– А еще за что? – с живым любопытством спросила она.
– Ну, чтобы немножко развеять ваши грустные мысли, расскажу. Могут лишить статуса даже за неосторожные высказывания и несоблюдение деловой лексики. Да-да, представьте себе. Вот в Кодексе профессиональной этики записано: «при осуществлении профессиональной деятельности адвокат… уважает права, честь и достоинство лиц, обратившихся к нему за оказанием юридической помощи, доверителей, коллег и других лиц, придерживается манеры поведения и стиля одежды, соответствующих деловому общению». А теперь переведу на русский: коллеги и другие лица – это и судьи, и гособвинители, и следователи, и другие адвокаты, и свидетели, и потерпевшие. В общем, кто угодно, если они имеют отношение к делу, которое ведет данный адвокат. И не дай бог в адрес кого-то из них сказать что-нибудь неуважительное или просто сомнительное, такое, что может иметь двоякое толкование.
– Что, например? Грязно обозвать? Матом, что ли?
Виталий не выдержал и расхохотался.
– Ну что вы, зачем же такие крайности? Вот, помнится, лет девять-десять назад одного адвоката лишили адвокатского статуса за такие высказывания: «Судебными инстанциями Москвы откровенно и нагло попираются права человека», «кассационная инстанция сделала вид, что не читала жалобу», «пишешь про бузину в огороде, отвечают про дядьку в Киеве», «в кассационном определении содержится та же ахинея, которая написана в решении». Вот и все. Этого оказалось достаточно для возбуждения дисциплинарного производства.
– Ничего себе! – Наталья Сергеевна покачала головой. – Это что же, и слова не скажи? Или вы преувеличиваете все-таки?
– Ничуть. Вот, если не верите, – я вам зачитаю выдержку из Обзора дисциплинарной практики, – он достал из ящика стола книжечку в бумажной обложке и быстро пролистал, – относительно свежего, трехлетней давности всего. «Квалификационная комиссия отмечает, что в своей речи, как письменной, так и устной, адвокаты обязаны придерживаться норм деловой (юридической) лексики, осуществляя тщательный отбор слов в соответствии с их значением (семантикой), и уходить от оборотов, употребляемых на бытовом уровне, особенно если это касается личностных характеристик участников судебного разбирательства». Вот так, уважаемая Наталья Сергеевна. Спрос с нас, адвокатов, весьма и весьма строгий.
Ламзина подписала соглашение и вытащила из сумки конверт с деньгами.
– Это не ко мне, – тут же остановил ее Кирган. – Я вас сейчас провожу, вы все оформите, потом принесете мне ордер.
Он вместе с Ламзиной дошел до окошка секретаря и собрался было уже вернуться в кабинет, как его перехватил коллега, бывший однокурсник, жутко энергичный и активный по части «собраться и посидеть». В конце июня, через полтора месяца, будет очередная годовщина выпуска, и коллега, как и каждый год, уже развил бурную деятельность в направлении сбора курса. Обсуждая, кто куда ушел-перешел-уволился, кто заболел, кто развелся и женился, Виталий то и дело посматривал на Наталью Сергеевну, которая уныло топталась перед окошком секретаря.
Ну да, оформление документов – дело долгое. Сначала секретарь достанет из стола бланк учетного листа, а из сейфа – квитанционную книжку. Потом закроет окошко и сбегает к директору, чтобы тот подписал соглашение. Когда вернется – возьмет со стола журнал регистрации соглашений, зарегистрирует его и присвоит номер, поставит печать.
Потом скажет доверителю:
– Давайте деньги.
Получив и пересчитав деньги, секретарь заполнит учетный лист и квитанцию в квитанционной книжке. Первый экземпляр квитанции вырвет, поставит на нем печать и отдаст клиенту.
Кирган заметил, что Наталья, получив квитанцию, сделала шаг назад, явно намереваясь направиться в кабинет к адвокату, но голос секретаря ее остановил:
– Куда вы? Подождите, это еще не все!
Конечно, квитанция о получении денег – это далеко не все. Главное – ордер, без которого адвокат в глазах следствия абсолютно бесправен. Вот сейчас секретарь уберет деньги и квитанционную книжку в сейф и достанет оттуда ордерную книжку, заполнит ордер, внося в него сведения из соглашения, поставит круглую печать…
– Вот теперь все, – послышалось из окошка. – Возьмите ордер, отдайте Виталию Николаевичу.
– И квитанцию тоже? – робко спросила Ламзина.
– Нет, квитанция – это для вас, у нас второй экземпляр остался.
– А соглашение? Тоже ему отдать?
– Нет, это ваш экземпляр, а свой Виталий Николаевич потом у меня заберет.
