Как всегда, когда я оценивала изменения, произошедшие в родной конторе, я расстроилась; Сашка, внимательно на меня поглядывавший, встревожился, но тут, к счастью, очень вовремя на огонек забрел толстый, но милый эксперт Панов. Он рассказал пару сомнительных анекдотов с танатологическим душком, после чего разговор перекинулся на события последних дней, причем эксперты проявили полнейшую осведомленность. Я укоризненно посмотрела на Сашку, но Марина, уловив мой взгляд, тут же на меня накинулась:
— Что ты зыркаешь? Что ты на него зыркаешь? Ты хотела, чтобы он молчал в тряпочку? Мы, между прочим, за тебя переживаем! И придурка этого надо ловить, а то он таких дел наворочает!
— А толку? — возразила я. — Толку ловить его, если потом все равно придется отпускать?
— Маша, а ты не хочешь с психиатрами поговорить? — спросил Панов, шумно прожевав гигантский кусок пирога. — Марина, а ты капусту ошпариваешь для начинки, или тушишь? —попутно уточнил он.
Марина отняла у него последний ломоть, завернув его в кальку и вручив мне:
— Это Лешечке Горчакову. Довезешь? Интересно, кто из них больше ест: Лешечка или этот оглоед? — она кивнула на Панова, который запил пирог бадьей горячего чая и теперь отдувался, как кит, которого выбросило на берег.
— Конечно, Горчаков, — убежденно сказала я. — В природе вообще не существует человека, который бы ел больше, чем Лешка.
— Поняла? — победоносно взглянул на нее Панов. — Я вообще как птичка клюю… Так ты капусту ошпариваешь, скажи?
— Конечно, ошпариваю, — ответила Марина. — Так больше витаминов остается, и вкусовые качества лучше.
Я попросила у мужа полиэтиленовый пакет и, снабдив сверток дополнительной упаковкой, сунула в сумку, а потом повернулась к Панову.
— Панов, ты считаешь, что мне пора к психиатру? Это ты профессиональным взглядом определил?
— Да я не про тебя, дурочка. Я про этот ваш персонаж, который имеет обыкновение писать кровью. Учти, что обмакнуть перо можно только в свежую кровь, потому что буквально через полчаса она уже свернется.
— В свежую рану тоже можно, — добавила Марина, — разрезал кожу, макнул перо и пиши.
— А если добавить чего-нибудь в пробирку с кровью? Сколько ее можно с собой таскать, пока она не свернется? — спросила я, представляя себе, как персонаж, пришедший на подписание договора, достает из чемодана связанную женщину с заклеенным скотчем ртом, раскладывает ее на столе, говорит партнерам: «Сейчас, одну минуточку, я только ручку заправлю», и макает перо в свежий надрез на бедре жертвы. И куда потом женщину девать? Как говаривал писатель Родионов, селедку следует вымачивать в коньяке, только куда потом девать коньяк?
— В принципе можно, но в образцах никаких химических препаратов не нашли, — обрадовал меня Сашка.
— Маша, я серьезно тебе говорю: пообщайся с психиатрами, — вступил Панов. — Эта идея с кровавыми письменами в принципе не нова. Помнишь дело Шаталова? Семьдесят девятый год…
— Да откуда она помнит? — удивилась Марина. — Я и то не помню.
— Что значит «я и то не помню»? — удивилась я. — Ты же младше меня.
— Здравствуйте! Это ты меня младше.
Мы немного попрепирались на тему, кто младше, а кто старше, причем Панов и Стеценко подсвистывали и подзуживали, как болельщики вокруг ринга. Стеценко отметил, что это — беспрецедентный случай: две дамы спорят из-за возраста, при этом каждая доказывает, что это она старше.
— Это все равно, как если бы мужики бились, у кого меньше, — хихикнул Панов, а Марина на него цыкнула.
— Ладно, хватит базарить, соплячки! — наконец гордо бросил нам Панов. — Слушайте дедушку! У этого Шаталова нога была сухая, и бабы от него нос воротили. Но голова у него варила, и манерам был обучен. Пудрил мозги разным доверчивым барышням, приглашал домой на чашечку кофе, и альбомы по искусству посмотреть. Ими в голову не приходило, что этот мозгляк в шляпе может быть опасен.
— А дома подсыпал, небось, чего-нибудь в кофе? — прозорливо заметил Сашка.
— Ну конечно. Подсыпал сильнодействующее снотворное, девушка головку к подушке приклонит, а он ее, бесчувственную, разложит и оприходует, да еще и сфотографирует в похабных ракурсах. Потом оденет, приведет в порядок и сделает вид, что не заметил, как она от рюмочки коньяку задремала.
— И на чем он прокололся? — с интересом спросил Сашка.
