Джеймс Берк - Неоновый дождь

— Может, она сдавала кровь в Общество Красного Креста, — усмехнулся один из копов.

— Ага. Так и есть, — отозвался я.

— Да я просто пошутил, лейтенант.

— Передайте шерифу, что я ему позвоню насчет вскрытия, — попросил я.

— Да, сэр.

Но шерифа все время не было на месте, когда я звонил, и он к тому же никогда не перезванивал. В конце концов я позвонил в отдел убийств того участка и выяснил, что шериф не считает вскрытие мертвой чернокожей девушки важным делом. Ну что ж, посмотрим, подумал я.

Тем временем меня все еще занимал вопрос, почему колумбийцы, если Джонни Массина не врал, интересуются Дейвом Робишо. Я просмотрел свои дела, но не нашел никакой зацепки. У меня и так тут был целый короб несчастий: нарк убил проститутку ледорубом; сбежавший из дома семнадцатилетний подросток, отец которого отказался внести за сына залог, чтобы выпустить его из тюрьмы, был найден на следующее утро повешенным своим чернокожим сокамерником; свидетельницу забил слесарным молотком до смерти человек, против которого она должна была дать показания; беженец из Вьетнама был сброшен с крыши благотворительного приюта; безработный застрелил трех своих малолетних детей, когда те спали в своих кроватках; еще один наркоман был задушен проволокой во время сатанинского ритуала; двое гомосексуалистов сгорели заживо в огне, вспыхнувшем, когда отвергнутый любовник залил бензином лестничный пролет в ночном гей-клубе. Мой ящик Пандоры — ящик стола, битком набитого нераскрытыми делами, точно являл собой модель заблудшего мира, населенного снайперами, вооруженными ножами чернокожими, глупыми магазинными воришками, которые со временем начинают паниковать и убивают благопристойного клерка ради шестидесяти долларов, и самоубийцами, которые напускают в квартиру газа, а в результате все здание взлетает на воздух в клубах черно-оранжевого пламени.

М-да, ну и компания. На что я трачу свою жизнь!..

Но ни одна ниточка не вела за южные пределы страны.

Клитус смотрел на меня.

— Ты, Дейв, верно, сильно расстроишься, если не обнаружишь латиносов, которые хотят тебя выкурить.

— Чаевых в нашем деле не положено.

— Вот что я тебе скажу. Давай пойдем обедать пораньше, платишь ты, и я познакомлю тебя с Поттсом. Ты будешь в восторге. Тебе сегодня предстоит отличный день.

На дворе ярко светило солнце, горизонт был подернут дымкой. Во Французском квартале, куда мы приехали, как и во всем городе, стояла жара. Зеленые пальмы и банановые деревья во двориках стояли совершенно неподвижные в ожидании хоть малейшего дуновения ветерка. Как всегда, Французский квартал (Vieux Carre, или просто Квартал) своими запахами напомнил мне маленький креольский городок на берегу залива Тек, где я родился: пахло арбузами, дынями, клубникой из ящиков, громоздившихся под витыми колоннами, кислым вином, пивом и опилками, которыми посыпали пол в барах, гигантскими сандвичами из целого французского батона с начинкой из креветок и устриц, прохладной сыростью старого кирпича из узких улочек.

В Квартале еще можно было найти нескольких настоящих представителей богемы — писателей, художников, а также специалистов, переплачивающих за аренду отремонтированных квартир близ Джексон-сквер, но большую часть населения Vieux Carre составляли трансвеститы, торговцы героином, пьянчуги, проститутки, оборотистые личности всех мастей, законченные наркоманы и бродяги, сбежавшие из дома еще в 60-е годы. Большинство этих людей жили в условиях, далеких от среднего класса и от уровня семей западного района города, которые прогуливались по Бурбон-стрит с болтавшимися на шеях фотоаппаратами, как будто пришли в зоопарк.

Я не смог найти место для парковки возле бара «Жемчужная устрица» и поехал вокруг здания.

— Дейв, в какой момент человек понимает, что он алкоголик? — спросил Клитус.

— Когда это начинает приносить ему вред.

— В последнее время почти каждый вечер на меня нападает ступор: такое ощущение, что я просто не дойду домой, пока не остановлюсь на первом же углу пропустить рюмочку.

— А как у тебя дома с Лоис?

— Не знаю. У нас обоих это второй брак. Может, это у меня слишком много проблем, а может, у обоих. Считается, что если и во второй раз не складывается, то не сложится никогда. Как ты думаешь, это правда?

— Трудно сказать, Клит.

