Она не знала, сможет ли это сделать – снова вый-ти в мир как Сара Бейкер, выжившая жертва знаменитого убийцы из Уотт-Лейк, ведь она так старалась это скрыть. Оливия грубо выругалась, увидев испачканную простыню, комом валявшуюся на крышке корзины для грязного белья.
Коул не один знал об этом. Знал и тот, кто оставил для нее это послание.
Оливии нужно было посмотреть Коулу в лицо. Она должна была выйти в гостиную и посмотреть ему в глаза.
Шаг за шагом…
Из-за присутствия Коула кухня казалась крохотной. Он стоял спиной к Оливии. Эйс лежал у его ног и без сомнения ждал, когда упадут крошки. Коул подбросил дрова в печку, и дом стал теплым, его наполнил аромат свежесваренного кофе. За окном светало, но рассвет был серым. Крошечные снежинки пролетали мимо стекла.
Оливия остановилась на мгновение, рассматривая сцену. Она никогда не представляла мужчину в своем маленьком домике. В своей постели. Она вдруг вспомнила ощущение его тела под ней, внутри ее, его мускулы, жесткие волосы на обнаженной коже. Щеки Оливии вспыхнули. Чувство неловкости нарастало, в груди появилось напряжение.
Он обернулся.
– Привет, соня. – От улыбки морщинки вокруг его глаз и рта стали глубже. Темные волосы падали на лоб. Коул был одет в белую футболку, облегавшую его тело и подчеркивавшую мускулатуру на животе и на груди. Бицепсы перекатывались под упругой загорелой кожей, когда он взял с полки две кружки и поставил их на стол перед Оливией. Он выглядел еще восхитительнее, чем раньше: отдохнувший, серые глаза блестят и смотрят внимательно. Его переполняла жизнь. Но при этом он казался слишком внушительным и крупным в ее крошечном доме. Его было слишком много для этого пространства.
– Я не собирался будить тебя. Пошел снег, но я хотел бы съездить в город и обратно, пока не начнется настоящий снегопад, – сказал Коул. Радио было включено, играла музыка, создавая фон, пока они смотрели друг на друга в маленькой кухне.
Оливию раздирали противоречивые чувства, и она почти позволила себе посмотреть на диван, где выставила себя полной дурой. Она знала, что Коул тоже об этом думает. У нее сильно заколотилось сердце, стало жарко. Что дальше? Что сказать?
Появилось такое ощущение, будто она опасно балансирует на точке опоры, и одно слово или движение могут направить ее жизнь в одном направлении, а другое слово или движение – совершенно в противоположном. Желание вернуться в зону комфорта неожиданно стало нестерпимым.
Коул как будто понял ее нерешительность.
– Ты в порядке?
Оливия плотнее запахнула халат и откашлялась.
– Да. Спасибо тебе… за все.
Коул несколько секунд смотрел ей в глаза. Ее сердце забилось еще быстрее.
– Я собираюсь сначала зайти в большой дом и проверить, как там отец. Заодно узнаю, заработал ли телефон. Если он работает, то мне, возможно, не придется ехать в Клинтон. Если связи по-прежнему нет, то я отправлюсь туда немедленно, пока не навалит слишком много снега и дороги не закроют.
Вот так. Просто. С ней происходило такое, что пошатнуло самые основы ее личности и жизни. А он казался таким расслабленным.
Оливия отошла к двери, позвала Эйса и выпустила его на улицу. Потом вернулась к окну гостиной, сложила руки на груди и стала наблюдать, как пес спускается к озеру.
– Лив? – Коул подошел к Оливии сзади, обнял и положил подбородок ей на плечо. Его дыхание согревало щеку. Оливия напряглась. Сердце билось все быстрее и быстрее.
Ей хотелось оттолкнуть его. Она вдруг не смогла справиться с этим интимным напоминанием о прошедшей ночи, с тем, что они стояли возле того самого дивана, на котором все произошло. Коул спал в ее кровати, он испытывал к ней сострадание, и Оливии вдруг показалось, что это еще бо́льшая степень близости, чем секс. Она попыталась справиться с нарастающей клаустрофобией. Но всего было слишком много, все шло слишком быстро, и на Оливию навалилась черная, удушливая паника. Сердце затрепетало, в мозгу поднялась темная волна, порождая тревогу и страх, которые всегда предвещали длительное возвращение в прошлое.
