Старик закрывает глаза. Его одолевает усталость. Учитывая его возраст, в этом нет ничего удивительного.
Я отвожу врача в сторонку.
— Вы не могли бы сделать ему ещё одну инъекцию сердечного стимулятора?
У него как раз находится при себе отличное стимулирующее средство британского производства «Тони-Армстронгджонз» на базе гипосульфита. Он вкалывает его Бяку Хамури, в следствие чего тот оживляется и находит в себе силы продолжить повествование.
Предатель всегда остается предателем. Негодяй-камергер, предавший память своего императора Твояжитуха-Покайфу, имел слишком длинный язык и поведал о тайне конверта не только своему новому хозяину, но также и своим любовницам, которые, в свою очередь, рассказали об этом другим своим любовникам, — и вот уже новость разнеслась по свету. Конечно, камергер за это был наказан, и весьма болезненным способом: ему надрезали сантиметров на шестьдесят живот и перед тем, как его зашить, не забыли насыпать туда красного перца; тем не менее, тайна стала достоянием определенной части населения.
Прошли годы. Бяку-Хамури узнал, что он — сын императора, но для того, чтобы доказать это, требовалось официальное доказательство, которым являлся тот пресловутый конверт. Увы! Он был надежно погребен в подземных тайниках дворца. К власти пришла новая династия, и инцидент был забыт. Всеми, кроме Бяку Хамури, который на протяжении всей своей жизни обсасывал эту горькую пилюлю. И вот в один прекрасный день…
В тот прекрасный день на прошлой неделе японское посольство в Париже организовало выставку произведений древнего японского искусства. Союз филателистов попросил, чтобы на экспозиции был выставлен первый экземпляр личной марки императора. Она представляет собой такую филателистическую редкость, что её ещё никто не видел.
Японское правительство знало, что такая марка существует в императорском дворце — та самая, которая была наклеена на знаменитый конверт, смекаете, мои ягнятки?
После некоторых колебаний, было решено в целях повышения культурного престижа Японии послать конверт на выставку в Париж. Конверт-завещание пролежал в тайнике около века и стал своего рода любопытной реликвией. Но Бяку знал его истинную цену. Наконец-таки ему представилась возможность, которую он ждал всю свою долгую жизнь (которая могла бы послужить объектом изучения геронтологов). Он мог вернуть себе причитающееся, так как за все это время конверт впервые был извлечен из тайников императорского дворца.
Он заручился поддержкой бывшего шефа японского гестапо Фузи Хотьубе и его команды. Не считаясь с расходами, он послал их в Париж с приказом любой ценой заполучить конверт и доставить его в Японию.
Теперь все становится на свои места: поджог в посольстве, нитроглицерин, которым Фузи Хотъубе запасся на случай авиакатастрофы. Все, кроме одной вещи…
— Скажите, месье, почему двое почтенных японцев покончили с собой, прочитав надпись на конверте?
Бяку просит очередной бокал вина и, с удовольствием осушив его, объясняет:
— В наших священных текстах сказано, что тот, кто коснется пальцами текста, написанного рукой императора, будет проклят во веки веков, если не покончит с собой в течение часа.
На этот раз все становится ясным, как божий день.
Переливание давно закончено.
Берю полностью пришел в себя после донорства.
Мы приносим телефон бедняге Бяку, чтобы он смог отдать распоряжения своим людям. Его телохранители приедут забрать его на машине «скорой помощи». Я торжественно обещаю ему передать его драгоценный конверт — свидетельство об императорском рождении — в ближайшее время.
Мое обещание служит ему новой порцией сердечного допинга.
— Я еду за конвертом в свою контору и потом привожу его к вам в гостиницу, — говорит Рульт, высаживая нас у гостиницы.
На Токио спускается ночь. Бездонная и бархатистая.
Портье вручает нам телеграмму из Франции Я спешу распечатать её. Толстяк с улыбкой поджидает меня в лифте.
— Ты что-то не спешишь. Я чертовски устал и хочу для поднятия духа принять ванну, тем более, что я не делал этого с тех пор, как женился мой племяш…
Я присоединяюсь к нему, разворачивая телеграмму
— От Старикана?
— Да.
— Что там еще придумал на нашу голову этот затейник?
— Слушай: «Никаких новостей о Пино тчк Убитая молодая азиатка работала в посольстве Японии тчк Кадиллак был сдан японскому клиенту тчк Берюрье присвоено звание старшего инспектора тчк Мои поздравления тчк Жду новостей тчк Искренне ваш тчк».
