– Извините, Анатолий, я устал. – Лева похлопал Толика по руке. – Вы приехали такой беспечный и веселый, я был уверен: вы ничего не знаете. Оказывается, вы здесь сегодня были и видели труп. Зачем же вы вернулись? Непонятно.
– Чего же непонятного? – удивился Толик, хмыкнул, закончил без энтузиазма, неуверенно: – Интересно.
Лева не считал Толика Бабенко серьезным претендентом на роль главного героя, разговаривал с ним вяло, после ухода Качалина внимание и волю несколько расслабил.
– Что вам интересно? – спросил Лева по инерции. Ему показалось, что он спит, слышит тревожный звонок будильника, не может вырваться из тяжелого вязкого сна, наконец пересилил себя, ударил ладонью по столу и крикнул: – Что интересно? Что?
От неожиданности Бабенко подпрыгнул, захлопал глазами, обиженно забормотал:
– У кого кнут, тот и кучер…
– Извините, – Лева поднялся, – я сейчас вернусь.
Он зашел в ванную, пустил воду, сунул голову под тепловатую струйку, вытерся шершавым, терпко пахнущим полотенцем, начал причесываться.
«Спокойно, Гуров, спокойно, все еще можно поправить, ты совершал и бо́льшие глупости, – успокаивал себя Лева. – Почему ты подсознательно исключил Бабенко из числа подозреваемых? Он не умен? Так ведь и девушка не блещет, однако ты шел за ней до конца. А почему все глупости с инсценировкой не мог совершить Бабенко?»
День минувший
Толик Бабенко
В староарбатском доме, набитом клопами и измученном пьянством, где родился в пятидесятом году Толик Бабенко, любили поговаривать о судьбе и счастье. У него, Толика Бабенко, с судьбой было все в порядке: мать работает; отец – нормальный мужик, пьет по субботам; бабка самостоятельная, и пенсию имеет, и работает; сестра – девка обыкновенная, время придет – замуж выйдет.
Квартира, в которой Бабенко занимали комнату, была большая, некогда барская. Длинный коридор, по правую руку анфилада огромных комнат – потолки чуть ли не пять метров, – когда-то между собой соединявшихся. Позже двери забили, но эхо из анфилады выселить забыли, оно так и гуляло сквозь пять комнат-залов, от входной двери и до ванной. Люди между собой переговаривались; кто чихнет, то с обеих сторон, а то и через комнаты, желают здоровья. По левую руку от входа – комнаты поскромнее, потолки метра три с небольшим, между собой никогда дверей не имели и звуками не обменивались. На этой стороне и жили Бабенко.
О счастье и несчастье, метрах, водке и рублях Толик узнавал на кухне, которая находилась в конце коридора. Здесь стояли две плиты, по четыре конфорки, и десять столов, по числу комнат. Если все хотели чай пить, то восьми конфорок не хватало, и мирная жизнь в квартире нарушалась. Что комнат в его квартире десять, Толик знал твердо, а вот сколько человек живет, этого он не знал. Народ мигрировал – люди умирали, рождались, женились, уходили в армию, попадали в тюрьму, уследить за всеми было трудно. Костяк квартиры состоял из старух, которые в свободное от сна время пребывали на кухне, где вели серьезные, обстоятельные разговоры о жизни, людях, времени и о себе. Здесь Толик провел свои дошкольные годы, приобрел изрядный жизненный опыт и первого сентября отправился с бабушкой в школу спокойный. Накануне старейшина квартиры баба Вера погладила его русую челку и авторитетно произнесла:
– За парня мы спокойны, все Бабенки катятся по середине жизни.
В доме семья Бабенко жила с начала двадцатых годов, все к ним привыкли, с фамилией обращались свободно: «Пошел к Бабенкам», «Возьми соль у Бабенков». Толик пришел в школу, попрощался с бабкой и, зная, что ей только пятьдесят два года и она имеет личную жизнь, отпустил ее на волю. Он никак не ожидал, что первый удар его ожидает именно со стороны фамилии. Учительница, Толик наметанным глазом определил, что в жизни ей везет не очень, начала знакомиться с пополнением – называла фамилию, задавала два-три вопроса.
– Бабенко, – сказала она с ударением на первом слоге. – Анатолий, я правильно произнесла твою фамилию?
В классе хихикнули, Толик встал и сердито произнес:
– Нет. Я Бабенка. – Он четко выделил «а» в конце.
– Неверно, – возразила учительница и стала варьировать ударение.
– Он просто бабёнка, – сказал будущий отличник, и судьба Толика была решена.
На перемене Толика окружили, начали выяснять, парень он или девчонка, и тут будущая первая красавица и законодательница мод сказала:
– Давай меняться: я тебе фамилию, а ты мне свои ресницы.
