Она снова была в лесу. Бежала на онемелых обрубках, в которые превратились ее ступни в холодных, мокрых кожаных ботинках.
Он нагонял ее. Тяжело дышал. Она слышала его шаги – негромкий стук на пружинящей подстилке из мха и иголок. Она упала. Она не могла двигаться дальше. Она понятия не имела, сколько времени пряталась в берлоге, но когда она из нее наконец вышла, он ее поджидал.
Она упала на спину, на еловые иголки. Он поднимался вверх по холму, глядя на нее в прицел ружья. Она знала, что время пришло. Он собирался сделать последний выстрел и убить ее. Он собирался вырезать ребенка из ее живота. Она была беременной оленихой, на которую его долбаный папочка никогда не позволял ему охотиться.
Лежа, она перевернулась на живот, подняла ружье. Дрожа всем телом, прицелилась, согнула палец на спусковом крючке и без колебаний нажала на него. Отдача ударила ее в плечо.
Пуля вонзилась в дерево у самого его лица. Кусочки коры и древесины полетели в него. Он застыл, опустил ружье, пошатнулся.
И упал.
Сердце билось у нее в горле. Она ждала. Но он лежал без движения. Она медленно поднялась на колени, потом встала. Он не шевелился. Она подумала о том, что шрапнель попала ему в голову. Она понятия не имела, умер он, цел или ранен. Она просто побежала. Вниз по лощине, заросшей ольхой и ивами. Продираясь сквозь ветки, увязая в глубоком подтаявшем снегу, она пошла на юго-запад. Если она не ошиблась и правильно оценила положение солнца, то на юго-западе находился ее дом.
* * *
Крик прорезал ночь.
Коул вскочил, развернулся, с грохотом поставил стакан на перила.
Оливия!
Он помчался по тропинке через рощицу качающихся на ветру деревьев. Ветер швырял в него сломанные ветки.
Одним прыжком он оказался на ее крыльце. В домике было темно. Коул только нащупал ручку двери, как чья-то рука крепко обхватила его за шею, перекрывая дыхание, оттаскивая назад. К горлу прижалось холодное лезвие.
– Стой там, где стоишь, мать твою. Думаешь, что можешь пугать меня, ублюдок…
– Оливия, – спокойно, негромко сказал Коул, но сердце предательски выскакивало из груди. – Все в порядке. Это я. Тише, тише, просто опусти нож.
Оливия не шевельнулась. Из ее горла вырывалось хриплое дыхание. Казалось, она не могла даже думать, она была не в силах вернуться из того места, куда ее увели воспоминания.
Очень медленно Коул протянул руку, сжал запястье той руки, в которой Оливия держала нож, и с трудом отвел лезвие от своей шеи. В ней была сила безумия.
– Тише, – повторил Коул. – Тише.
Он развернулся к Оливии лицом.
Она крепко прижала руки к бокам, по-прежнему сжимая нож в правой руке. Ее рот был открыт. Оливия задыхалась. Взгляд дикий. Волосы спутались и были мокрыми.
Ее банный халат распахнулся. Под ним на ней ничего не было. По шее Коула потекло влажное тепло. Он коснулся шеи пальцами и увидел на них свою кровь.
Оливия уставилась на кровь на его пальцах, потом вгляделась в его черты. На ее лице отразилось смущение.
– Поговори со мной, Оливия, – негромко попросил Коул. – Что произошло?
Оливия как будто не знала или не могла сосредоточиться. Она покачнулась, словно собиралась упасть в обморок.
– Вот. – Коул протянул руку. – Я собираюсь дотронуться до тебя. Согласна? Я сейчас уведу тебя в дом. Можно? Ты позволишь мне дотронуться до тебя?
Коул медленно подошел к ней, обнял за плечи и повел в дом, закрыв за собой дверь. Он вынул нож из руки Оливии и положил его на шкафчик.
В гостиной лампы были потушены, только оранжевое пламя печи освещало комнату. Из-за двери в спальню раздалось царапанье и подвывание.
Коул напрягся.
– Где Эйс, Лив?
– Т… там.
Он быстро подошел к двери и открыл ее.
– Нет! – закричала она. – Туда… нельзя. Моя спальня.
Коул замер.
Она так и не запахнула халат. В медном свете огня он увидел большие шрамы на ее грудях. Страшный шрам вокруг шеи. Шрамы на бедрах и голенях. Его взгляд медленно опустился к ее ступням.
