Ознакомительная версия.
Когда Турецкий и Романова ушли, мсье Селин еще некоторое время сидел за их столиком, глядя на смятую салфетку и постукивая по столу длинными пальцами. Потом он качнул головой, словно выходя из забытья, и, вздохнув, произнес:
— Боже мой, какая девушка!
Признание Гали Романовой искренне тронуло Турецкого. Кем бы ты ни был, каким бы ловеласом ни слыл в молодости, в сорок восемь лет всегда приятно выслушивать признания в любви, тем более от молодой девушки. Даже если признание — косвенное. По пути домой Александр Борисович вдруг подумал — не допустил ли он ошибку, так грубо ответив Гале? Девчонка жаждет любви; наверняка допоздна засиживается над любовными романами. И ждет принца, единственного и неповторимого.
Турецкий усмехнулся: «На принца-то ты не тянешь, старик».
Он вдруг вспомнил стройную фигурку Гали, ее длинные ноги, изящные руки и уже начал мысленно раздевать ее, но вовремя себя осадил: «Твой кобелиный век уже закончен. Теперь ты просто старый, верный барбос, которому, кроме теплой конуры да вкусной косточки, ничего не надо. И в конце концов, у тебя замечательная жена. Самая лучшая в мире!»
Но как он себя в этом ни убеждал, на душе все равно было неспокойно.
Дома Турецкого ждал еще один сюрприз. И совсем не приятный. Поставив перед мужем тарелку с борщом, Ирина подперла ладонью щеку и стала смотреть, как он ест. Турецкому это было неприятно.
— Ир, может, хватит, а? — недовольно сказал он. — Мне кусок в горло не лезет.
Ирина ничего не ответила, но и взгляда не отвела. В конце концов Александр Борисович не выдержал, отложил ложку и раздраженно произнес:
— Ты что, специально изводишь меня?
Ирина вздохнула и сказала:
— Турецкий, я устала.
— Что? — поднял брови Александр Борисович. — В каком смысле?
— Я устала так жить, — сказала Ирина. — Ты днюешь и ночуешь на работе. Я тебя почти не вижу.
— О господи, Ириш, сколько можно об одном и том же? Ты ведь знаешь, где я работаю. Ты с самого начала знала, за кого выходишь замуж. Мы ведь условились, что ты никогда не будешь заводить этот разговор!
— Условились, — согласилась Ирина. — Но я не могу больше молчать. За последние полгода ты хоть раз поинтересовался, как у меня дела?
Турецкий задумчиво поскреб в затылке:
— Что, разве не интересовался?
Ирина покачала головой:
— Нет.
— Наверное, я просто знаю, что у тебя все хорошо.
— Да, ты прав, — со странной улыбкой кивнула Ирина, — у меня все хорошо. Только ты к этому не имеешь никакого отношения.
— Что это значит? — нахмурился Турецкий, не переносивший намеков.
— Вчера вечером я ужинала с одним хорошим человеком, — спокойно ответила Ирина. — Он сказал, что никогда не встречал такой женщины.
— Какой женщины? — не понял Александр Борисович.
Ирина вздохнула:
— Дурак ты, Турецкий. У тебя жену уводят, а у тебя только и мыслей, что о работе.
— Подожди… Подожди, я что-то не понял. Это тебя, что ли, уводят?
— А у тебя есть еще одна жена? — усмехнулась Ирина.
Александр Борисович тряхнул головой:
— Глупость какая-то. И кто же тебя уводит?
— Не важно.
— Нет, подожди! Я хочу знать: о ком ты говоришь?
Ирина устало вздохнула:
— Турецкий, мы не занимались любовью больше месяца. Интересно, ты еще помнишь, что я женщина?
— Так я…
Ирина поднялась из-за стола.
— Ты идиот, Саня. И если в нашей жизни ничего не изменится, я от тебя уйду. Спокойной ночи.
И она вышла из кухни.
«Нелегко ей, наверное, с вами живется, — прозвучали в ушах Турецкого слова Гали Романовой. — Если бы, например, я была вашей женой, я бы каждый день умирала от ревности и страха».
Он взялся было за ложку, но аппетит пропал. Александр Борисович тихо выругался и швырнул ложку на стол.
Спустя несколько минут Турецкий успокоился. Приступ ярости прошел, уступив место мукам совести. А ведь действительно: в последние дни, приходя домой, он заставал жену уже спящей. Хорош муженек, нечего сказать. Стоит ли удивляться, что она ходит в рестораны с какими-то придурками, которые не скупятся на комплименты, лишь бы добраться до нее…
В спальне было темно. Турецкий прислушался к дыханию жены и тихо спросил:
— Ир, ты спишь?
— Да, — ответила она.