— Первая жена бросила меня, сказав, что не может жить с человеком, который каждый день приносит домой целую кучу дерьма. Это было, когда я работал в полиции нравов. Она сказала, что от меня все время несет травкой и шлюхами. Да, это было на самом деле так. А теперь Лоис говорит, что не хочет, чтобы я приносил вечером домой свой пистолет. Она сейчас увлеклась дзэн-буддизмом, каждый день медитирует, отправляет деньги какому-то буддийскому монаху в Колорадо и говорит, что не хочет, чтобы ее дети росли в доме, где есть оружие. Оружие — это плохо, ясное дело, а вот тот тип из Колорадо, который получает мои баксы, — это, конечно, хорошо. Две недели назад я пришел домой под мухой, так она стала плакать и сморкалась до тех пор, пока не извела целую коробку салфеток. Ну тогда я опрокинул еще парочку стаканов виски и рассказал ей, как мы с тобой провели день, выбирая садовыми граблями куски тела четырнадцатилетнего мальчишки из мусорной кучи. Слезы и сопли текли еще минут пятнадцать. После этого я вышел прикупить еще спиртного, и меня чуть не задержала полиция. Здорово, правда?

— У каждого порой бывают семейные проблемы.

Насупившись, он смотрел в окно, все его мысли можно было прочесть по глазам. Потом зажег сигарету, глубоко затянулся и бросил спичку на улицу.

— Старик, я к двум часам совсем расклеюсь, — сказал он. — Куплю на обед пару бутылок пива. Голову остужу, желудок успокою да нервы утихомирю. Тебя это не напрягает?

— Сегодня твой день. Делай, что хочешь.

— Она собирается развестись. Я уже вижу по ее поведению.

— Может, все еще наладится.

— Да ладно, Дейв, ты ведь опытный человек. Это не сработает. Ты же помнишь, что происходило, перед тем как от тебя ушла твоя жена.

— Это точно. Хорошо помню. Но больше не знает никто. Ясно? — усмехнулся я.

— Ладно, извини. Но когда все идет под откос — так и есть. Нельзя повернуть все вспять, просто оставив свой пистолет в шкафчике на работе. Заворачивай в зону разгрузки. Уф-ф, ну и жара.

Я поставил машину с той стороны ресторана, где разгружают товар, и выключил мотор. Клитус обливался потом под ярким солнцем.

— Скажи мне честно, — попросил он, — ты бы поступил так только ради того, чтобы твоей жене было приятно?

Мне не хотелось думать о том, чтобы доставить удовольствие своей жене — белокожей черноволосой красавице жене с острова Маврикий, сбежавшей от меня к нефтянику из Хьюстона.

— Слушай, за ланч платишь ты, — объявил я.

— Что-что?

— Не захватил с собой никаких денег.

— Расплатись по кредитной карточке.

— Она у меня просрочена. Израсходовал больше, чем был кредитный лимит — четыреста долларов.

— У меня всего доллар тридцать пять центов. Просто класс! Ну ладно, поедим в долг. Л если хозяин будет против — скажем, что сообщим в иммиграционную службу насчет его поваров с Гаити.

— Я и не знал про это.

— А мне все равно. Интересно будет послушать, как он станет выкручиваться.

Порнографическое заведение располагалось прямо на Бурбон-стрит. Улица изменилась за те двадцать лет, что прошли с того времени, когда я захаживал сюда студентом колледжа. Вместо привычных групп диксиленда, вроде «Папа Селестен» и «Шарки Боннано», расплодились группы, исполняющие псевдо-кантри, в которых играли мальчишки, одетые в фирменные джинсы, виниловые жилетки и белые шелковые рубашки с пышными рукавами и кружевными вставками, как у танцоров мамбо или трансвеститов. Дома развлечений всегда вызывали нездоровый интерес. Девушки там суетились между кресел, предлагая напитки, и цепляли свободных мужиков под занавес. Городской закон предписывал, что на девушках должны быть надеты бикини, никаких наркотиков, разве что вконец усталые музыканты, игравшие в маленькой, темной оркестровой яме, куда упирался проход между кресел, курили порой травку. Но теперь девушки танцевали на сцене нагишом, глаза их лихорадочно блестели, а ноздри раздувались от кокаина, который они вдыхали через свернутый в трубочку доллар.

Окна в кинотеатре для взрослых «Платон» были заложены шлакоблоками, чтобы снаружи ничего не было видно, а интерьер маленького фойе, отделанного в золотых и пурпурных тонах, довершали аляповатые эротические картинки, которые, похоже, малевали слепые. Пройдя через фойе, мы вошли без стука в офис. Тощий человек с остреньким, лоснящимся лицом, вздрогнув, поднял голову, склоненную над письменным столом. На нем были зеленовато-голубой полиэстровый костюм и туфли из лакированной кожи с серебряными пряжками; в свете настольной лампы поблескивали гладко зачесанные назад напомаженные волосы. На деревянном стеллаже у одной из стен стопкой были сложены коробки с кинопленкой. Удивление и испуг наконец сошли с лица хозяина кабинета, и он, почесав щеку, взял из пепельницы сигару с фильтром.