Арестованный Комов ничего толкового не говорил, от всех обвинений отказывался. Утверждал, что ничего не знает, а Чайкина знает, но ни в каких делах с ними не участвовал. Одна надежда на очную ставку.
Я отправился с арестованным обратно в Казань, так же как это было и с Чайкиным. И в пути, как это часто со мной бывает, мне пришла в голову одна мысль. Если мне удастся ее осуществить, то, возможно, это прольет свет на судьбу святыни.
Со сторожем Захаровым, кажется, разобрались. Это заняло чуть ли не две недели постоянных поисков новых свидетелей, допросов и даже очных ставок, но теперь старик выбрался из той ямы, в которую его завели несколько слов одной маленькой девочки.
Действительно, подтвердилось, что его видели здоровающимся за руку с Чайкиным и Комовым во время их случайной встречи в центре города. Нашлись еще двое свидетелей, которые их опознали. Этого было более чем достаточно, чтобы арестовать Захарова.
Дед был так растерян, что мне стало его жаль. Допрос провели сразу же, но старик упорно запирался. Выглядело это так неприятно и ненатурально, что мне даже захотелось вмешаться. После того как официальный допрос был завершен и деда отвели в камеру, я обратился к Панфилову с просьбой о дозволении поговорить с подозреваемым с глазу на глаз.
Начальник мой тоже понимал, что дед ведет себя неразумно и к тому же мешает нам разобраться в происходящем. Так я получил разрешение на свидание с Захаровым без лишних глаз и ушей.
Старик не ожидал гостей в своей камере, и, войдя, я увидел, как он украдкой вытирает грязным рукавом слезы. Мне стало неловко – начало вышло не слишком располагающее к откровенности, но поворачивать назад было нельзя.
– Дед Федор, ты не волнуйся, я с тобой поговорить пришел. Сам, без начальников.
Старик бросил на меня быстрый взгляд и отвернулся.
– Я сегодня слушал, как тебя допрашивали, и сразу понял, что ты тут ни при чем. Ты только зря врешь, что воров этих не знаешь. Они все равно докажут, что вы знакомы. Сказал бы лучше правду, как и когда с ними встретился. Ясное же дело: они тебе, старому, голову задурили. Ты сейчас своим враньем ни себе, ни полиции не поможешь. Лучше расскажи, как все было, а я тебе помогу. Судье все расскажем как есть, он тебя и выпустит.
Захаров слушал меня молча и не перебивал, поэтому я говорил так долго и убедительно, как только мог. После повисло долгое молчание, которое нарушало только мерное тиканье часов на стене в комнате охраны.
– Что уж тут терять, – наконец хрипло пробормотал старик. Речь у него была по-старчески нечеткой – зубов во рту было немного. – Раз пропадать, то, может, и правда, лучше сказать, как было? Взял я от них деньги, от окаянных. Ввек себе этого не прощу, ан сделанного не воротишь!
Я медленно сел на край его тюремной койки:
– Значит, все-таки помогал ты им?
– Так уж вышло, что помогал, – засипел старик. – Только не знал я, что они замыслили! Теперь уж говори не говори… Эх, вот не думал не гадал, что так жизнь моя обернется на старости лет.
– Что же произошло на самом деле?
– Пришли они ко мне еще за месяц до этого дела и попросились на крышу колокольни их пустить, когда монахини будут на службе, чтобы город-де осмотреть с высоты. Денег дали много, целых двести рублей посулили. И даже бумажки мне показали. Ну, я, дурак, и купился! Пустил их на колокольню. Просидели они там всю службу. Долго осматривали вид. Теперь-то знаю, что не город им нужен был, а монастырский двор, кварталы вокруг, да то, как у нас церкви устроены. Все они, разбойники, тогда и осмотрели. Потому-то я с ними и здоровался, когда встретил в Казани-то на празднике.
– А потом? Вы видели их перед ограблением?
– Нет, не видал. Только когда они меня связывали уже, голоса показались знакомыми. Я их тогда же и вспомнил, но испужался. Не стал ничего говорить, чтобы не посадили сюда вот. Ан все равно посадили. Так что уж теперь… Вот так оно и было. Брал я у них деньги, но не за то, что думаете! Судите за то, что сделал, а не за то, что они набрехали.
