокатов кивнул в сторону бумаг на столе:
— А там написано, что ты оказывал сопротивление.
Щеткин сказал, горько усмехнувшись:
— И ты веришь?!
— Цветков — капитан милиции, исполнял свои служебные обязанности. Зачем бы ему понадобилось сочинять? Кроме того, еще раз повторяю, я хорошо представляю твою реакцию.
— Ничего ты не представляешь! Я не знаю, зачем ему это понадобилось, но он подставил меня! Я его не трогал, клянусь! Да я так оторопел, что вообще не шелохнулся! И насчет размена денег какому-то прохожему?… Слушай, не бывает таких совпадений! Я случайно меняю деньги преступнику, за которым наблюдают мои коллеги?! Бред! Невозможно!
— Это точно, — рассеянно сказал Колокатов. — Бред какой-то…
— Да они же меня нарочно с ним столкнули! Неужели ты сам не понимаешь?
Колокатов сказал, будто очнулся:
— Кто они?
— Цветков, видимо. Он же брал и меня, и этого мужика. Это ли не странное совпадение?! Или… — Щеткин безуспешно пытался поймать взгляд Коло-катова. — У тебя еще есть кто-то на примете?
Колокатов пожал плечами, всем своим видом показывая, что и так во многом идет Щеткину навстречу, но не стоит злоупотреблять.
Однако Щеткин настаивал:
— Проверь этого Цветкова! Ты его хорошо знаешь?
— Не особо.
— Черт! Да проверь же его!
— Какие для этого основания?
— Здесь что-то нечисто!
— Ну, хорошо, допустим, я проверю…
— Допустим или проверишь?
— Проверю, не волнуйся.
Щеткин не знал, что и думать.
— Дима, ты веришь мне?
— Да… — Колокатов вспомнил недавний кроссворд. — Но алиби, Петя?! Алиби где?
Щеткин повторил с нажимом:
— Веришь или нет?
Колокатов наконец встретился с ним взглядом и твердо сказал:
— Конечно, я тебе верю. Вполне вероятно, что ты прав.
В общежитии все как-то вдруг сладилось. На третий день Ермилов вселился в свою комнату, и отнюдь не к рыжему Лопатину. На десятом этаже было несколько пустых блоков, и ушлый Веня Березкин так договорился с «этажеркой», что они даже смогли выбирать и заняли в конце концов номер 1007, левую комнату. Она была в относительном порядке, линолеум целый, обои тоже на месте и даже не засаленные и почти не разрисованные. Ермилов и Веня посмотрели друг на друга и без слов договорились ремонтом не заниматься, ну его. Ермилов с немалым изумлением узнал, что Веня даже не студент, а вольнослушатель, то есть почти посторонний и абсолютно бесправный во ВГИКе человек, которому непонятной милостью деканатской было разрешено посещать занятия сценарной мастерской, и каким же, собственно, макаром он при этом еще и умудрился поселиться в общежитии — тайна сия велика есть. Веня, казалось, знал все и про всех. Что касаемо Лопатина, то его ориентация оказалась стандартной, а таинственный сожитель, из-за которого Ермилов не смог войти в комнату, был братом-дезертиром, сбежавшим из подмосковной воинской части, а это, по словам Вени, вообще являлось секретом полишинеля. Соседку Лопатина, молдаванку Таню Михолап, Веня вообще откуда-то хорошо и близко знал, и она вместе с Кирой была в первый же день приглашена на новоселье, принесла бутылку домашнего молдавского вина и очень расстроилась, когда узнала, что Ермилов не пьет. А когда Михолап ушла, Веня объяснил Ермилову, что она, скорей всего, лучшая институтская сценаристка, что когда она заканчивает очередной сценарий, то просто сдает один экземпляр в библиотеку, и там оперативно выстраивается извилистая очередь преподавателей, между которыми время от времени возникают споры о том, что Ми-холап уже продала несколько полнометражных работ и что если бы не маленький ребенок, который отнимает много времени и из-за которого она некогда перевелась с режиссерского на сценарный, то она взорвала бы Голливуд, не выезжая с улицы Галушкина.
Ознакомительная версия.
