– Если понадобится, и тетю Машу спрошу, – невозмутимо сказал Гуров. – А у тебя интересная картина вырисовывается. Савицкий – мальчишка, Вишневецкий – любовник, я – вообще маньяк. Ты один у нас герой без страха и упрека.
– А я тебе об этом сразу сказал, Гуров, – с насмешкой произнес Трегубов. – Я – парень хоть куда, и ты напрасно вешаешь на меня всех собак. Ничего у тебя не выгорит.
– Значит, не хочешь снять грех с души? – спросил Гуров.
– Ты не исповедник, а я, может быть, и грешник, да не такой пропащий, чтобы перед тобой каяться, – уверенно заявил Трегубов. – На том и порешим, Гуров. Пять минут давно прошло. Меня ждут.
– У тебя есть мой номер телефона, – сказал Гуров. – Если передумаешь – звони.
– У меня нет твоего номера, – отрезал Трегубов. – И звонить я тебе не стану – с какой стати? Мне с тобой разговаривать не о чем.
Они вышли в коридор. Трегубов обогнал Гурова, то ли нечаянно, то ли преднамеренно задев его плечом. Гуров посторонился, слегка усмехнувшись. Трегубов широким шагом двинулся к лестнице и вдруг обернулся. Какая-то мысль, как видно, давно не давала ему покоя, и ему очень хотелось поделиться ею с Гуровым.
– Жизнь полна сюрпризов, Гуров! – крикнул он. – И не все они неприятные. Не забывай об этом.
Смысл загадочной фразы Трегубова выяснился только на следующее утро, когда Гурова сразу же после его появления в главке вызвали в прокуратуру. Балуев звонил лично и был тоже достаточно уклончив.
– Приезжай, Лев Иванович, – сказал он с какой-то странной интонацией. – Тут тебя сюрприз поджидает.
По его тону чувствовалось, что он чем-то сильно смущен, и Гуров не стал вдаваться в подробности.
– Что-то многовато за последнее время сюрпризов, – проворчал он.
По дороге он попытался угадать, чем удивит его следователь. Может быть, каким-то образом удалось взять показания у раненого? Или появился какой-то неожиданный свидетель? Или что-то новенькое преподнесла экспертиза?
Но то, что ждало Гурова в кабинете Балуева, превзошло все его ожидания. Во-первых, кроме следователя, там присутствовали еще три лица, из которых два были Гурову прекрасно знакомы и даже, можно сказать, снились ему по ночам – все тот же опер Трегубов и его коллега Шнейдер, – а третье лицо было представлено неизвестным Гурову мужиком в порванной на спине ковбойке и широких синих джинсах со множеством карманчиков в самых неожиданных местах. Несмотря на непорядок в своем туалете, мужик держался довольно уверенно и даже надменно, хотя пришел сюда он явно не по своей воле – на его запястьях поблескивали стальные браслеты наручников. В коридоре Гурову на глаза попались охранники, и теперь стало ясно, ради кого они здесь присутствуют.
У арестованного было неприятное пористое лицо, толстые губы и пристальный наглый взгляд, который было не так просто выдержать. При появлении Гурова он изобразил на физиономии тошнотворную гримасу и развязно обратился к Балуеву:
– Ты, начальник, скоро тут всю контору соберешь, что ли? Я тебе все-таки не слон в цирке, чтобы на меня так просто смотреть. Я признание сделал – какого тебе еще надо?
– Помолчи! – рассеянно сказал ему на это Балуев и, разведя руками, сообщил Гурову. – Вот, полюбуйся, Лев Иваныч, какая птица! Раньше не встречались случайно?
– Бог миловал, – сухо ответил Гуров и, настороженно осмотрев бесстрастные лица оперативников, присел немного в сторонке.
И Трегубов и Шнейдер, несмотря на внешнюю сдержанность, чувствовали себя, кажется, героями положения. Это было заметно по торжествующему огоньку в их глазах, который они не слишком-то и пытались скрывать. Не нужно было долго ломать голову, чтобы догадаться – «птица» в наручниках имела к ним самое прямое отношение.
– Что же ты не спрашиваешь, в чем дело? – заботливо поинтересовался у Гурова Балуев. – Я ведь неспроста тебя с утра побеспокоил, улавливаешь мою мысль?
– А зачем я буду напрягаться – мысли ловить, спрашивать? – сказал Гуров. – Вас тут вон сколько. Уж кто-нибудь да объяснит, наверное?
– Это тоже верно, – кивнул Балуев с какой-то странноватой неловкой улыбкой на губах. – Тут вот какое дело получается, Лев Иванович… Вообще-то все это пока нуждается в тщательной проверке – следственные эксперименты, показания свидетелей… Но, если в общих чертах – перед тобой не кто иной, как убийца Вишневецкого! Гражданин Завадов Федор Сергеевич, шестьдесят четвертого года рождения, дважды судимый, ну и так далее. Вот оформили сейчас чистосердечное признание, понимаешь… Что молчишь?