Дед Захаров оказался ни при чем, хоть и помог, не ведая того, ворам. Поэтому вопрос о том, кто открыл ворота в день ограбления, оставался открытым. Внутри монастыря должен был быть кто-то, кто им помог. И найти его было совершенно невозможно. Монахини стояли друг за друга горой, и ничего у них узнать было невозможно.
Идея, которая посетила меня еще в дороге, оказалась не такой уж и глупой. Я поговорил со знающими людьми, которые работают в полиции, и они подтвердили, что есть специалисты, которые умеют проводить химический анализ самых разных веществ, в том числе и пепла, оставшегося от сгоревшего предмета.
И даже по этому жалкому пеплу они могут определить, что за предмет сгорел. Точнее, из чего он был сделан: дерева или волокон ткани, ворса или бумаги, и даже скажут, что это была за бумага, какого сорта и возраста. Я снова поспешил в дом, где жила старуха Шиллинг с детьми. Мне повезло, что было лето и печи никто не топил. Зола, которая осталась там с ночи ограбления, никуда не делась, а так и лежала ровным слоем.
Мы забрали все. На всякий случай: вдруг там жгли и еще что-то. Хотя мне говорили, что для химического анализа нужно совсем немного образца этого пепла, я поступил по старинке и собрал все, что нашел.
Эксперты из столицы работали несколько дней и когда сообщили результат, он был неутешительный: действительно, пепел от икон. Сомнений быть не могло, по крайней мере, одна икона там точно сгорела. В составе пепла была обнаружена специальная позолота, которая используется для покрытия икон, и остатки старинного лака, которым их покрывают.
Результаты тут же были обнародованы через газеты, но слухов о том, что икона цела, они не прекратили. В конце концов, это могли быть другие, менее ценные иконы или же только одна из украденных. Всем хотелось в это верить, и все повторяли это в тот день, как будто слова могли что-то изменить.
Дел в последнее время было много. Нам донесли, что в начале июля видели людей на пустыре возле дома Чайкиных, и все там теперь перекопали. Надежда найти иконы была слабая, и мы их не нашли. Зато нашли воровской инструмент и немного разрозненных жемчужин с оклада.
Наши задержанные продолжают отпираться и перекладывать вину друг на друга. Никто из них не пожелал признаться, несмотря на всю очевидность улик. От слов Жени толку тоже мало.
С тех пор как ее слова стали записывать серьезные дядьки в мундирах, а другие стали эти слова печатать в газетах, Женю стало не узнать. Она, кажется, вообразила себя важной персоной, слова которой много значат и от которых зависят судьбы людей.
Видно по ней, что жизнь раньше ее не баловала. И внимания ей никто не уделял: у бабушки младший внук на руках, у матери – любовник. А теперь она вдруг стала центром внимания, и такого пристального, что даже взрослый человек мог бы тут потеряться. А уж Женя и подавно…
Она уже несколько раз меняла свои показания. И видно теперь, что делает она это из простого озорства. Смотрит на нас всех, как мы вокруг нее бегаем и стараемся угодить, лишь бы она чего еще порассказала. А она и рада выдумывать. Теперь я уже во всем сомневаюсь и в ее словах вижу возможную ложь.
Проверить ее сейчас невозможно, но я решил поискать девочек, с которыми она должна была играть в свободное время. Потолковал об этом с Семеном и отправил его и нескольких молодцов на разведку. И то, что они нашли, превзошло мои ожидания.
Одна из соседских девочек показала, что Женя подарила ей безделушку, которую та считала за детское сокровище и хранила в шкатулке, вместе с тряпичной куклой и открыткой на Рождество. Безделушка эта оказалась редким и крупным куском лазурита, явно выпавшим из одного из окладов.
Конечно, Женя могла ее подобрать на полу в их с матерью доме. После той ночи драгоценности там валялись повсеместно. Но тот факт, что девочка подарила камень подружке, говорил о том, что он не единственный. У Жени должны были быть свои сокровища, спрятанные в укромном месте, и, должно быть, немало.
Возникает вопрос: откуда они? В то, что их мог дать ей Чайкин, я не поверил ни на минуту. Да любой, кто видел этого хитрого и жадного мужика, ни за что бы не поверил, что он способен подарить такие драгоценности ребенку. Значит, она взяла их сама?
Одну бусину или пару камешков могла взять и незаметно. Но столько, чтобы легко дарить подружкам, – это вряд ли.
И я сразу подумал о нем, о том неизвестном, кто открыл ворота изнутри, кто забрал не меньше четверти украденного и мог подарить немного девочке. Только вот зачем?
