— Я все расскажу, как есть, — тихо начал тот. И повторил: — Все, как есть… Я… Я виноват в том, что случилось, я и только я… Ведь это у меня не может быть детей, а не у Лизы, хотя она так… так молода… Первая жена, когда это выяснилось, ушла от меня. Лизочку же я предупредил с самого начала, и она… Она согласилась сразу же на все… На все, включая усыновление… Я был полным дураком, когда выставил еще одно условие…
Мужчина замолк, но ни Меркулов, ни Турецкий его не торопили, оба видели, что каждое слово дается хозяину кабинета действительно с трудом. По крайней мере в своем горе он был действительно искренен…
— Так вот, условие… Я вначале поясню… Мне хотелось, чтобы все было… Как бы это сказать?.. Вроде бы максимально приближено к реальности. В том смысле, что ведь родители, когда у них рождается ребенок, они же ведь не знают заранее, каким он будет, верно? — Я не совсем понимаю, — осторожно переспросил Константин Дмитриевич, — что вы имеете в виду… Внешность?
— Нет, хотя и внешность тоже в определенном смысле… Я имею в виду здоровье малыша…
— Вы что же — усыновили больного мальчика? — на этот раз поинтересовался Саша.
— Нет, условие я поставил и перед женой, и перед работниками детдома другое: я хотел, чтобы моим сыном… или дочерью… стал самый несчастный из их детей… Вы меня понимаете?.. — в глазах мужчины читалась подлинная мука.
Они поняли. Не то чтобы Николай Борисович собирался сыграть роль Санта-Клауса в судьбе ребенка. Нет, он искренне хотел изменить жизнь подлинно несчастного существа в противоположную сторону… В такие минуты люди не лгут.
— Женечка… — он внезапно охрип и на мгновение умолк, произнеся имя погибшего. — Он именно таким и был: единственный из всех детей подлинно брошенный… Представляете, его нашли на Казанском вокзале, на полу, под лавкой, завернутым в какие-то тряпки, мальчику было не больше недели… Вы, вероятно, в курсе, как выхаживают в наших… В наших Домах ребенка, где он пробыл до трех лет?.. Ну да, о чем я говорю, конечно, в курсе… Поверите, когда полгода назад мы его взяли сюда, он выглядел в лучшем случае как двухгодовалый!..
Оба следователя отметили, что при этих словах глаза Николая Борисовича повлажнели, но он почти сразу взял себя в руки и продолжил — Не знаю, поверите ли вы мне… Но я полюбил Женечку всей душой, я дал себе клятву, что сделаю для него все… Все, что делают для своих детей биологические родители, и даже больше того!.. — Он помолчал, но снова сумел продолжить, хотя сейчас ему предстояло сказать о самом страшном… — Мне казалось, что Лиза… Что она целиком и полностью разделяет мои чувства… Я не учитывал, что ей всего-то двадцать четыре года, а не сорок пять, как мне… — На этом месте Николай Борисович впервые за весь разговор отвел глаза. — Ее материнский инстинкт просто-напросто не мог быть настолько зрелым, как мой отцовский…
— Простите, — осторожно прервал его Меркулов, — вы что же, хотите сказать, что воспитание мальчика было целиком и полностью на вашей супруге? Ни няни, ни домработницы?..
— Нет, дело не в этом, няня, конечно, есть… была… Но детская Женечкина — смежная с нашей спальней, а он… Он почти совершенно не спал по ночам! У него оказалась очень плохая нервная система, доктора, которым мы его показывали, утверждали, что пройти это может только с возрастом, где-то после четырнадцати лет… Снотворное мальчику давать было нельзя — у него сильнейшая аллергия, вплоть до отека Квинке, практически на любое лекарство… Вы представляете, что это такое для молодой, здоровой женщины — бессонные ночи?.. Нет, не просто бессонные!.. С перерывами мальчик спал минут по двадцать, потом просыпался и вновь начинал отчаянно плакать… — А как же… вы? — не выдержал Меркулов.
— Я!.. — Николай Борисович почти выкрикнул это с непередаваемой горечью. — Да, это я, я во всем виноват!.. У меня, видите ли, работа ответственная… Лизочка, понимая это, всячески потворствовала мне, отправляла чуть не каждую ночь ночевать сюда, в кабинет… А я как последний эгоист не думал о ней, о ее состоянии, ее бессонных ночах, о…
Он снова помолчал и наконец завершил свой рассказ.
