– Василич, действуй по моему сигналу. Тому, на крыше, отмашку дай.
– Сашка, ты уж постарайся поаккуратнее, – попросил генерал.
– Все будет нормально, – заверил его Александр.
Он снял со спины двустволку и, устроившись поудобнее, стал целиться.
– Саныч! Не сходи с ума, – прошипел ему в ухо Гуров.
– Не мешай! – зло цыкнул на него Романов.
Что оставалось Гурову? Только лежать на снегу рядом с Александром и ждать, чем дело кончится, тем более что боец не делал ни малейшей попытки вмешаться: то ли субординация не позволяла, то ли понимал всю бесполезность этого занятия, то ли был просто уверен, что Романов все делает правильно. И тут прямо над ухом Гурова раздался такой грохот, что он на несколько минут оглох. Видеть, правда, мог, только глазам своим не верил: Романов одним выстрелом отстрелил преступнику палец, которым тот держался за кольцо, а вторым – перебил запястье правой руки. Причем интервал между выстрелами был настолько минимальным, что они практически слились в один, и в результате преступник оказался обезврежен, а выпавшая из его руки граната валялась на земле перед ним. Бандит не успел еще заорать от боли, как в открытую дверь одна за другой полетели две светошумовые гранаты, в бараке рвануло, а уж бойцы сорвались с места еще до взрыва гранат, за несколько секунд добежали до барака и скрылись внутри.
Засунув руку под капюшон, а мизинец – в ухо, Гуров пытался таким ненаучным способом вернуть себе хоть какой-то слух и добился некоторых успехов, во всяком случае, то, что в бараке никто больше не стрелял, он услышал.
– А белке в глаз попасть сможешь? – спросил он у Александра, пытаясь за этим не самым умным вопросом скрыть свое восхищение его мастерством.
– А ее настоящие охотники только так и бьют, иначе смысла нет, – на полном серьезе ответил ему Романов.
Поняв, что шутка не удалась, Гуров стал, кряхтя, подниматься, избегая опираться на больную руку. Александр тоже попытался, но у него ничего не получилось.
– Помоги, Иваныч, – попросил он и, не дожидаясь ответа, ухватился как раз за больную руку Гурова.
Тот взвыл от боли, а Романов, от неожиданности выпустив его руку, плюхнулся обратно, и как раз на больную ногу, огласив при этом воздух такими ядреными выражениями, что даже снег с веток стал осыпаться, а потом спросил:
– Ты чего орешь?
– Рука больная! – кратко ответил Гуров и протянул ему здоровую руку.
– Во, блин, два инвалида собрались, – хмыкнул Романов, подтягиваясь, и наконец встал. – Ну, пошли, посмотрим, как там дела.
А дела шли, как надо. Фатеев стоял с рацией и вызывал вертолеты, а когда они подошли к нему, сказал:
– Витальке я позвонил, сообщил, что среди наших даже раненых нет, а с больницей он уже сам свяжется, чтобы там срочно места освобождали.
– Так плохо? – спросил Гуров.
– Хуже, чем ты думаешь! Да за то, что они сделали, я бы этих сволочей своими руками, – скрипнул зубами Федор Васильевич. – Только смерть эта для них будет очень легкая, не заслужили они ее.
– Спросите, как дела у Стаса, – попросил Лев Иванович.
– Сам спроси, – ответил Фатеев, отдавая ему рацию.
Гуров связался с Виталием и выяснил, что, по донесениям людей, которых они направили в распоряжение Крячко, в стане врага замечена активная деятельность, граничащая с паникой, но брать супостатов будут только в самый последний момент, чтобы уж с поличным и при попытке к бегству. Вернув Федору Васильевичу рацию, он посмотрел по сторонам, увидел, что вдоль стены барака стояли в наручниках пять бандитов, причем они были даже не ранены, а два трупа их сообщников валялись рядом, и пошел туда.
– Вот и вся честная компания в сборе, – с ненавистью процедил сквозь зубы Гуров, идя вдоль них и рассматривая лица, и вдруг резко остановился напротив самого старшего: – Ба! Чук! Так вот где ты скрывался! Ну, правильно, где ж тебе еще быть?
– Что? Знакомого встретил? – спросил Романов.
– Я бы этого знакомого, если бы он мне тогда даже безоружный попался, пристрелил как бешеную собаку, и рука бы у меня не дрогнула.
– И чем же он отличился?
– Он всегда был распоследней сволочью, но в девяностые особо разошелся. Рэкетом занимался, причем эта нелюдь, чтобы заставить людей раскошелиться, не их пытал, а их детей, – не скрывая ненависти, говорил Гуров. – Тогда всю банду взяли, он один ушел. И все эти годы была у меня затаенная мечта, что встречу я его когда-нибудь, и тогда он за все ответит. У него руки не то что по локоть в крови, он в нее с головушкой нырнул! А то, что после делал, думаю, тоже праведностью не отличается.
