Ознакомительная версия.
Но в принципе не ради воспоминаний заскочил в МУР старший следователь господин Турецкий, они — сами по себе, разве что когда-нибудь, при подходящем случае. Он просто не знал еще, какую помощь мог бы оказать ему Славка. Чего напрягать без надобности? Но Костя-то ведь сказал. А он зря слова на ветер не бросает. Наверняка знает нечто такое, о чем говорить не захотел.
Вот и это соображение высказал Александр Борисович. Грязнов заерзал, и кресло под ним угрожающе заскрипело.
— Вообще-то, Саня, ты меня знаешь, терпеть не могу совать нос в эти их чертовы интриги. Как говорит твой Платоша, в одеяла там, подушки и прочую мебель… Пусть их делят! Пена, Саня… А вот что мужик хороший разбился, жалко. Лично я б отсюда и исходил. Словом, сам смотри, помочь тебе я всегда готов, ты знаешь. Опять же и Платон, как помнится, не дурак, небось и сам нарыл уже чего-нибудь. Или, как сказал тут один недавно, нашел, где «собака порылась». Кати, Саня, к Платону, хотя тут и пешком два шага, а вот на обратном пути… надо расшифровывать?
— Не надо. Будем считать, что ты в курсе, если Костя позвонит. Может, он специально для тебя приберег дополнительную фактуру.
— Между прочим, тебе не возбраняется и Платона с собой прихватить, я против него ничего не имею. А вам для более тесного взаимодействия в дальнейшем, считаю, очень даже и полезно. Ты ж ведь у него, как ни крути, ни верти, мясную косточку из пасти вынимаешь, а это не есть хорошо, я по себе знаю…
Славка молодец, он всегда далеко смотрит. И если он, не обладая всей полнотой информации, тем не менее решил, что дело может быть «вкусным», к его мнению стоит прислушаться. Не так уж часто он и ошибался, хотя поводов было предостаточно…
Вот и сейчас, следуя шутливому совету Грязнова, Турецкий оставил машину на служебной стоянке МУРа, а сам отправился в Малый Кисельный пешком. В самом деле, так и ближе, и быстрее.
Платон Петрович Платонов за год с небольшим, в течение которого не виделись, приобрел некоторую телесную рыхловатость. Но выражение лица его осталось прежним — открытым и обманчиво приветливым, а движения — замедленными и словно бы ленивыми, будто он принципиально никогда и никуда не торопится. Однако Турецкий знал, что открыто демонстрируемая лень вовсе не соответствует характеру Платона, ибо он был следователем въедливым и принципиальным, а кое для кого и противным из-за своего занудства — улыбчивого и якобы типично иезуитского. Прав Костя, честным работягам с неудобными характерами генеральские погоны светят редко, блестящим погонам требуется, видимо, определенное «душевное», так сказать, соответствие.
Нет, себя в данном случае Александр Борисович не имел в виду, с ним все было иначе, и погоны долго парили над его мужественными плечами, дразня, пока наконец не улеглись на предназначенное им место. Но так легли, что, не будь рядом Кости, могли бы и упорхнуть в одночасье, поскольку Александр Борисович в глубине души относился к ним как к красивой вывеске, и не больше. Это к обладателю широких погон остальные вынуждены относиться с соответствующим пиететом, сам же Турецкий называл их пропуском в инстанции: попробуй-ка откажи генералу! И потому надевал парадный китель, когда требовалось действительно «блеснуть», что, к счастью, случалось не часто.
А вот Платону «блестеть», судя по всему, не было никакой нужды, его вполне устраивало то положение, которое он занимал в Московской областной прокуратуре. Или не устраивало, но он молчал и продолжал делать свою работу.
Усевшись напротив Платонова, Александр Борисович с ходу разыграл маленький спектакль. Он представил ситуацию таким образом, что получалось, будто сам и виноват в том, что Меркулов сунул его носом в это дело. И в общем, не очень погрешил против истины. Рассказал, как был у друзей детства, как сам чуть не стал жертвой авиационной катастрофы, как по собственному недомыслию ляпнул об этом Косте, а тот и воспользовался случаем: мол, держи, что заслужил. И на все отказы отвечал категорическим «нет». Поскольку там, наверху, уже успел обозначить свое решение. С начальством не спорят, и вот он здесь. Раз уж так выпало, давай, старый товарищ, пахать вместе.
Получилось очень даже симпатично, во всяком случае, выглядело предельно искренно. Это на случай, если у Платона все-таки оставались какие-то сомнения, что «верхнему» начальству примстилось его «на козе» объехать. И опять же, чтоб не казалось, будто косточка в самом деле мясная. Какое там, к дьяволу, мясо?!
— Ты хоть что-нибудь сечешь в этой гребаной авиации? — честно спросил Турецкий.
