Ознакомительная версия.
В этот момент интонации Семена показались мне уж очень знакомыми. Я не мог избавиться от впечатления, что наша столь необычная встреча кем-то очень ловко подстроена, даже тут, за тысячу километров от моего родного дома. Я своей спиной чувствовал чей-то пристальный взгляд, словно кто-то пытался проконтролировать каждое мое движение, не желая быть увиденным.
Мы рванули к близлежащему забору и скрылись среди старых улочек, стараясь не испытывать судьбу.
В домике у Заикина было тепло. Дрова потрескивали в печке словно одиночные выстрелы из автомата. Измученная частыми пьянками, его жена пристально следила за тем, как мы приканчиваем купленную за мои деньги бутылку водки.
Странная это была женщина. Во всем ее внешнем виде скрывался какой-то внутренний диссонанс. Казалось, она через силу играет заученную наизусть роль. Впрочем, артистка из нее вышла неважная, и я раскусил ее мгновенно.
Львиная доля спиртного конечно же досталась Семену. Его разморило, и он пустился в разглагольствования:
— Ты, Леха, по виду совсем не нашего круга, но я тебя уважаю. Это все прическа, наверное, и прикид твой виноваты. Из-за этого ссора и вышла.
— Не бери в голову, это все мелочи жизни. Два «афганца» всегда найдут общий язык.
— Это точно. А пистолет-то откуда? — Заикин понизил голос.
— Да это заграничная зажигалка, дурень.
И мы оба от души расхохотались.
— Я сразу так и подумал, уж слишком он игрушечный какой-то.
— Знаешь, Сема, я ведь тебе привет от сослуживца привез. Он мне говорит перед командировкой в Вологду: зайди, мол, к старому товарищу моему, Семке Заикину, как он там поживает?
— Ну ты, конечно, зашел и познакомился. — Собутыльник похлопал меня по плечу. — Спился я, Леха. Сам видишь, как живу. До сих пор отойти от этой проклятой войны не могу. Рад бы, да не получается. Работу бросил, жену бью, в ментовку за хулиганство не раз попадал. Эх, мать моя женщина! Давай, Леха, наливай. Когда вмажешь — легче становится.
Не знаю почему, но руки у этого горе-алкаша вовсе не дрожали.
Мы еще выпили по одной, закусывая горькую соленым огурцом.
— Слышь, друг ситный, а кто это меня еще помнит? Наших ведь в городе почти не осталось. Есть Костя Шилов, да и тот не «афганец», так, крыса тыловая. В учебке сержантом отсиделся, а теперь пятками себя в грудь бьет…
Мне пришлось сделать короткую паузу, чтобы Семен сосредоточился.
— Да есть тут один наш общий приятель. Диму Панкина помнишь?
После моих слов произошло что-то страшное. Лицо Семена побагровело от ненависти. Он кинулся ко мне и, схватив за грудки, дико заорал, дыша крепким перегаром:
— Врешь, сука! Никакой ты не «афганец». Димона Панкина душманы заживо грузовиком раздавили. Понял, паскуда вшивая? Я сам его труп видел! За такие слова тебя загрызть мало. Как я сразу не понял, что ты вынюхиваешь? Надругаться хочешь над светлой памятью героя?!»
Голованов целый день провел в бесплодных шатаниях по городу вслед за любимой аспиранткой профессора Похлебкина — Ниной Алейниковой. В разработку ее взяли по той простой причине, что закоренелый холостяк Похлебкин оставил свою собаку не соседке или какому-нибудь дальнему родственнику, а именно ей — любимой ученице. Любимая ученица жила в районе метро «Варшавская».
У Нины был выходной. С утра она выгуляла таксу своего профессора и теперь явно не знала, куда себя девать. Потусовалась в центре. Сходила в кино — в кинотеатр «Художественный», на какой-то новомодный отечественный фильм. Голованов билет тоже купил и некоторое время честно в зале посидел, но больше чем полчаса этого не вынес и сбежал на свежий воздух, чтобы периодически в зал наведываться и подопечную свою проверять. Потом она пообедала в ресторанчике «Елки-палки». Потом еще с часок провела в книжном на Новом Арбате, рылась в медицинской литературе. Потом заглянула было в театр «Et Cetera», и Голованов уже готов был волком взвыть, но, на его счастье, не то билетов не было, не то девушка передумала. В общем, кривыми переулочками спустилась Нина Алейникова с Нового Арбата к Старому — в районе театра Вахтангова. И пошла гулять по самой знаменитой московской пешеходной улице как заправская туристка: заходила в антикварные магазины, останавливалась послушать уличных музыкантов. Подошла к гадалке. Они немного поговорили, и Алейникова показала ей свою ладонь. Гадалка стала изучать линии жизни и судьбы.
