пустыми бутылками, остатками еды и прочим мусором, разрушая десятилетиями складывавшийся интерьер.
Свен-Эрик пригляделся к обстановке. На диване – одеяла в несколько слоев; тем не менее видно, что он разбит и просижен. Здесь лежал мертвый Хенри. Так и уснул перед телевизором.
Над диваном – картина в золоченой раме. Краски поблекли, теперь она вся в зеленовато-голубых тонах. Пастух у каменной стены режет мясо. У его ног собака, выпрашивает кусочек. И все это на фоне южноевропейского пейзажа, с кипарисами и поросшими зеленью холмами.
Но картина висит слишком низко. Если сидящий на диване захочет откинуться на спинку, то упрется в нее затылком. Свен-Эрик присмотрелся внимательнее. Над рамой был след от гвоздя. «Неужели все так просто?» – удивился Стольнаке и осторожно снял картину.
Все оказалось проще некуда. В стене темнело пулевое отверстие.
* * *
«Так ли уж обязательно было мне с ними идти?» – спрашивала себя Ребекка Мартинссон.
Солнце поднялось высоко над вершинами деревьев, но было холодно. Ребекка застегнула молнию на куртке и откинулась на спинку автомобильного сиденья. Неплохо бы вздремнуть на полчасика. «Им лучше поторопиться, – думала она. – Скоро припечет солнце, и тогда перейти реку не получится. Надеюсь, они не останутся там ночевать».
Уснуть так и не удалось – ни на полчаса, ни на двадцать минут. Между тем предстояло работать до позднего вечера. Иначе она не успеет подготовить столько дел до понедельника.
«Как я могла так быстро устать? – удивлялась Ребекка. – Мне непременно нужно показаться врачу. Или съездить в магазин здоровой еды. Пить напитки из зелени и заниматься в тренажерном зале».
– Эй!
Ребекка открыла глаза. К ней приближалась маленькая старушка. Она катила перед собой сани и почти полулежала на поручнях. Дорога почти оттаяла, и на просохших местах ей приходилось непросто с санями. На старушке была ярко-оранжевая куртка; из массивных ботинок торчали неправдоподобно тонкие ножки.
Дама изо всей силы махала рукой, как будто увидела спасательную шлюпку в открытом море. Ребекка открыла дверцу и вышла из машины. Прощай, сон!
– Эй! – снова позвала старушка.
Но тут ее силы, похоже, иссякли. Она остановилась, обошла вокруг саней и села на них.
– Кто она? – услышала Ребекка громкий вопрос. – Я ее знаю?
Ребекка коротко рассмеялась.
– Мне подойти, чтобы вы могли разглядеть?
Старушка ответила широким приглашающим жестом:
– Tule nyt! Иди сюда.
Ребекка приблизилась.
– Ну и чья ты будешь, девочка? – повторила старушка, теперь уже напрямую обращаясь к ней. – Я видела, кто-то переправлялся к Пеккари. Кто они?
Ребекка рассказала, с кем приехала и что у них за дело в Курравааре.
– А я-то жалуюсь соседям, что у нас ничего не происходит… – Странная дама покачала головой. – Меня зовут Мерви Юханссон. То есть Рагнхильд сейчас на острове?
– Да, как будто собралась прибраться у Хенри. Там еще осталась какая-то собака…
– Собака, да, – подхватила Мерви Юханссон. – Я ведь живу здесь и все вижу. Собаки Хенри забегали ко мне. Когда ему приходилось особенно плохо, он забывал впускать их в дом, а на дворе двадцать пять градусов мороза! И, конечно, не кормил. Вот они и перебивались у меня. Здесь ведь постоянных жителей было – я да Хенри. Он приходил за своими собаками, как только становился на ноги. Я предупреждала, чтобы он не сажал их на цепь, пусть ходят на свободе…
Ребекка подумала было спросить, не знал ли Хенри Пеккари отца Бёрье Стрёма, но Мерви Юханссон ударилась в воспоминания, как много народу проживало в поселке постоянно, когда она была молода и только вышла замуж в пятидесятые годы. Имена, фрагменты человеческих судеб – Ребекка понятия не имела, кто все эти люди. Но терпеливо слушала.
– Вот я сижу здесь и вспоминаю старые времена, – опомнилась наконец Мерви. – А у тебя, наверное, какие-то свои дела?
– Нет-нет, – успокоила ее Ребекка. – Вы не знаете, общался ли Хенри Пеккари с отцом Бёрье Стрёма Раймо Коскелой?
Старушка посмотрела в сторону острова и как ни в чем не бывало продолжила о своем:
– Я чуть не плакала, когда мать Рагнхильд переехала в Кируну. Так, говоришь, ты Мартинссон? Откуда ты?
– Родственники отца жили в Курровааре. Вы не знаете, был ли Хенри знаком…
– Ты не дочь Виолы Мартинссон?
– Нет, я дочь сына Терезии Мартинссон, – поправила Ребекка. – Виола – тетя моего отца.
Мерви Юханссон поднялась с саней и схватила Ребекку за руку, словно чтобы убедиться, что она настоящая.
– Так ты дочь Вирпи! Она тоже жила здесь, у Пеккари. Ты, конечно, знаешь об этом. Они с Рагнхильд часто бывали у меня маленькими. Одно время у меня жил ягненок, которого они кормили из бутылочки. А Рагнхильд еще девочкой сидела на веслах и прекрасно управлялась с лодкой.
Выцветшие глаза Мерви остановилась на Ребекке.
– А ты похожа на мать, – заметила она и вдруг добавила: – Она и вправду вылитая Вирпи.
К кому обращена последняя реплика, Ребекка так и не поняла. Бывало, она и сама разговаривала со щенком, но говорить с людьми, которых нет, через голову живого, присутствующего собеседника – это уже совсем другая стадия.
«Скоро и я буду такой», – промелькнуло в голове Ребекки.
Мерви молчала несколько секунд, постепенно отпуская руку Ребекки. Наверное, вспомнила, что Вирпи мертва.
– Нет, – ответила она наконец, и ее сморщенное лицо сделалось похоже на гнилую грушу. – Нет, – повторила она, – я не знаю, был ли Хенри знаком с Раймо Коскелой. Он ведь водился с одними алкашами. Извини, что вот так, прямо… С годами все более отпетыми. Под конец остался на острове один, все собутыльники умерли. Но вот недели три назад, это была ночь на пятницу, я точно видела там снегоход. Наст еще держал, это потом у нас разразилась тропическая жара. Он еще забуксовал за старой телегой на задворках моего дома… тем, что от нее осталось… и разбудил меня. «Значит, к Хенри еще кто-то ездит», – подумала я.
– И кто это мог быть? – спросила Ребекка. – Я хотела бы встретиться с приятелями Хенри. Он ведь мог общаться с Раймо, и нам было бы интересно узнать, каким