Гуров внимательно посмотрел в жирное лицо арестованного. Наглые глаза этого типа вызывали у него глухое раздражение – настолько сильное, что даже кулаки зачесались. Но дело было не только в глазах. Сюрприз, конечно, получился из ряда вон выходящий. Не о нем ли намекал вчера Трегубов?
– И откуда взялся этот гражданин? – медленно спросил Гуров. – Неужели пришел с повинной?
– Нет, чего не было, того не было, – сказал Балуев. – Это вот Трегубов со своими ребятами постарался. Можно, конечно, сказать, что проявил самоволие, но, с другой стороны, его эта тема больше других касается, правда?
– Возражать не стану, – согласился Гуров. – Тема его действительно касается. Только как же это он постарался? Пояснить нельзя?
– А я тебе вчера намекал, Лев Иванович, – довольно добродушно проговорил Трегубов. – Сюрпризы бывают в жизни не только неприятные. Ты вот не верил, а мы это доказали. Вчера по своим каналам получили оперативную информацию, что вот эта мразь…
– Фильтруй базар, начальник! – прикрикнул со своего места арестованный. – Я для тебя не мразь, а гражданин Завадов. Не слышал, что ли, что следователь сказал? Или королем себя чувствуешь? Я ведь признание назад забрать могу.
– Закрой пасть, – спокойно посоветовал ему Трегубов и продолжил: – Вот эта мразь, гражданин Завадов, в ночь на шестое июля погрузил у себя во дворе на постороннюю тачку мертвое тело и отвез его в неизвестном направлении. Мы почему его на примете держали? – многозначительно понизил он голос. – Были сведения, что Вишневецкий именно его дом посещал, соображаешь?
– Его дом? – хмуро переспросил Гуров. – Зачем?
– Ну ты сегодня что-то не в форме, Лев Иваныч, – с шутливой укоризной заметил Трегубов. – Плохо спал, что ли? Я тебе неделю уже про что толкую? Связь у Вишневецкого была с женой этого гражданина.
– Не понял. До сих пор ты говорил, что тебе этот гражданин абсолютно неизвестен, – сказал Гуров. – То есть тот гражданин, к жене которого якобы ходил Вишневецкий.
– Точно не был известен, – не моргнув глазом ответил Трегубов. – Но подозрения были. Мы проверили эти подозрения – и все сошлось. Извини, конечно, что тебя не поставили в известность, – самодовольно ухмыльнулся он. – Можешь подать на меня рапорт, но мы с ребятами с самого начала считали это дело своим личным делом.
Гуров недоверчиво переводил взгляд с торжествующего лица Трегубова на тупую физиономию арестованного и никак не мог собраться с мыслями. Такого поворота событий он никак не предвидел. Все, что случилось до сих пор, категорически отрицало подобный поворот. Не этот же дебил с узким лбом угрожал по телефону Марии, и, конечно же, не он подготавливал ловушку для самого Гурова. Это было совершеннейшим абсурдом. Но просто отмахнуться от фактов было невозможно. Перед ним сидел человек, подписавший признание в убийстве подполковника Вишневецкого, а это было уже серьезно. Теоретически признание из него, конечно, могли выбить, но, во-первых, Завадов не производил впечатления человека, которого всю ночь истязали в застенках – у него была для этого слишком сытая и благополучная морда, – а, во-вторых, это было бы слишком дешевым трюком. И все-таки здесь явно было что-то не так.
– Я могу задать вопрос арестованному? – поинтересовался Гуров у Балуева.
– Разумеется, Лев Иванович, – сказал следователь. – Собственно, для этого мы все здесь и собрались. Мне самому многое еще неясно…
– А мне все ясно, начальник, – нахально сказал Завадов. – Хорош меня пытать. Всю ночь душу мотали. А по кодексу за это знаешь что бывает? Не хочу больше никаких вопросов. Отдыхать хочу.
– Отдохнешь еще, – бросил Балуев. – Тебе теперь долго отдыхать придется.
– Чего это? – удивился Завадов. – Да меня любой адвокат в два счета отмажет. Без базара. Ваш опер на моей законной супруге кувыркался. На моих глазах, в общем. Имею право защищать свою честь. И потом, это… состояние аффекта – так, что ли, это называется?
– Так вы, гражданин Завадов, действительно сознаетесь в убийстве подполковника Вишневецкого? – спросил Гуров.
Арестованный покосился на него презрительно и пожал плечами.
– Уже сознался, – сказал он. – Опоздал ты маленько.
– И как же все произошло?
– А у следователя все записано, – дернул подбородком Завадов. – Мне языком молоть в десятый раз неохота. Ты почитай, если грамотный.