Мужика нормального у нее определенно нет, подумал Голованов. Или поссорилась. Или он от нее сбежал. Зато у нее есть идол — профессор Похлебкин.
Рядом с гадалкой простаивал уличный художник, рисующий карандашные портреты с фотографическим сходством. Для образца, как водится, стояли изображения — Джорджа Клуни и Дженифер Лопес. Художник увидел заинтересованный взгляд Голованова и обрадовался:
— Желаете оставить потомкам свой портрэт? — Маэстро говорил именно так, через букву «э».
Голованов немного поломался, но все же кивнул и уселся в трех метрах от гадалки и Алейниковой. Это была хорошая работа: ведь получилось, что именно его случайно позвали поближе к объекту наблюдения.
— …Вот уж не знаю, деточка, что тебе и сказать про этого мужчину, — говорила гадалка. — Вошел он в твою жизнь недавно, да только сам еще об этом не знает.
— А… у него есть машина, например? — спросила Алейникова. — Такая американская, светлого цвета?
Голованов нашел, что таким голосом, пожалуй, о любимом человеке не спрашивают.
— Какая ты, однако, меркантильная. Ну, может, и есть, почему ж не быть, сейчас у мужчин чего только нет. А ты вспомни лучше, снилось ли тебе недавно что-нибудь странное? Тогда, глядишь, что-нибудь и разъяснится.
Алейникова задумалась, посмотрела в безоблачное небо, потом медленно проговорила:
— Мне снилось, что я чуть не погибла… Я плыла по реке на плоту, плот опрокинулся и надолго ушел под воду. Сначала была кромешная тьма, а затем — яркий свет в конце туннеля. И когда я туда добралась, я увидела всю мою семью. Они стали критиковать меня за то, что я не так одета. А моя бабушка подошла и говорит: «Даже последняя шлюха не решилась бы прийти в такой одежде к райским вратам».
— А что же на тебе было, деточка? — заинтересовалась гадалка.
Алейникова наклонилась к ней и что-то зашептала на ухо.
Гадалка прыснула и прикрыла себе рот рукой.
Что еще за бред, тоскливо подумал Голованов. Может, она все же спрашивает у гадалки о Похлебкине? Пожалуй, да, кажется, у Похлебкина — «шевроле» серого цвета. Что это может значить, кроме того, что она растеряна?
— Думаю, этот мужчина скоро сам тебя найдет, — пообещала добрая гадалка.
Алейникова побледнела.
— Ну ладно, иди уже с Богом, у меня рабочий день закончился.
Алейникова поднялась и медленно побрела в сторону Смоленской площади.
Голованов подождал с минуту и двинулся следом.
— Э?! — возмутился художник. — А портрэт?
— Под следующего переделаешь…
Чтобы соблюсти приличное расстояние, Голованов сделал вид, что заинтересовался услугами очередного арбатского шарлатана. У него на жердочке сидел попугай и по команде хозяина отвечал на вопросы. То есть на самом деле он просто вытаскивал из банки бумажки, на которых было что-то накорябано.
Алейникова намеревалась перекусить в «Макдоналдсе», и Голованов остался на улице. Он дал владельцу мудрой птицы десятку и спросил, глядя через витрину, как Алейникова с аппетитом поглощает королевский «биг-мак»:
— Я бы хотел узнать, что такое… м-мм… удача. Или успех?
— Успех чего? — уточнил шарлатан.
Успех операции, чуть было не сказал Голованов.
— Вообще успех. В широком смысле успех. Любой успех. Ну хоть какой-нибудь успех, а?
Шарлатан почесал попугаю длинным ногтем голову и сказал странное слово:
— Илаяли!
Красивое слово, подумал Голованов. Красивое, загадочное…
Попугай не двигался. Шарлатан наклонился к нему и заорал:
— Илаяли!!!
Птица, вздрогнув, тут же клювом вытащила бумажку и ткнула ее Голованову в руку.
«В четыре года ты радуешься, если не писаешь в штаны. В двенадцать — если у тебя есть друзья. В восемнадцать — если занимаешься сексом. В тридцать пять — когда ты много зарабатываешь или удачно делаешь карьеру. В шестьдесят лет — если занимаешься сексом. В семьдесят — если у тебя есть друзья. В восемьдесят — если не писаешь в штаны…»
— Илаяли, — повторил Голованов. — Форменное илаяли… Кстати, что это значит? На каком языке?
— Древнее норвежское слово, — торжественно сообщил шарлатан. — Его донес до нас, суетных, один великий скандинавский писатель. А это, между прочим, норвежский попугай, он знает только родной язык, так что, сами понимаете…
— В Норвегии есть попугаи? — удивился Голованов.
Ознакомительная версия.
