Она ненавидела себя за то, что находила Коула физически привлекательным. Но с этим она сможет справиться. А вот с состраданием, жалостью, добротой ей не совладать. Они заставляли ее снова чувствовать себя Сарой Бейкер. Изгоем. Жертвой изнасилования. Диковинкой.
Оливия развернулась, бросила проволоку обратно в кузов и широким шагом вернулась к дверце водителя. Она резко остановилась, заметив свежие отпечатки сапог на черной грязи поверх следов шин. Когда она проезжала тут с Коулом, их еще не было.
По спине пробежал холодок. Следы были такого же размера, как и те, которые шли параллельно ее следам вдоль маршрута Эйса. Взгляд Оливии метнулся к дыре в ограде. И следы сапог, и следы шин уходили далеко в лес. У нее снова появилось ощущение, что за ней наблюдают. Она сглотнула.
Потом выругалась. Открыв дверцу, она отодвинула Эйса, села за руль, сняла перчатки и потерла лицо руками. Когда-то она чувствовала себя на ранчо в безопасности. И даже поверила в то, что действительно сможет снова стать нормальной.
Как ее мир мог так быстро измениться?
* * *
Оливия распахнула дверь библиотеки, пояс с инструментами все еще висел у нее на бедрах. Она не планировала надолго задерживаться. Выслушает Майрона, а потом вернется чинить ограду. Она не откажется от этой работы. Порез на лбу пульсировал под лейкопластырем, который Оливия приклеила крест-накрест.
Майрон сидел в инвалидном кресле у камина. Коулу явно было не по себе в кресле с высокой спинкой, стоявшем напротив. Отец и сын. Прошлое и настоящее. Образ неожиданно оказался настолько абсолютным, что застал Оливию врасплох.
– Почему такая срочность? – спросила она Майрона.
– Тебе не следовало этого делать. Я же говорил, чтобы ты ему не звонила. – Майрон мотнул головой в сторону сына.
У Коула заходили желваки. Он сидел, но поза выдавала готовность к сражению, хотя и контролируемую.
– Послушайте, Майрон, что сделано, то сделано, – холодно ответила Оливия. – И я сожалею. Это была ошибка. Но я знаю, каково это – не сказать последнее «прости». И я думала…
Ее захлестнули эмоции. Она откашлялась.
– Я больше не буду вмешиваться. Вы двое разберетесь сами. Ранчо по-прежнему нуждается в управлении.
Она развернулась, чтобы уйти.
– Подожди. Я позвал тебя сюда, потому что вы оба должны это услышать. Я оставляю ранчо Оливии. В доверительное управление.
Она застыла, потом медленно повернулась к нему:
– Простите?
Внимание Майрона переключилось на Коула.
– Раз уж ты взял на себя труд все-таки вернуться домой теперь, когда я вот-вот сдохну, то вполне сможешь позвонить Джейн и сообщить ей эту новость.
Старик подъехал в кресле к сыну, его взгляд впился в Коула, пальцы крепко вцепились в колеса кресла.
– Примерно час назад я позвонил Нортону Пикетту, это мой юрист по недвижимости. Я попросил его составить новое завещание и привезти мне экземпляры на подпись, как только он закончит. Оливия получает ранчо Броукен-Бар в доверительное управление. Пока она захочет здесь жить, пока не уедет с ранчо или не умрет, оно будет принадлежать ей. Она может делать с ранчо все, что захочет. Ты, или Джейн, или Клейтон Форбс и его стервятники не смогут прикоснуться ни к чему. А я знаю, что Форбс охотится за этим местом. Я знаю, что вы оба, ты и Джейн, хотите продать его.
Оливия таращилась на старика. Коул молчал.
В камине потрескивал огонь, и тиканье часов в библиотеке, казалось, стало громче. От усилившегося ветра ритмично захлопала ставня.
– Что ты имеешь в виду под «доверительным управлением»? – наконец спросил Коул.
Майрон медленно повторил то, что уже сказал.
– Пока Оливия хочет жить здесь и управлять Броукен-Бар, ранчо принадлежит ей. До ее смерти. Или до того момента, когда она уедет отсюда по собственной воле. После этого ранчо может перейти к тебе и Джейн. Если вы переживете Оливию.
У двери за спиной Оливии раздался слабый шум. Она обернулась.