О боже.
Не хватает нескольких пальцев, другие частично ампутированы. Это объясняло ее неловкую походку.
Весь ужас того, что Себастьян Джордж сотворил с ней, предстал перед Коулом, отпечатанный на ее теле.
У него свело мышцы. В нем кипели сострадание и слепая ярость. И в это мгновение он понял, что готов на все, только бы защитить эту женщину. Эту сильную, невероятную, соблазнительную, добрую, щедрую женщину, которая была настолько разрушена и охвачена стыдом, что даже не могла позволить ему любить ее.
Оливия осознала, что Коул ее разглядывает, и вздрогнула. Она побелела и начала завязывать халат. Ее пристыженное, смущенное лицо убило Коула.
– Что у тебя в спальне? – мягко спросил он.
– Пустяки. Убирайся отсюда. Я в порядке.
Это он уже слышал.
– Эйсу надо выйти. Можно я открою дверь и выпущу его? Мне нужно убедиться, что с ним все в порядке.
На лице Оливии снова появился ужас, когда ее взгляд упал на дверь спальни. Коул даже испугался, что Оливия может броситься вперед.
Он осторожно открыл дверь. Из спальни, виляя хвостом, выбежал Эйс и направился прямиком к хозяйке.
Оливия присела на корточки, обняла его, обхватила, прижала к себе, уткнулась в его шерсть. Пес принялся лизать ее лицо.
Глаза Коула повлажнели от эмоций, а в крови бурлил адреналин. Он быстро вошел в спальню и в ужасе застыл.
Поперек белой простыни губной помадой были написаны слова:
«Пора заканчивать охоту, Сара.
Беги, беги…»
Рядом с надписью лежала ветка шиповника с красными ягодами.
Коул быстро осмотрел комнату. Окно было закрыто. На полу стояли сумки. Ящики были пусты. В ванной сыро и жарко после недавно принятого душа, пол был мокрый.
Коул вышел из спальни Оливии, закрыл за собой дверь и пошел ставить чайник.
– Лив?
Коул вернулся к Оливии и положил руку ей на плечо. Оливия подняла голову: белое лицо, пустые глаза. Сухие глаза.
– Иди сюда. Посиди у огня. – Он подтащил к печке огромное мягкое кресло.
– Коул, я…
– Иди, – повторил он, помогая Оливии встать. – Тебе нужно поговорить со мной, Лив.
Ее тело затрясло крупной дрожью. Коул сел рядом с ней, крепко обнял и просто прижал ее к себе.
Когда Оливия успокоилась, он сказал:
– Ведь это не был несчастный случай во время ловли крабов, верно?
Глава 19
Тори забралась с электронной книгой под одеяло. В домике становилось все холоднее, несмотря на топившуюся в соседней комнате дровяную печку. Под крышей завывал ветер. Но Тори не могла отложить ридер в сторону и заснуть. Она начала читать следующую главу из рукописи матери.
«Водитель грузовика включил противотуманные фары. Туман кружился и стелился среди мрачных хвойных деревьев, стоящих по обеим сторонам крутой лесовозной дороги. Весенний снег все еще лежал на обочинах.
Увидев фигуру в тумане, водитель моргнул. Она появилась прямо перед его грузовиком.
Господи Иисусе. Женщина? Голые ноги, медвежья шкура, спутанные волосы. В руках ружье. Водитель ударил по тормозам. Покрышки лесовоза завизжали, он пошел юзом по направлению к фигуре в тумане. Водитель изо всех сил жал на тормоз, пытался остановить занос, чтобы не вывалить груз и не задавить это существо.
Лесовоз остановился в нескольких дюймах от женщины. У водителя на лбу выступил пот. Женщина повернулась и посмотрела на кабину. У него замерло сердце. Она была бледной, словно привидение, глаза – темные провалы. Кожа испачкана кровью и грязью. На шее веревка. Трусов нет.
Водитель выбрался из кабины и спрыгнул на дорогу. Она вскинула ружье, прицелилась прямо ему в сердце. Водитель поднял руки.
– Эй, все в порядке. Я не причиню тебе вреда.
Она разглядывала его в прицел и не шевелилась.
Водителю стало страшно.
– Пожалуйста, не надо. Я могу тебе помочь?