— Перекормил одну девушку. Она заснула, он ее раздел, всю программу выполнил, а она не проснулась. Ну, он труп в ковер закатал и вывез. Труп нашли, стали дело раскручивать и вышли на этого ублюдка.
— А как доказали? — это уж мне стало любопытно.
— Подвел технический прогресс. Он свою хату оформил в таком сатанистском стиле: у него на окнах занавески висели из берцовых костей…
— Как это? — изумилась я.
— Помнишь, раньше в моде были такие занавески из бамбука, кусочки нанизывали на нитку? Вот у него так же берцовки болтались.И лампа настольная из черепа, глазки светились.
— Господи! — только и сумела я вымолвить, представив этот благостный интерьер. — И к нему еще барышни ходили?!
— Валом валили, в очередь, — подтвердил Панов. — Но это еще не все. Он устроил громкую связь между комнатой своей и прихожей: такой домофон, в прихожей кнопочку нажмешь, и можно с комнатой переговариваться.
— А зачем?
— Да хрен его знает. Выпендривался, как мог, в своей коммуналке.
— Он еще и в коммуналке жил? — ужаснулась я.
— Представьте себе, девочки. А эта, последняя, барышня нечаянно сумку бросила прямо на переговорное устройство. Придавила кнопочку, и соседка все, что в комнате у Шаталова происходило, слушала, как в радиотеатре. Ну, и потом поделилась своими впечатлениями.
— А при чем тут писанина кровью? — спросила Марина.
— А я не сказал? — удивился Панов. —. Не забывайте, время-то какое было. Девушки значительно позднее, чем сейчас, расставались с невинностью. И если этому деятелю так везло, что попадалась девственница, он ее кровью на подушке, на белой наволочке, писал ее имя и дату.
— Ну и дурак! — заметила я. — Формировал себе доказательственную базу, своими руками.
— Точно. Благодаря этим наволочкам выявили еще штук пятнадцать эпизодов.
— Это что же, столько было девственниц?! — поразился мой муж.
— Да, дорогой, тогда и желтки у куриных яиц были желтее, — погладила я его по голове.
— И что Шаталов этот, на голову здоровым оказался? — недоверчиво спросила Марина.
— Не здоровым, а вменяемым, это разные вещи. Но состоял на учете в ПНД, в связи с попыткой суицида. Тогда ведь всех неудавшихся самоубийц на учет автоматически ставили.
— А в царской России вообще судили, как за покушение на убийство, — ввернул Стеценко.
— Не за покушение на убийство, а была статья специальная. И хоронили самоубийц за оградой кладбища. Один профессор Петербургского университета этот закон, знаете, как обосновывал? «Кому из вас, господа, было бы приятно лежать в могиле рядом с самоубийцей?!» — я не удержалась, чтобы не показать свою образованность.
— Подожди, так все-таки его здоровым признали? — повторила Маренич.
Панов пожал плечами:
— Ну не нашли у него психического заболевания.
— Но это же клиника! Череп, кости, записки кровью девственниц… Средневековьем каким-то попахивает. Может, он тоже, был сатанистом?
— Вот я и говорю, — Панов наклонился ко мне. — Пообщайся с психиатрами, может, и ваш любитель писать кровью где-нибудь на учете стоит.
— Ладно, учту. Спасибо за чай с пирогами… — Я поднялась.
— И за полезную информацию, — добавил Панов.
Пока мы в морге попивали чай с пирогами, прошел дождь. Я вышла из здания Бюро судебно-медицинской экспертизы в пропитанный озоном воздух, в разгулявшуюся погоду, и настроение у меня резко поднялось. Хорошо, что от морга до остановки — приличное расстояние, я хоть прогулялась и поглазела на окружающую действительность. Она была хороша, и меня, как всегда, удивило, что в этом свежем зеленоватом воздухе, прошитом бледными солнечными лучами, кто-то замышляет и совершает преступления — убийства, кражи, изнасилования…
Но на остановке настроение мое пошло на убыль: что-то случилось с маршрутками — их в обозримом пространстве не было вовсе, и очередь заворачивалась в гигантскую улитку. Оценив ее размеры, я прикинула, что если я пристроюсь ей в хвост, то сяду, в лучшем случае, в десятую по счету маршрутку. Но пока я прогуливалась вдоль «улитки», размышляя, что делать — не торопясь, вставать в очередь или ловить машину, неожиданно откуда-то вырулил полноценный автобус, абсолютно пустой, с кольца. По иронии судьбы я оказалась ближе всех к дверям и воспользовалась этим.
За мной с шумом хлынула толпа счастливых пассажиров, уже не чаявших добраться до метро в этом столетии, но мне удалось занять свое любимое место — у заднего стекла, в уголке, спиной к остальным. Положив локти на поручень, я прижалась лбом к стеклу и погрузилась в свои мысли.