Оливия резко отстранилась, повернулась и посмотрела Коулу в лицо.
– Ты себя неважно чувствуешь, верно? – спросил он.
Она провела дрожащей рукой по спутанным после сна волосам, отвела глаза, потом снова встретилась взглядом с Коулом.
– Мне бы хотелось, чтобы я была в порядке. Мне бы хотелось быть нормальной. Господь свидетель, я стараюсь. Но сказать по правде, я не знаю, как я чувствую себя именно сейчас. – Оливия помолчала и добавила: – Или кто я такая. Или кем я смогу быть.
Коул потянулся к ее рукам, но она резко отшатнулась, прижалась к подоконнику, ею снова овладела паника.
Оливия вцепилась в подоконник.
– Я… Прости меня, Коул, я не могу делать это с тобой. Не сейчас.
– Это? – переспросил Коул, склоняя голову к плечу.
У Оливии запылало лицо. Она сама не знала, что значит «это».
– Я о нас, – робко сказала она.
Он выдержал ее взгляд, его потемневшие глаза несколько секунд оставались непроницаемыми. Потом его губы медленно изогнула улыбка, великолепное загорелое лицо сморщилось, лучики морщин вокруг глаз стали заметнее.
– Как насчет кофе?
Оливия с облегчением кивнула.
Коул подошел к столу, налил в кружку дымящийся кофе.
– С чем ты его пьешь?
– С капелькой сливок.
Коул нашел в холодильнике сливки для кофе, налил немного в ее кружку и отнес кофе Оливии. При резком дневном свете, без шейного платка или джемпера с высоким воротом она чувствовала себя обнаженной. Но Коул сумел отвести глаза от мелких шрамов вокруг ее шеи.
Когда Оливия взяла из его рук кружку с кофе, Коул заговорил:
– У меня есть друг, Гэвин Блэк. Он бросил заниматься фотожурналистикой из-за посттравматического синдрома. После того как Тай едва не погиб, он мне сказал, что нужно просто проживать день за днем, пока не начнешь жить снова.
Он помолчал.
– Я не верил его словам, пока твой телефонный звонок не вытащил меня в тот вечер из бара. Потому что я не проживал день за днем, ничего подобного. Я просто убивал дни. Но теперь я начинаю жить именно так. И это нелегко. Это значит, что ты даешь волю чувствам, которые причиняют боль. И я больше не хочу никуда спешить, Лив. Буду жить одним днем. Вот сейчас у меня есть только одно срочное дело, мой единственный шаг для этого дня. Я собираюсь встретиться с Форбсом и прояснить ситуацию. Я намерен ясно дать ему понять, что из проекта нового строительства ничего не выйдет.
Коул посмотрел на Оливию и спросил:
– Ты не против?
Она покачала головой.
– Теперь это наша общая работа на этот день, наш общий шаг. – Он улыбнулся и потянулся за курткой, висевшей у двери. – Тебе лучше взять сегодня выходной, просто отсидеться дома, в тепле. Расслабиться.
– Почему? Ты думаешь, мне следует волноваться из-за…
– Нет, – твердо ответил он. – По-моему, здесь тебе ничего не угрожает. Уверен, Форбс и его дружки нуждаются в этом строительстве, но я не думаю, что они могут причинить кому-то физический вред. И выходной в воскресенье – это нормально.
– Я должна убедиться в том, что гости разъезжаются, раз пошел снег.
– Ладно, отправляйся по делам. Но потом возвращайся сюда и оставайся дома. Или побудь в большом доме с Майроном. Пока я не вернусь. Обещаешь?
Оливия негромко фыркнула и не смогла сдержать улыбку.
– Я даже и не знаю, оскорбиться из-за того, что ты мне приказываешь, или быть благодарной за то, что кто-то за мной присматривает.
– Для этого и нужны друзья. Они присматривают друг за другом.
Ее улыбка погасла.
Коул надел куртку и вышел, впустив в дом струю холодного воздуха.
Оливия увидела в окно, как он идет по траве. Ей вдруг вспомнилось, как его маленький желтый самолет появился в южной части неба. И как все изменилось.
«Нужно просто проживать день за днем…»
Вот только Оливия не знала, есть ли у нее время. Скоро ее секрет станет известен всем в городе. Глотнув кофе, она пошла в кухню, чтобы сделать себе тосты.