Он сел на край кровати. Посидел так, стараясь разглядеть в темноте профиль жены. А потом тихо спросил:
— Ир, ты мне не изменяешь?
— Не задавай глупых вопросов, — ответила Ирина. — Нет. Пока — нет.
— Что значит «пока»? — вскинулся Турецкий.
— Это значит — пока я тебя люблю. Но с каждым днем это чувство приносит мне все меньше и меньше радости. Ты мне не нравишься, Турецкий.
Александр Борисович наклонился и поцеловал жену в макушку.
— Я исправлюсь. Честно.
Ирина вздохнула:
— Саш, ложись спать.
— Ладно. Я только схожу в душ… — Турецкий помедлил и спросил: — Ты меня дождешься?
— Я очень сильно устала сегодня, — тихо ответила Ирина. — И я хочу спать.
— Вот видишь, — с упреком произнес Турецкий, — а потом говоришь, что уже больше месяца…
— Спокойной ночи, — сказала жена и отвернулась к стене.
Турецкий встал с кровати, постоял так немного в темноте, потом вздохнул и вышел из спальни.
Следователь городской прокуратуры Малоярославца Александр Семенович Петренко столичного гостя встретил радушно. Предложил кофе, печенье, даже фрукты (два лежалых яблока и вялый апельсин).
— Нечасто до нас добираются такие важные люди, — сказал он, потирая сухие ладони.
— Значит, хорошо живете, — резонно ответил ему Турецкий, допивая кофе.
— У нас, видите ли, Александр Борисович, бушевали пожары. Для нас это бедствие, да-с, большое бедствие. — Петренко скорбно вздохнул.
— Это не только для вас, но и для всей области бедствие. Когда мы сможем съездить на место происшествия?
— Да вот как кофе допьете, так прямо и поедем! — радушно улыбнулся Петренко. — Конечно, если вы еще не захотите.
— Не захочу, — сказал Турецкий, допил кофе залпом и глянул на следователя: — Ну что, едем?
— Едем! — энергично кивнул Петренко.
Трава была мокрой, идти по ней было неприятно. Брюки Александра Борисовича промокли до самых колен, и при каждом прикосновении мокрой ткани к коже он морщился и зябко поводил плечами.
— Ну вот и пришли, — сказал наконец Петренко, останавливаясь возле куста боярышника. — Вот тут он, сердешный, и лежал. Прямо на траве. Да-с.
Турецкий внимательно осмотрел траву и кустарник.
— Окрестности проверяли? — спросил он у следователя.
— А как же. Конечно! Только глухо — ни следа, ни примятой травинки. Это я образно говорю, — пояснил он.
— Посмотрим, — сказал на это Турецкий и продолжил осмотр.
Он перемещался от куста к кусту, внимательно вглядываясь в траву. Петренко следил за действиями московского гостя со снисходительной усмешкой, словно говоря: «Ну-ну, посмотрим, что ты тут найдешь, приятель».
Вдруг Турецкий нагнулся и поднял что-то с земли. Петренко насторожился, затем вытаращил глаза.
— Вот так глаз у вас, Александр Борисович!
Турецкий держал в руках мокрую и грязную клетчатую кепку.
— Надеюсь, это прояснит дело, — полунасмешливо-полусмущенно сказал Петренко.
— Может, прояснит. А может, и нет.
Александр Борисович достал из кармана полиэтиленовый пакет и аккуратно положил в него кепку.
Где-то за деревьями послышалось звяканье колокольчика. Из-за деревьев медленно выбрели три коровы, а следом за ними худой подросток в фуфайке. Подросток покосился на мужчин, зевнул и щелкнул бичом, погоняя коров дальше. Через минуту они вновь скрылись за деревьями.
— Это Вася Бабкин, местный пастушок, — объяснил Турецкому следователь. — Мы пробовали с ним беседовать, но все впустую. Полный дебил.
Турецкий сурово посмотрел на Петренко, однако ничего не сказал и вновь принялся осматривать траву.
В тот день находок больше не было.
С Меркуловым Александр Борисович разговаривал из кабинета следователя Петренко, пока тот, теперь уже с удвоенным дружелюбием обхаживающий Турецкого, разливал по чашкам горячий кофе.
— Как поездка? — спросил Меркулов.
— Нормально, — ответил Турецкий, холодно поглядывая на суетливого Петренко. — Есть одна находка. Клетчатая кепка. Нашел неподалеку от места, где лежал труп.
— Так, продолжай.
— Изготовлена в Германии фирмой «Байер». На подкладке несколько светлых волосков. Я видел фотографию Валентина Смирнова. На ней он — блондин. Это, конечно, еще ни о чем не говорит, но проверить стоит.
— Да, конечно. Ты уже изъял дело из местной прокуратуры?
Ознакомительная версия.