Лифтер нажимает на кнопку, и мы взлетаем в воздух, благоухающий хризантемами. Я нежно смотрю на Толстяка. Он стоит по стоике «смирно» — пятки вместе, носки врозь с гордо поднятым подбородками и застывшим взглядом. Его толстые губы мелко дрожат. И вдруг, когда лифт достигает третьего этажа, он раздражается рыданиями, до смерти напугав грума, который справедливо задается вопросом, не сошел ли с ума его пассажир.
— Ах, Сан-А, дружище! Сан-А, Сан-А, — плачет мой славный Берю. — Неужели?! Скажи мне, это правда? Я, Берюрье, — старший инспектор?!
— Ну да!
— Честно?
— Конечно, корифан!
Я энергично трясу его руку
— От всей души поздравляю тебя, старый хрыч! Ты это заслужил!
Он опускает голову и, всхлипывая, бормочет:
— Не называй меня больше «старым хрычом», пожалуйста! Это как-то не вяжется со званием старшего инспектора.
Так как уже около минуты лифтер ждет нас с открытыми дверями и ртом, я выталкиваю старшего инспектора из кабины.
Он гордо вышагивает в серебристо-голубом свете гостиничных ламп. Над его головой сияет нимб, надежно зацепившись за ветвистые рога.
Подойдя к дверям номера, он хватает меня за руку и говорит:
— Представляешь, в тот день, когда моя славная матушка произвела меня на свет, к ней явилась фея и сказала: «В один прекрасный день ваш сын станет старшим инспектором».
— Да, — поддакиваю я, — так же было с мадам Гюго, когда она родила своего Виктора. Ей тоже привиделось…
Толстяк встает на дыбы
— Как ты можешь сравнивать какого-то ханурика, который крапал какую-то муть, да еще в стишках, со старшим инспектором полиции!
В знак бесконечной благодарности он воздевает вверх руки:
— Вот Берта обрадуется!
— А я-то думал, что ты останешься в Японии с Барбарой!
— С моим повышением это становится невозможным, Сан-А. Подумай сам: как я в такой момент смогу покинуть своих коллег, которые так уважают меня! Ну разве я могу упустить такую оказию?
— Конечно, нет. Но не забывай, что должность не только дает новый статус, но вместе с ним и новые обязанности.
— То есть?
— Старший инспектор обязан мыть ноги.
— Ну да!
— Постоянно.
— Даже во время отпуска?
— Да, Берю, даже… К тому же, он должен иметь соответствующее образование.
— Тут мне нечего бояться. Чего-чего, а знаний у меня хватает.
— Все твои знания могут оказаться мыльным пузырем.
— Ты недооцениваешь меня, я знаю гораздо больше, чем ты думаешь! Ты забываешь, что я учился в лицее, и если не получил аттестат, то только из-за того, что завалил диктант, математику, историю Франции…
Я слышу, как в моей комнате звонит телефон и оставляю Берю распевать себе панегирики без слушателей.
Мчусь к телефону и снимаю трубку. Это Рульт. У него срывающийся голос паренька, который в поисках бистро восемь дней шлялся по Сахаре.
— Катастрофа, Сан-А!
Я почти что догадываюсь.
— Выкладывай!
— У меня украли конверт!
— Что ты говоришь?!
— Моей секретарше кто-то позвонил днем от моего имени и попросил ее взять такси и приехать на встречу со мной в «Grand Hotel» в Кавазаки. Так как с ней разговаривали по-французски, она подумала, что звонил один из наших корреспондентов, и выехала на встречу. Во время её отсутствия кто-то открыл мой сейф и похитил конверт. Это был профессионал, так как замок остался не взломан.
Это известие сражает меня наповал.
— Дрянная новость для папаши Бяку, мы ведь обещали вернуть его добро!
— И не менее дрянная — для нас самих, так как он подумает, что мы надули его. У него колоссальные связи, и я не удивлюсь, если с нас скоро спустят шкуру!
Я напираю на Рульта:
— И зачем ты давал это дурацкое объявление?! Твой утренний посетитель положил глаз на документ и заметил место, куда ты положил его. Наверняка, это он…
Тут я умолкаю, так как в мой мозг кривыми когтями впивается одна мысль и крепко заседает там.
— Скажи-ка, Рульт…
— Что?
— Наше происшествие дает этому делу новый оборот.
— То есть?
— Это подтверждает то, что конверт похитили люди не из банды Бяку!
— А ведь точно!
— Ладно, ни к чему не прикасайся и никому не говори о случившемся, я выезжаю!