— Пытаюсь разобраться… — без уверенности ответил Платонов.
— Аналогичный случай, Платон Петрович. Ну что ж, давай переходить к делу. Выкладывай, что мы имеем на сегодняшний день. Кстати, вечером какие планы?
— А что?
— Славка приглашал. Если не против, заскочим на Петровку? Старину вспомним, а?
— Отчего ж, можно. — Платонов кивнул и раскрыл совсем еще хилую папочку с собранными по делу материалами. — Здесь немного. В основном акты экспертиз и протоколы допросов свидетелей. Добавлять особо нечего, посмотри. Будут вопросы, чем смогу, сам увидишь. А вообще, скажу тебе, Александр Борисович, — доверительно наклонился он навстречу Турецкому, — они там все темнят, заразы. Никто не собирается брать ответственность на себя. И тут такой удобный случай списать все на ошибку пилота! Это я так понимаю. Может, ошибаюсь. Но в одном твердо уверен: прохиндеи там сидят порядочные. И вывести их на чистую воду будет очень трудно. Если вообще возможно. Потому и помощи от них практически никакой. Ну, смотри, не буду тебе мешать своей болтовней.
Он был прав, на ознакомление с собранными следственными материалами у Турецкого ушло не более получаса. И еще немного на то, чтобы попытаться представить себе всю картину выпукло, то есть в пространстве. А собственные случайные наблюдения ничего дополнительного не дали. Да и что он, по правде говоря, видел? Ну, падал, почти пикировал. Потом отделился парашютист. Потом падение продолжалось, и вдруг самолет ушел резко в сторону. И все. Дальше — взрыв и черный дым. Мальчишки умчались туда на своих мотоциклах. Вот, кстати, кто и мог бы явиться свидетелями. Если такая необходимость возникнет, можно будет подумать. Потому что, судя по показаниям представителей аэродромных служб, прибывших на место падения машины, там все сгорело. Вот заключение судмедэксперта. Обгорелый труп пилота-испытателя. Его и опознать-то невозможно. Ну, это фигня, опознают, конечно, наверняка и зубы лечил, и в разных переделках бывал, зафиксированных в медицинских картах.
А вот материалы о самом погибшем Турецкого заинтересовали. Очень необычный оказался человек, а заслуг сколько! Недаром, понятно теперь, его товарищи обратились прямо к Президенту. Геройский был мужик. Справка о нем, представленная летно-испытательным институтом, хоть и краткая и бесстрастная, как все справки на свете, тем не менее впечатляла. Богатая получалась биография-то у Алексея Георгиевича Мазаева. К сожалению, фамилия его ничего не говорила Турецкому, как, например, Гарнаев там или Марк Галлай, или легендарный Бахчиванджи, не говоря уже об Анохине. Но, оказывается, и Мазаев немало успел в недолгой, в общем-то, своей жизни.
В биографической справке перечислялись программы научных экспериментов, в которых он принимал активное участие. Это были полеты над всеми континентами и океанами, на предельных высотах и при сверхнизких температурах, он пересекал «озоновую дыру» и летал над тайфуном, проведя в воздухе за годы службы в авиации в общей сложности более трех тысяч часов, две трети из которых ушли на испытательные полеты. Цифры почти уникальные.
К этой справке была приколота ксерокопия газетной вырезки. Что за газета, указано не было, но это и не суть важно. Смысл важен. Это был репортаж о показательных выступлениях наших летчиков, когда в воздухе неожиданно произошла авария — один самолет задел другой, и они вспыхнули и стали разваливаться в небе. Редчайший случай в авиации, когда оба пилота остались живы. О Мазаеве же было сказано, что он «выпрыгнул из-под крышки гроба». Очень образно изъяснялся корреспондент, присутствовавший при сем едва не ставшим трагическим событии. Впрочем, возможно, так оно и было, после всего прочитанного о Мазаеве Турецкий в его уникальных способностях, пожалуй, уже и не сомневался.
Но тогда тем более непонятно, почему такой человек, такой экстра-классный специалист не справился с гражданской машиной и погиб.
Турецкий задумался, припоминая то, что видел в прошлую субботу, может быть, он что-то самое важное упустил? Ну конечно же! Он ведь так и не понял, каким образом самолет изменил направление своего падения… Что-то, помнится, сказал о «косой», которая просквозила мимо, встретив, как выяснилось позже, понимание у Игоря. И недоумение — у Валерии. Но не это было самым важным. Тогда что? Неужели главное событие и свершилось именно в тот момент? Летчик наконец справился с непослушной машиной и отвел неминуемую смерть от находившихся внизу людей, а на спасение собственной жизни у него просто элементарно не осталось необходимых секунд?
Ознакомительная версия.