— Клянусь вам, все действительно произошло случайно… Спросонья Лиза, вскочив, наверное, в десятый раз за ночь на крик мальчика, разбудивший ее, она у… ударила его… несколько раз… потом еще…
Как выяснилось, ударила ребенка она первым, что подвернулось под руку, — граненым хрустальным стаканом, стоявшим на тумбочке возле детской кровати. И с первого же удара попала мальчику по виску…
— Когда Лиза пришла в себя, она закричала так, что я услышал и проснулся, хотя между детской и моим кабинетом две комнаты… большие… Потом жена потеряла сознание…
— Где она сейчас?
— В ЦКБ, — коротко выдохнул Николай Борисович. — Я готов дать вам любую клятву, что отправлена она туда не для того, чтобы спрятаться… Машину вызвали сами врачи, я был не в том состоянии, чтобы что-нибудь соображать… Поверьте, это… Это действительно по своей сути несчастный случай……Приказ Генпрокурора они тогда выполнили. А с «эмвэдэшниками», как и говорил Меркулов, проблем не было с самого начала. И на протяжении многих лет Александр Борисович старался забыть эту историю, вымести ее из памяти… Не получалось. Словно легкий укол где-то в области сердца — всякий раз, как его вот так, неожиданно, без предупреждения Константин Дмитриевич просил зайти…
В кабинете Меркулова помимо него находилось еще двое незнакомых Александру Борисовичу мужчин. Один из них, на вид лет сорока, был одет — и это бросалось в глаза — в не просто дорогой, но очень дорогой костюм. Второй, помоложе, обладал весьма неприметной внешностью и в одежде соблюдал некую усредненность, бросавшуюся в глаза разве что людям столь опытным, как Турецкий, у которого сразу мелькнуло в голове привычное по старым временам слово «комитетчик»… Принадлежность второго посетителя к ФСБ он определил наметанным глазом сразу и без малейших сомнений. А это означало, что произошло нечто и впрямь экстраординарное, особенно если учесть наличие второго, «дорогостоящего» господина.
Собственно говоря, для Турецкого смысл слова «экстраординарное» заключался всегда в одном и том же: сейчас его по очередному указанию сверху нагрузят очередным «особо тяжким», возможно, еще и сверхзасекреченным… Ничего не скажешь, вовремя!
Для того чтобы оценить ситуацию, ему понадобилось всего несколько секунд, на которые он задержался на пороге, здороваясь с присутствующими. — Проходи, Саша, присаживайся… — Константин Дмитриевич повернулся к гостям: — Это и есть Александр Борисович Турецкий, прошу, как говорится, любить и жаловать…
После чего представил посетителей своему подчиненному. Человек в дорогом костюме оказался бизнесменом из Казани с совершенно не соответствующей его внешности фамилией, Леонидом Юрьевичем Скудоумовым. Второй представился сам, первым подав Александру Борисовичу руку:
— Полковник Драгилев. Можно просто Кирилл Никитович…
Какой именно структуры он полковник, гость уточнять не стал, да этого и не требовалось: Турецкий угадал верно… Натянуто улыбнувшись, он вопросительно посмотрел на Меркулова.
— Если позволите, — опередил Драгилев открывшего уже рот Константина Дмитриевича, — я сам введу Александра Борисовича в курс ситуации. — И, не дожидаясь реакции Меркулова, продолжил, обращаясь к Турецкому: — Дело, по которому мы здесь находимся с господином Скудоумовым, весьма серьезное, и есть очень большая вероятность, что это не просто киднеппинг…
Александр Борисович насторожился: ведь само по себе похищение даже взрослых людей — одно из самых тяжких преступлений из упомянутых в Уголовном кодексе, а тут дети!
— Как вы уже слышали, — продолжал полковник, — Леонид Юрьевич бизнесмен, живет в Казани. Там у него несколько фирм, связанных с антиквариатом… До недавнего времени в Москве проживал его родной брат с семьей — тоже бизнесмен. То есть человек весьма состоятельный, поскольку бизнес бизнесу тоже, как вы понимаете, рознь. Но у Игоря Юрьевича Скудоумова он был достаточно развитым и налаженным, хотя с антиквариатом ничего общего не имел.
— У Игоря было два элитных магазина с экологически чистыми продуктами, пользующимися среди состоятельных людей большим спросом, — негромко вмешался в их разговор Леонид Юрьевич. — Собирался открывать еще два.
— С ним что-то случилось? — поинтересовался Турецкий.
— Да, — снова перехватил инициативу полковник. — Автокатастрофа, в которой он погиб вместе с женой. Возвращались поздно из гостей, из загорода; как показало следствие, водитель Игоря Юрьевича на скользкой дороге не справился с управлением. Погибли все четверо… В машине находился еще охранник… Это действительно автокатастрофа, в смысле криминала все чисто…