Кирган извинился перед коллегой, оборвав разговор на середине, и вместе с Натальей Сергеевной вернулся в кабинет. Формальности закончены, встреча с клиентом – тоже. Ламзина уже взялась за дверную ручку, собираясь уйти, но внезапно повернулась и снова подошла к столу адвоката.
– Скажите, Виталий Николаевич, вы сможете спасти моего мужа?
Кирган вздохнул.
– Я сделаю все возможное для того, чтобы найти доказательства невиновности Валерия Петровича. Это задача максимум. Но гарантировать результат вам не может никто. Вполне возможно, что найти такие доказательства мне не удастся, несмотря на все приложенные усилия. И доказательства его виновности окажутся намного более весомыми. В этом случае моя задача будет состоять в том, чтобы посеять в голове судьи разумные сомнения и добиваться снижения меры наказания. Понимаете ли, Наталья Сергеевна, судьи тоже люди. Вот судья выслушал прения сторон, обдумал все наши аргументы и ушел писать приговор по делу. Пишет и думает: «Конечно, не все там гладко, но ведь оправдательный приговор в четыре раза длиннее обвинительного, потому что требует более тщательной обоснованности, а когда мне писать эти обоснования? У меня куча дел, я и так ничего не успеваю, домой прихожу за полночь. Напишу обвинительный приговор, это проще и быстрее, просто переписать обвинительное заключение из уголовного дела, и думать не надо над формулировками. Тем более следователь и флешку с обвиниловкой принес на всякий случай, так что даже и не переписывать можно, а просто взять текст большими кусками. В конце концов, люди на предварительном следствии работали, старались, собрали доказательства виновности, почему я должен им не доверять? Да, но сомнения все-таки есть… А вдруг и вправду подсудимый не виноват? Ладно, дам на всякий случай срок поменьше». Такова правда жизни, Наталья Сергеевна. И я не имею права от вас ее скрывать.
– Значит, Валеру все равно посадят? Он же не убивал Мишу Болтенкова! Я точно знаю, что не убивал! Вы мне верите?
Увы, люди постоянно задают адвокатам этот неправильный вопрос. Адвокату не нужно верить или не верить подзащитному. У каждого человека есть закрепленные в законе права независимо от того, лжет этот человек или говорит правду, убийца он или кристально честен и порядочен. В любом случае каждый, даже самый отпетый рецидивист, имеет право на то, чтобы его не обвиняли в том, чего он не совершал, и не сажали за это. И каждый справедливо осужденный имеет право на то, чтобы назначенное наказание было адекватно совершенному им преступлению. Именно адвокат должен тщательно следить за тем, чтобы соблюдались все процессуальные нормы, чтобы не появлялись подложные улики, чтобы не выбивались показания и признания, чтобы не было лжесвидетелей и всего прочего, что так соблазнительно использовать, дабы побыстрее закончить предварительное следствие и передать дело в суд, в отчетности оперативникам поставить галочку о раскрытии, а следователям – о завершении производства по делу. И вопросы «верю – не верю подзащитному» ко всей этой работе ни малейшего отношения не имеют.
Когда Виталий Кирган был еще подростком, ему все это весьма доходчиво объяснил его отец, известный адвокат, поэтому все крики на тему «как тебе не стыдно защищать убийц и насильников, как ты можешь в глаза людям смотреть!» довольно быстро перестали отзываться в его душе болезненными уколами, вызывая лишь грустные сожаления по поводу правовой ментальности людей. Нет, что греха таить, раза три-четыре он жестоко подрался, еще будучи школьником, когда слышал подобные высказывания в адрес своего отца, но потом поостыл и действовал в зависимости от ситуации: либо объяснял все так, как ему говорил отец, если казалось, что аргументы помогут, либо просто молчал. Но в ярость уже не впадал и в драку не лез.
А на вопрос Натальи Сергеевны Ламзиной ответил уклончиво:
– Я буду честно и добросовестно выполнять свою работу, чтобы сделать все возможное. Это я могу вам твердо обещать. А большего ни один порядочный адвокат вам пообещать не сможет.
* * *
После того сильного ливня, во время которого обнаружили труп тренера Болтенкова, несколько дней погода стояла вполне обычная для московского мая: прохладная и пасмурная. Тимур Ахмедович Баглаев любил такую погоду. А вот яркого солнца он не любил и даже не мог бы объяснить почему. Вроде все хорошо, и небо голубое, и ветерок такой приятный, уже по-летнему теплый, а настроение у следователя портилось моментально, стоило ему утром открыть глаза и увидеть залитый солнцем паркет: окна спальни в его квартире выходили на восток.
