Но Чистяков уже протягивал билеты контролеру и уверенно вел ее в зал смотреть американский боевик.
После вчерашнего разговора с матерью Максим Крамарев злился на самого себя за то, что не сдержался и сказал то, что думал. Он давно уже отвык говорить вслух то, что думает на самом деле, его с детства приучили быть сдержанным и воспитанным, никому не грубить и никого не обижать. Но неудачи последнего времени совершенно выбили его из колеи. Дело, ради которого он связался с Гашиным и Сорокиными, никак не двигалось, вожделенный результат не давался в руки, а без этого результата победить Разуваева и выиграть выборы было более чем проблематично. Крамарев нервничал и с каждым днем все с большим трудом держал себя в руках. Разговор с Зоей Петровной ясно показал, что нервы у Крамарева на пределе, в противном случае он ни за что не помянул бы недобрым словом ее второго мужа Всеволода и, уж конечно, не упрекнул бы мать в том, что она его не любила. «Я дошел до ручки, – сердито думал Максим, глядя в окно автомобиля на мелькающие вывески магазинов и ресторанов вдоль Ленинского проспекта. – Я начал срываться. Куда меня это заведет? Я должен быть собранным и выдержанным, а я все время борюсь с желанием наброситься на собеседника и высказать ему в глаза все, о чем давно молчал. Утром на Катерину наорал не по делу. Водителю выволочку устроил. Сейчас еще с Гашиным придется разговаривать. Хорошо, если он будет вменяемым. А если он снова напился? Тогда я за себя не поручусь. Мне бы уехать куда-нибудь отдохнуть на пару недель вместе с Жанной, выспаться, намолчаться, наплаваться досыта… Но куда сейчас уедешь!»
Машина остановилась перед подъездом ничем не примечательной многоэтажки. Крамарев сразу увидел автомобиль с сидящими в нем двумя охранниками, которым поручено было караулить Гашина. Именно караулить, а вовсе не охранять. Потому что Славомиру Ильичу строго-настрого запрещено было покидать квартиру. Увидев Максима, один из охранников открыл дверь и вышел.
– Все спокойно, Максим Витальевич, – доложил он.
– Он пытался выйти? – спросил Крамарев.
– И не один раз, – усмехнулся охранник. – Но мы все делали, как вы сказали. Мол, если вам что-то нужно, вы нам скажите – мы принесем.
Крамарев нахмурился.
– И что вы ему приносили?
– Еду, – охранник отвел глаза. – Прессу.
– И выпивку?
– Вы же не говорили, что нельзя, – принялся оправдываться тот. – Вы сказали, что он не должен выходить. А уж чем он там занимается, это не наше дело.
Значит, Гашин все-таки попивает… Это плохо. С одной стороны, он сейчас не особенно нужен, все равно его нельзя задействовать, но, с другой стороны, куда лучше, если голова у него будет светлой и ясной. Все-таки он порой дает дельные советы и высказывает интересные соображения. Нет, нельзя допускать, чтобы Славомир уходил в запой, все может сдвинуться с мертвой точки в любой момент, и тогда Крамареву понадобятся способности Гашина. Или не понадобятся? В принципе, без Славомира можно и обойтись, пусть напивается, пусть делает что хочет, только на улицу не показывается и глупостей не творит.
Следом за Крамаревым из машины вышел его собственный охранник и теперь стоял за спиной Максима, ожидая, куда двинется шеф. Они вместе вошли в подъезд и поднялись на двенадцатый этаж, где в съемной квартире обитал Славомир Ильич Гашин. Еще стоя перед закрытой дверью, Крамарев уловил звук работающего телевизора, включенный на полную мощность. Значит, Гашин работает. Он всегда работает под громкие звуки, вот так странно он устроен. Но коль работает, стало быть, не сильно пьян, а может, и вовсе трезв.
– С инспекцией явился? – криво усмехнулся Гашин, подняв голову от компьютера. – Уже церберы настучали?
– Никто не настучал, – пожал плечами Максим. – Просто приехал проведать. Но информацию, конечно, я получил. Ты не зарвался, Слава? Может, пора уже притормозить с алкоголем? И звук убери, разговаривать невозможно.
– Я сам знаю, когда мне пора, – огрызнулся Славомир Ильич, нажимая кнопку на пульте от телевизора. – Ты же видишь, я работаю. Я много работаю.
Он демонстративно опустил голову и написал на компьютере несколько слов. Когда он снова посмотрел на Крамарева, лицо его выражало торжество, а глаза горели вдохновением.
– Ты знаешь, у меня стало получаться то, что не получалось много лет. Нет, кроме шуток, Максим, у меня действительно работа пошла. Я такое придумал! Знаешь, я от себя такого не ожидал, думал, со мной все кончено и ничего уже не будет. А оказалось, рано я себя похоронил, я еще могу творить!
