Однако намерения Лекока были совершенно иными. Тем не менее ему понадобилось призвать на помощь все свое хладнокровие, чтобы сохранить, несмотря на обуревавшие его эмоции, свой английский акцент.
– Это очень прискорбно, – произнес он. – О!.. Очень прискорбно! Я пребываю в еще большей нерешительности, чем час назад, поскольку у меня есть все основания полагать, что это тот человек, которого я ищу, тем не менее я в этом совсем не уверен.
– Черт возьми!.. Сударь, но что я могу вам сказать?
Лекок сосредоточился, нахмурил брови, поджал губы, словно искал способ избавиться от сомнений. Правда заключалась в том, что он старался придумать, как бы половчее заставить эту женщину показать ему регистрационную книгу, куда хозяева гостиниц обязаны записывать имена, фамилии, род занятий и место постоянного жительства всех своих постояльцев. Он боялся вызвать у нее подозрения.
– Как так получилось, сударыня, – настаивал Лекок, – что вы совершенно не помните фамилии этого человека?.. Послушайте, он Май?.. Напрягите память, вспомните… Май, Май!..
– О!.. Мне приходится держать в голове столько вещей…
– Вероятно, – тихо сказал молодой полицейский, делая вид, что собирается уходить, – здесь должны записывать фамилии путешественников, как в Англии…
– Конечно, мы их записываем, – заартачилась женщина, – изо дня в день, в специальный журнал, отпечатанный в типографии, с колонками для каждой пометки… Впрочем, думаю, я могу сделать вам одолжение и показать свою регистрационную книгу… Она здесь, в ящике моего секретера… Так, что это такое? Теперь я не могу найти ключ…
В то время как хозяйка гостиницы, у которой мозгов было, вероятно, не больше, чем у говорящих птиц, искала ключ по всему бюро, Лекок наблюдал за ней.
Это была женщина лет сорока, белокурая, хорошо сохранившаяся, как все блондинки, то есть свежая, белая, пухленькая, пышущая здоровьем, аппетитная, как те спелые фрукты, вкусный сок которых течет по губам, стоит их лишь надкусить. Ее взгляд был прямым и честным, голос – мелодичным, манеры – простыми и совершенно естественными.
– А! – торжествующе воскликнула она. – Я нашла этот проклятый ключ.
Хозяйка гостиницы тут же открыла секретер. Вытащив регистрационную книгу, она положила ее на стол и принялась листать. Делала это она столь неловко, что молодой полицейский, у которого были глаза рыси, сумел убедиться, что книга в полном порядке. Наконец хозяйка гостиницы добралась до нужной страницы.
– Воскресенье, 20 февраля, – сказала она. – Посмотрите, сударь, вот здесь, на седьмой строчке: «МАЙ, без имени, ярмарочный артист, приехавший из Лейпцига, без документов…»
Пока Лекок с оторопевшим видом изучал эту запись, женщина еще кое-что вспомнила.
– Я могу объяснить, – воскликнула она, – почему у меня в памяти не отложились ни эта фамилия, Май, ни эта странная профессия: ярмарочный артист. Дело в том, что не я это записывала…
– А кто же?
– Тот самый тип, сударь, пока я искала десять франков, чтобы дать ему сдачи с луидора. Вы сами видите, что это не тот почерк, которым сделаны все остальные записи, как сверху, так и снизу…
Да, Лекок видел. И это было бесспорным аргументом, точным и ужасным, как палочный удар.
– Но вы, по крайней мере, уверены, – настаивал Лекок, – что эту запись сделал сам посетитель?.. Вы можете в этом поклясться?..
Лекок был настольно сильно ошарашен, что забыл о своем иностранном акценте. Женщина сразу это заметила, поскольку она отпрянула назад, подозрительно глядя на мнимого иностранца. Затем, когда она поняла, что ее одурачили, недоверие сменилось гневом.
– Я знаю, что я говорю! – сухо заявила она. – И с меня довольно, не так ли?
Осознав, что он себя выдал, устыдившись потери хладнокровия, Лекок отказался от английского акцента.
– Прошу прощения, – сказал он. – Еще один вопрос. У вас до сих пор хранится чемодан этого человека?
– Разумеется.
– Ах!.. Вы окажете мне огромную услугу, если покажете его.
– Показать его вам! – возмущенно воскликнула белокурая хозяйка гостиницы. – Да за кого вы меня принимаете?.. Чего вы добиваетесь?.. Кто вы такой?..
– Через полчаса вы все узнаете, – ответил молодой полицейский, понимая, что настаивать бесполезно.
Лекок стремительно вышел, быстро добежал до площади Рубэ, сел в фиакр и назвал адрес комиссара квартала, пообещав кучеру сто су чаевых, если тот мигом домчит его до места. Услышав эту цену, кучер огрел своих тощих кляч так, что они буквально полетели.