На пороге стояла Адель с тяжелым подносом в руках. Лицо у нее было белее мела.
– Ох, простите, я… ну… Я принесла чай и сэндвичи, как вы просили, мистер Макдона.
– Поставь сюда, – бросил Майрон, указывая на буфет.
Экономка поспешно подошла к буфету, отодвинула в сторону лежавшую на нем газету и поставила поднос. Звон чайных чашек и стук тарелок всем показался неестественно громким, потому что все трое в напряженном молчании ждали, пока экономка уйдет.
– И закрой за собой дверь, Адель.
– Разумеется, мистер Макдона.
Она бросила быстрый взгляд через плечо, на краткий миг встретилась взглядом с Коулом и вышла из библиотеки.
Как только за ней закрылась дверь, Оливия заговорила:
– Вы не способны мыслить ясно, Майрон. Вы принимаете много лекарств, поэтому…
– Черт подери, девочка, с мозгами у меня все в порядке. Мои мысли яснее, чем раньше. Прошлой ночью я все обдумал. Дело сделано. И вы никак не сможете это изменить.
– Ничего еще не сделано. Вы сами только что сказали, что Пикетту нужно составить документы. Вы еще ничего не подписали.
– Будем считать, что подписал, – ответил старик. – Завещание будет здесь сегодня вечером. Он понимает важность времени.
Оливия в отчаянии посмотрела на Коула.
– Скажи что-нибудь. Это твое наследство. Твоя земля.
– Это не его чертова земля, – вмешался Майрон. – Он уехал отсюда много лет назад. Он не может просто взять и вернуться теперь, когда я на пороге смерти.
– Но…
– Оливия, – негромко сказал Коул, – оставь. Дело не только в завещании. Дело во мне и моем отце, и в том, что произошло двадцать три года тому назад. Он винит меня в смерти матери и брата.
– Я ничего не возьму, черт подери! – рявкнула она, ее щеки покраснели. – Я не приму это. Я не хочу это ранчо. Я не могу отобрать его у тебя.
Коул насмешливо фыркнул.
– А вот Джейн считает иначе. Она полагает, что ты использовала свои женские чары, чтобы оказать непозволительное влияние на нашего больного отца в его уязвимом состоянии.
Оливия поперхнулась.
– И ты в это веришь?
– Что ж, Джейн явно что-то почувствовала, судя по последним событиям.
– Ублюдок. Я поверила в твою искренность.
Коул поджал губы и посмотрел на нее с молчаливым спокойствием.
В груди Оливии бушевал гнев.
– Я и ломаного гроша не дам за то, что ты или твоя сестра думаете обо мне, Коул Макдона. – Она повернулась лицом к Майрону. – А вы… Я не отниму это ранчо у вас или у ваших детей, вы поступили как подонок.
– Ты что, и в самом деле думаешь, что эта земля принадлежит им? Этот дом? Они оба отсюда уехали. Они просто хотят получить наследство, чтобы продать какому-нибудь девелоперу. А ты? Тебе некуда идти. Я знаю, что ты любишь это место. Я знаю, что ты можешь с ним сделать. Тебе под силу сделать так, чтобы мечты Грейс стали реальностью, чтобы это ранчо стало местом для круглогодичного отдыха.
– Правильно, – негромко сказал Коул. – Все дело в маме. Всегда так было.
– Завтра же мое заявление об уходе будет лежать у вас на столе, – заявила Оливия. – Я не стану ввязываться в семейную распрю из-за наследства. Вы вынуждаете меня уйти.
– И куда ты поедешь? – проворчал Майрон. – У тебя нет друзей, дуреха. Если не считать умирающего старика, вспыльчивого идиота, который позволил своей семье развалиться.
Взгляд Коула метнулся к отцу, его брови взлетели вверх, когда он впервые услышал, как отец признает свою вину в распаде семьи.
– Дело не во мне, Майрон. Это вы пытаетесь причинить боль вашему сыну, а он в ответ бросается на вас. Все дело в старой глупой борьбе между двумя упрямыми самцами, которые не могут понять, что все это больше не имеет значения.
Майрон задохнулся, согнулся в своем кресле, как будто его ударили под дых. Лицо побагровело и исказилось. Дыхание вырывалось со свистом. Он ударил по подлокотнику кресла, как будто пытался что-то сказать.
