Ознакомительная версия.
Ну, встретились — и ради бога. Когда он снова обернулся, столик, за которым сидел господин со справкой, был пуст. Как корова языком слизала — и господина, и спутницу. К свободному столику уже неслась молодая парочка. Он повертел головой — ну, и ладно. «Ты уверен, что все в порядке?» — забеспокоилась Ирина. «А то, — усмехнулся Турецкий. — Можешь не сомневаться. Если что-то будет не в порядке, ты узнаешь об этом первой».
Он практически забыл об инциденте. Ирина что-то щебетала, отправляя в рот кусочки деликатесов, он понервничал и успокоился. Не верил он в заговор и месть. Как правило, эта публика дорожит свободой, проведя томительные годы за решеткой. Не будет у них другой жизни. Просто узрел человека, упекшего его в кутузку, — добрые чувства, понятно, грудь не всколыхнули, плюнул, ушел. «Хорошо, я буду осторожен, — уговаривал себя Турецкий. — Пешком в гостиницу не пойдем, поймаем такси, проследим, чтобы никто не увязался».
Потом Ирине приспичило «припудрить носик» — благо заведение с буквой «Ж» (да, собственно, и «М») располагалось в коридоре рядом с баром. «Не ешь моих каракатиц, я их пересчитала», — сказала Ирина и грациозно удалилась, помахивая сумочкой. Он проводил ее глазами, осмотрелся для порядка. Все спокойно. За соседним столиком вкрадчиво ворковали двое субъектов условно мужского пола — эти видели только себя, окружающих для них не существовало. Он встал из-за стола, напевая под нос «Красный, желтый, голубой, выбирай себе любой», подошел к бару, чтобы не выпустить Ирину из поля зрения, когда она покинет комнату, где женщины пудрят носы. У входа в мужской туалет любитель пива танцевал лезгинку. Возле бара клубились несколько особей мужского пола. Бармен беседовал с мужчиной. Последний удалился, бармен повернул голову, приветливо улыбнулся: «Вам что-нибудь налить?»
Вот с этого момента и стартовали неприятности. Почему бы не выпить маленькую? — подумал Турецкий. От шампанского, которое трудно назвать мужским напитком, уже тошнило. «А давай, дружище, — согласился он. — Маленькую, да удаленькую. Ведь хорошего настроения много не бывает, верно?» Бармен подобострастно хихикнул, и к Турецкому подъехала маленькая стопка с желтоватым содержимым. Он даже не видел, как бармен ее наливал. Просто стопка откуда-то взялась и подъехала. Он опрокинул ее в себя.
А дальше все и началось. Цельной картины не было, какие-то клочки. На краткий миг стало легко и непринужденно. Напиток не был, конечно, коньяком двадцатилетней выдержки из подвала президента Франции, но пился сносно. Мягко улегся на ранее употребленное шампанское. Голова еще не закружилась. «Повторить?» — учтиво осведомился бармен. «А давай», — кивнул Турецкий. Бармен украдкой покосился по сторонам. Вновь из ниоткуда возникла стопка. Турецкий махнул и ее. «Замечательно, приятель». Это были его последние слова в своем уме. Пол внезапно поплыл, он схватился за воздух, налетел на стойку. «Э-э, приятель, да тебе уже хватит, — заметил кто-то из мужчин, стоящих рядом. — Шел бы ты баиньки». Он хотел возмутиться, мол, не дорос он еще до того возраста, когда раскисают от двух стопок, но завертелась пестрая карусель, сознание в ужасе заметалось. Нашлись страдательные люди — лучик света проник сквозь толщу мрака, когда его спускали по скрипучей лестнице. Его держали за локоть, хихикала женщина. Он пытался вырваться, но «успокоительное» работало — он вновь тонул в трясине. Хлопали дверцы машины. А дальше был форменный ужас. Его облизывала ведьма, ворковала на ухо эротические гнусности. Дело происходило на заднем сиденье машины. Он боялся открыть глаза — чтобы не обнаружить рядом с собой чудовище. Разум перестал долбиться в черепную коробку. Он отмечал происходящее, но давать ему оценку было нечем. И все же он открыл глаза — когда проезжали под фонарем. Черт оказался не таким уж страшным. Даме было меньше сорока, у нее была физиономия вышедшей в тираж топ-модели и очень худое тело, которое обвилось вокруг него, как лиана вокруг дуба. Возможно, на ней и было какое-то платье, но он не заметил. Его подставляли, это ясно, но в ту минуту понимание не вызывало душевных терзаний. Снова был провал, очнулся он в кровати в скудно меблированной комнате, практически не мог шевелиться, с трудом ворочал языком. Подошла женщина — та самая. Одежды на ней было меньше, чем на голой. Она стояла над ним, призывно извиваясь, смеялась, глаза издевательски блестели, и мысль еще пришла, что все модели одинаковы, если смотреть на них снизу вверх. Когда он выбрался из очередного провала, обнаженная женщина сидела на нем верхом, поглаживая пальцами ног лодыжки, расстегивала его рубашку. «Ты кто? — выдавил он из последних сил. — Имя, род занятий…» Она засмеялась, укусила его за подбородок. «Анжела я, — прощебетала. — Сексуальная рабыня», — и чтобы он не отнесся к ее словам серьезно, залилась тоненьким смехом, вцепилась в него цепкими пальчиками. «Отличное занятие, — пробормотал он, — видимо, нервное, беспокойное, чреватое ранней смертностью…» У потаскушки был обширный опыт соблазнения. И самое гадкое, за что он не мог себя простить, — он не вытерпел, не мог лежать спокойно, поднял руки, положил их на потную женскую талию…