Ресницы Толика доконали окончательно, оказывается, они были неприлично длинные и пушистые. Так сказала будущая первая красавица. Он прихватил портфельчик и отправился домой на кухню, решив ресницы подрезать. А вот с фамилией не повезло – так не повезло.
Вскоре класс стал звать его Бабёнкой, о ресницах забыли. Толик снова стал серединка на половинку. Класса с третьего у Толика обрисовался конфликт, который с годами не изгладился, а обострился до предела. Что для человека важнее: руки или голова? На кухне к голове относились довольно индифферентно, руки же были в цене. Мужиков в квартире был дефицит весь день – если не убежал, не сидит, то на работе, а вернется, так скорее всего пьяный, а если вдруг трезвый, то его запрут и не выпускают до утра. А в десяти комнатах сколько штепселей, розеток, плиток, утюгов и всего прочего, каждый день перегорающего? А пробки, а лампочки на высоте около четырех метров? Кто полезет?
Толик начал чистить, ввинчивать и менять раньше, чем читать и писать. Толик мог сунуть палец куда угодно, его не только не дергало, все сразу загоралось, накалялось, в общем, начинало работать. Швейная машинка «Зингер»? Приемник, который сделали раньше, чем Попов – свой? Кликни младшего Бабенко – все завертится и загорится. Об этом знали не только в квартире или подъезде, во всем доме. К таланту своему Толик относился спокойно, никакого превосходства над сверстниками не испытывал. Случалось, взрослые, безнадежно махнув рукой на агрегат, отходили в сторону, а он покрутит, припаяет, новую детальку изготовит из женской шпильки – все нормально.
Классная, которая так и не выяснила, на каком слоге в его фамилии ставится ударение, и звала его, как все, Бабёнкой, была твердо уверена, что в школе детей необходимо обучать, пополнять неразумные головы знаниями. Она не уставала повторять:
– Толик, главное, что у человека здесь. – И стучала твердым пальцем по макушке.
Заметив страсть Толика все хватать руками и из авторучки мастерить пистолет, а из карты планер, она говорила:
– Думать надо, думать, руки – наши слуги, хозяйка всему – голова. Бабенко, ты не хочешь всю жизнь прожить слугой?
Толик не хотел, прятал руки в карманы, наклонял голову, думал.
Получив аттестат зрелости, а не рукоделия, как не преминула подчеркнуть классная, Толик начал думать об институте. Поступил он в автодорожный, но после третьего семестра ушел. Счастье Толика с серединки стало скатываться на край, грозило сорваться в кювет. Когда в неделе стало два выходных, отец начал выпивать по пятницам, затем и по четвергам, в понедельник опохмеляться, а во вторник болеть. Из-за одной среды не стоило трепать мастеру нервы, решил он и стал ежедневно ходить не на завод, а к гастроному, где обзавелся приятелями – коллектив сколотился небольшой, но сплоченный. Бабке Толика давно минуло пятьдесят два и подкатило шестьдесят пять, личную жизнь она поменяла на заботы о здоровье. В одном Толику подфартило: у него обнаружилась сильная близорукость, его признали полностью негодным к воинской службе. Бегать по квартирам, чинить телевизоры, приемники, магнитофоны близорукость не мешала.
Толик Бабенко устроился на работу в телевизионное ателье, где года за два приобрел авторитет. Цену деньгам Толик с детства знал, но только страсти к ним не питал, а относился равнодушно. Пить он не научился, одевался не хуже других, питался в столовой, денег хватало, матери давал регулярно. Постепенно он стал обзаводиться личной клиентурой. Владельцам цветных телевизоров, импортных стереофонических установок Толик нравился. Трезвый, пунктуальный, вежливый, Толик не ахал, не разводил руками: мол, таких запчастей сроду не бывало – работал аккуратно, в сложных случаях вдохновенно. Он любил это дело. Бывало, починит архиимпортный агрегат, через недельку позвонит, интересуется: «Как работает? Звук не плывет?» На традиционный вопрос: «Сколько я вам должен?» – Толик обычно пожимал плечами и отворачивался, на кухне его приучили, что запрашивать стыдно. Когда Толик до крана еще не дотягивался и потому прокладку сменить не мог, на кухню приходил водопроводчик. Когда он, попыхивая «Севером», удалялся, кухонный совет начинал раскладывать оброк по комнатам, водопроводчика кляли, даже называли Гитлером.
Рассказывают, что в седую старину в обеспеченных семьях врач, тогда его называли «доктором», был вроде близкого родственника. Он лечил и дедушку, и внуков, знал, чем семья кормится и как относится к сквознякам, знал, у кого наследственный катар, а у кого приобретенный бронхит.