– А не пить ты не можешь? – скептически осведомился Максим. – Слава, ну пойми же, не время сейчас. Ты так хорошо держался последнее время, и вот теперь эта баба… Простить себе не могу, что упустил тебя из виду и позволил втянуться в какой-то нелепый роман.
– Он не нелепый! – вспыхнул Гашин.
– Ну хорошо, а какой же? Какой, если в результате ты не можешь больше жить в моем доме и вынужден прятаться здесь? Тебе мало было одной Ольги? Какого черта ты вообще ввязался в знакомство с этой Валентиной? Чего тебе неймется? Тебе пятьдесят четыре года, пора бы уже успокоиться и не менять баб каждый месяц. Тоже мне, Казанова!
Гашин встал и сделал несколько шагов по просторной комнате, в которой почти не было мебели, только два кресла и диван, на котором он сидел с ноутбуком на коленях. Его глаза сияли, красивые губы изогнулись в готовности улыбнуться, и Максим невольно залюбовался его стройной легкой фигурой.
– Ты не понимаешь. Мне нужна острота, мне нужны сильные эмоции, я не выношу пресности и застоя, я не могу работать, когда все стабильно и предсказуемо. Мне надо, чтобы меня раздирало на части, чтобы я терял сон и покой. Только так у меня может что-то получиться. И у меня получается! Вот посмотришь, скоро обо мне заговорят. Плевать на Ольгу, плевать на Валентину, главное – это моя работа. Если мои женщины приносят ей пользу – значит, пусть они будут.
Максим устало опустился в кресло, вытянул ноги, закурил.
– Твои женщины приносят пользу твоей работе, но тебе самому они приносят только вред. Ты сам видишь, к чему это все привело. Тебе же не нравится сидеть тут взаперти, правда? Но ты вынужден, и это – результат твоих необдуманных действий.
– Это – результат твоей мнительности, – резко отпарировал Славомир Ильич. – У тебя паранойя, Максим, ты всюду видишь опасность, ты в каждом встречном подозреваешь врага. Я уверен, что, если ты отзовешь своих церберов и позволишь мне свободно выходить, ничего страшного не произойдет. Никто меня не схватит и не украдет. Кому я нужен?
– Знаешь, я бы объяснил тебе, кому ты нужен, только лень слова зря тратить. Будешь сидеть здесь, пока я не позволю тебе выйти.
– И когда можно ожидать этого светлого дня? – надменно спросил Гашин.
– Боюсь, что еще не скоро. Так что готовься к длительному затворничеству, – усмехнулся Крамарев. – Мне твоей самодеятельности больше не надо, она мне слишком дорого обходится. Сиди, твори, занимайся делом. И постарайся все-таки не пить.
– Да тебе-то какое дело, пью я или нет?
Гашин подошел к дивану и поднял с пола наполовину пустую бутылку виски, осмотрел ее пристально, словно видел в первый раз, потряс, поднеся к уху, потом сделал большой глоток прямо из горлышка и замер, прислушиваясь к ощущениям.
– Что тебе с моей трезвости? – продолжал он, ставя бутылку на пол. – Ты же совершенно перестал меня использовать, ты даже стариков Сорокиных сюда не привозишь, вы все решаете без меня, как будто меня нет, как будто я больше не участвую в деле. Ты мне ничего не рассказываешь, ничем не делишься, не советуешься, как было раньше. Да, я пью. А кому это мешает? Моей работе? Ничего подобного. Я сейчас работаю так, как не работал уже давно.
– А как прикажешь тебя использовать, если тебя нельзя отсюда выпускать? И Сорокиных я не могу сюда привезти ради твоей же безопасности, идиот!
Максим снова сорвался, хотя давал себе слово держаться из последних сил. И настроение у него из-за этого еще больше испортилось.
– Неужели ты своими тухлыми мозгами не можешь сообразить, что чем меньше народу знает, где ты находишься, тем спокойнее для тебя же самого!
– Не ори на меня, – спокойно произнес Гашин, делая очередной глоток из бутылки. – Что, ты уже и Сорокиным не доверяешь?
– Я никому не доверяю. Именно поэтому я достиг в жизни того, чего достиг. И я буду на тебя орать ровно столько, сколько ты своими выходками будешь ставить под угрозу мои достижения. Ты меня понял?
Гашин плюхнулся на диван, развалился на нем и миролюбиво улыбнулся:
– Вполне. Я понял, что ты – параноик. Но я от тебя завишу в материальном плане, поэтому буду покорно выполнять твои абсолютно придурочные требования. Я буду тихо сидеть в этой квартире, работать и пить. Кстати, у меня заканчиваются деньги, так что если ты не намерен в ближайшие дни снова меня навестить, то сделай соответствующие выводы.