Лекоку повезло, комиссар был у себя. Лекок представился, и его тут же провели к магистрату.
– Ах, сударь!.. – воскликнул он. – Помогите мне!
И на одном дыхании Лекок поведал ровно столько, сколько необходимо, чтобы история стала понятной. Как только он замолчал, комиссар воскликнул:
– Это правда! Ко мне приходили по поводу этого исчезнувшего человека. Мне об этом сегодня утром сказал Казимир.
– К вам приходили… чтобы вас… пре-ду-пре-дить… – пробормотал Лекок.
– Вчера… Да… Но я был так занят… Ну, мой мальчик, чем же я могу вам помочь?
– Вы должны пойти со мной, сударь, и потребовать, чтобы нам показали чемодан, затем вызвать слесаря, чтобы его открыть. Вот мои полномочия, вот ордер на обыск, который следователь дал мне, чтобы я мог действовать по своему усмотрению. Нельзя терять ни минуты, экипаж ждет нас у дверей.
– Поехали! – просто откликнулся комиссар.
Они сели в фиакр. Кучер пустил лошадей галопом.
– Теперь, господин комиссар, – сказал молодой полицейский, – позвольте мне вас спросить, хорошо ли вы знаете женщину, которая держит гостиницу «Мариенбург»?
– Очень хорошо!.. Когда шесть лет назад меня назначили в этот округ, я еще не был женат и довольно долго питался за общим столом в гостинице этой дамы… Казимир, мой секретарь, до сих пор столуется у нее…
– А что она за женщина?..
– Но, право же!.. Мой юный друг, госпожа Мильнер – так ее зовут – почтенная вдова, которую любят и уважают в квартале. Ее дело процветает. А остается она вдовой только потому, что это ей нравится, ведь она еще очень хорошенькая и весьма аппетитная…
– Значит, вы не считаете, что она способна за хорошую плату… как бы это сказать?.. помочь некому очень богатому подозреваемому…
– Да вы сошли с ума!.. – прервал Лекока комиссар. – Чтобы госпожа Мильнер согласилась дать ложные показания за деньги!.. Разве я вам только что не сказал, что она порядочная женщина и что у нее есть состояние?.. К тому же вчера она послала человека, чтобы поставить меня в известность…
Лекок замолчал. Они приехали. Увидев за спиной комиссара назойливого посетителя, госпожа Мильнер, казалось, все поняла.
– Господи Иисусе!.. – воскликнула она. – Полицейский! Я должна была догадаться. Совершено преступление. Ох, у моей гостиницы испорчена репутация!
Понадобилось время, чтобы успокоить и утешить женщину, все то время, пока они ждали слесаря, за которым сразу же послали.
Наконец они поднялись в комнату исчезнувшего постояльца, и Лекок бросился к чемодану. Увы!.. Ему нечего было сказать: чемодан прибыл из Лейпцига, что подтверждали маленькие бумажные квадраты, наклеенные различными администрациями железных дорог.
Чемодан открыли. Там находились те самые вещи, о которых говорил подозреваемый. Лекок был потрясен. Остолбенев, он смотрел, как комиссар складывает вещи в шкаф, ключ от которого взял с собой. Лекок вышел, держась за стену, опустив голову. Было слышно, как он спотыкается, словно пьяница, спускаясь по лестнице.
В этом году последний день карнавала прошел очень весело, а это означает, что ломбарды и публичные балы сделали свое дело. Когда около полуночи Лекок покинул гостиницу «Мариенбург», на улицах было шумно и многолюдно, как в полдень. Кафе были переполнены.
Но молодому полицейскому было не до радости. Он смешался с толпой, не видя ее, протискивался между группами людей, не слыша проклятий, которые вызывала его невольная грубость.
Куда он шел?.. Он и сам не знал. Он шагал вперед, без всякой цели, наугад, пребывая в более сильном отчаянии, чем игрок, у которого последний проигранный луидор отнял последнюю надежду.
– Придется смириться, – шептал Лекок. – С очевидностью не поспоришь. Мои предположения оказались химерами, мои дедуктивные выводы – игрой воображения! Теперь мне остается лишь выйти с наименьшими потерями и насмешками из этой неприятной ситуации.
Лекок добрался до бульвара, как вдруг ему в голову пришла такая пронзительная мысль, что он не сумел сдержаться и закричал:
– Какой же я глупец!
И он хлопнул себя по лбу так, что чуть не расшиб его.
– Как такое возможно, – продолжал Лекок, – что я, столь подкованный в теории, становлюсь таким жалким и слабым, когда речь заходит о практике! Ах! Я всего лишь ребенок, новичок, которого удивляет и сбивает с пути истинного любой пустяк. Я смущаюсь, теряю голову, а вместе с ней и способность рассуждать.