В таком положении их и застала Ирина, ворвавшаяся в комнату. Это не было досадной случайностью, все просчитали. Преступления фактически не было, просто жизнь Турецкому пустили под откос. Видно, понял злодей, что сидящая в кафе напротив детектива женщина — не кто-нибудь, а жена. Он помнил звуки борьбы, видел, как рассвирепевшая Ирина била сумочкой обнаженную «модель», причем превосходила ее по всем «боевым» показателям. Та металась по комнате, получая заслуженные оплеухи, что-то пищала, но особенной досады или пристыженности в ее писке не замечалось. Избиение прекратилось — Ирина дала проститутке время убраться. Та схватила свою одежду, шмыгнула из комнаты, справившись на ура с поставленной задачей. И над душой воцарилось гневное лицо супруги. Она была растрепана, красна, словно загорала неделю без своего любимого крема. Он помнил, какой красивой показалась она ему в ту минуту. Странно, но некоторых женщин гнев красит. Впрочем, Ирина не орала. Когда она заговорила, голос был спокоен, напоен язвительностью. «Не моргай, Турецкий, да, это я, твоя женщина с некрасивым лицом. Ты разочарован, понимаю. Хотел и рыбку съесть… и другое. Ну что ж, обычное дело, любой на твоем месте поступил бы так же. Подожди, не вставай. Хочешь что-то сказать?»
Язык не слушался, он постоянно куда-то западал. Он пытался ей что-то объяснить, но плохо преуспел, терял слова, путался в показаниях. Вспоминал теорию заговора. Жаловался на то, что кружится голова. «Вижу, что у тебя кружится голова, — сухо отвечала Ирина. — Очень жаль, Турецкий, но то, что случилось, было исторической неизбежностью. Не знаю, что она раскрывает — твою подсознательную сексуальную неудовлетворенность? Прости, я в этом не виновата. Или ты считаешь, что только так можно гарантировать гармонию в семье?»
Он попытался взяться за нее. Ирина в ужасе отшатнулась. «Нет, я так больше не могу, Турецкий. Я должна тебя убить». Она рассказала, как вышла из туалета, где пудрила носик — да, возможно, она немного задержалась, но на то были объективные физиологические причины, о которых она сейчас не хочет говорить. Но это не повод в ее отсутствие надраться, как свинья, забыть о жене, снять первую попавшуюся телку и уехать с ней в дешевые «номера». Она видела, как проститутка помогала ему спускаться по лестнице. Внизу их ждала машина, которая немедленно тронулась, едва пассажиры сели. Она перепугалась, вроде не должен ее муж так себя вести. Или то, что она видит, — не совсем то, что она видит? Побежала вниз, схватила первую попавшуюся машину, хорошо заплатила водителю. Выскочила на окраине, металась между домиками вшивого мотеля — в последний момент они с водителем потеряли из вида нужную машину, лишь заметили, что та свернула. Она всерьез была обеспокоена судьбой мужа, дала себе слово, что ни за что не поверит собственным глазам, но когда она ворвалась и увидела такое… В общем, она должна его убить. Но не убьет. Она уйдет. А он останется и пусть делает, что хочет.
«Ириша, это подстава… — бормотал он из последних человеческих сил. — Я похож на идиота, который едва дождался, пока жена уйдет в дамскую комнату, и тут же помчался напиваться, снял и потащил в грязь эту страшную девку?..»
«Нет, Шурик, ты не такой, — грустно ответствовала Ириша. — Но мне было очень неприятно, когда ты лапал ее. Она не страшная — если смотреть на вещи объективно. Ты не думал в тот момент о подставе. Прости, но я действительно ухожу. Проспишься — знаешь, где меня найти. Ума не приложу, как ты будешь объясняться».
Она ведь тоже нехорошо поступила — ушла, оставив человека в ужасном состоянии. Возможно, пройдя часть пути, одумалась, вернулась. Но было уже поздно. Турецкий на месте не сидел. В состоянии, как после литра суррогатного спирта, он выбрался из домика, куда-то поволокся. А вот куда он поволокся и как ему это удалось, история деликатно умалчивает. Дважды были проблески. Ни в одном из них он не встречался с ночными грабителями. Он выбирался на какую-то наклонную улочку, мощеную булыжниками, уткнулся в выставку стираного белья, запутался в ней, бежал от собачьего лая. Еще один проблеск — он поднимается с земли, вылезает на открытое пространство, ветер дует в лицо, он чувствует йодистый запах. Возможно, он выбрался к так называемой марине — месту стоянки морских яхт…
Ознакомительная версия.