– Мели, Емеля! – ощерился Чук. – Что ты мне сделаешь? Смертную казнь отменили, так что мечтай дальше! Сначала докажи, что я к чему-нибудь причастен, а потом уже зубками лязгай! А по этому делу ты обломаешься! Не срастется оно у тебя!
– Ошибаешься! Уже срослось! – многообещающе проговорил Лев Иванович.
– Даже если и так, то больше пожизненного мне не дадут. А люди и там живут, – рассмеялся ему в лицо бандит.
– Дурачок! – слишком уж ласково произнес Романов. – Ты что же, думаешь, что тебя судить будут? Нет, ты действительно дурачок!
– Будут, куда вы денетесь! – уверенно заявил тот. – Гуров мент правильный, закон чтит больше, чем мать родную, он вам шалить не позволит.
– Давно ты меня не видел, Чук, – усмехнулся Лев Иванович. – Времена изменились, и я изменился вместе с ними.
Раздался шум приближающегося вертолета, потом и сам он показался и, зависнув на несколько минут в воздухе, опустился на землю.
– Выводите заложников! – приказал Фатеев.
Тут из дверей барака показались первые китайцы, грязные, оборванные, закутавшиеся для тепла в какие-то лохмотья, истощенные, перепуганные насмерть, они жались друг к другу, с ужасом смотрели на вооруженных людей в белых маскхалатах и уже не знали, чего ждать. При виде их у Гурова потемнело в глазах, внутри все сжалось, кровь бросилась в голову, а рука сама собой потянулась за пистолетом, потому что у него было одно желание: расстрелять этих нелюдей прямо здесь, на месте, своими руками, и только нечеловеческим усилием воли ему удалось подавить его.
– Кто-нибудь говорит по-китайски? – крикнул Фатеев.
– Я немного, – вышел вперед один из бойцов.
– Вот и объясни им, что сейчас их на вертолете отправят в Новоленск, в больницу. Там их помоют, накормят и подлечат.
Боец сосредоточился и стал неуверенно говорить, но китайцы его поняли, они немного расслабились, некоторые даже слабо заулыбались, а некоторые зарыдали навзрыд и все, как один, закивали головами.
– Их должно быть около шестидесяти человек, – сказал, немного успокоившись, Гуров. – В один вертолет они не поместятся.
– Да нет там столько, – ответил один из бойцов. – Хорошо, если человек сорок наберется.
– Узнай у них, где остальные, – попросил Лев Иванович бойца-переводчика. – Вдруг их где-то в другом месте держат.
Тот, медленно подбирая слова, спросил. Немного осмелевшие китайцы начали отвечать все сразу, показывая кто – на бандитов, кто – на собак. Парень спрашивал, переспрашивал, а потом сказал:
– Они говорят, что другого места нет. Они все здесь были. Только многих убили, когда они ослабели и больше работать не могли, – их собаками затравили. А другие сами умерли. А еще тут над ними всячески издевались, я так понял, даже насиловали. Так что это все, кто в живых остался.
При этих словах Гуров больше не мог сдерживать себя, забыв обо всем на свете, в том числе и о больной руке, вытащил пистолет и рванул к стоявшим возле стены ублюдкам, но Романов перехватил его.
– Спокойно, Лева! – негромко произнес он, сменив свое обычное обращение «Иваныч» на имя, наверное, в надежде, что так до того быстрее дойдет.
– Пусти меня, Саныч! – яростно шептал Гуров.
– Лева! Ты уж мне поверь, что они свое получат, – успокаивал его Александр. – И получат так, как ты даже в своем самом страшном кошмаре не видел.
– Полковник! – раздался над ухом Гурова тихий, но от этого не менее резкий и властный голос Фатеева. – Прекратите истерить, как гимназистка! Вспомните о том, что вы мужчина и офицер, черт побери!
И именно этот жесткая отповедь заставила Гурова взять себя в руки. Он убрал пистолет, судорожно сглотнул и пробормотал:
– Извините, товарищ генерал.
– Не обижайся, сынок, – так же тихо проговорил Федор Васильевич. – То, что ты на своей работе душой не очерствел и боль человеческую так остро чувствуешь, это хорошо, но вести себя старайся все-таки посдержаннее. А ублюдки свое получат, это я тебе обещаю.
Тем временем первая группа китайцев села в вертолет, который взял курс на город, а его место тут же занял второй, который забрал оставшихся.
– Ну, теперь разбор полетов, – произнес Фатеев. – Твоя очередь, Гуров.
Лев Иванович, уже окончательно пришедший в себя, подошел к преступникам и спросил:
– Никто ничего добровольно сказать не хочет?