– Вот теперь я вижу, что ты мне благодарен. Рад, что мы нашли с тобой общий язык. – Он взял рацию и, продолжая улыбаться, распорядился: – Жора, неси кейс, – затем снова обратился к Михайловскому: – Что же ты, Витя, сыр не кушаешь? А? Тебе же понравилось. Ты не стесняйся, кушай, дорогой.
Больше всего на свете, больше денег, больше героина Михайловскому хотелось сейчас придушить Джелкумяна. Он мечтал врезать по жирной харе, надеть ему на голову тарелку с проклятым сыром и утопить этого борова в бассейне. Михайловскому было противно и стыдно. Весь разговор Джелкумян разводил его, как дешевого урода. Ведь с самого начала знал, что Михайловский согласится, и не собирался прибавлять ни копейки, просто издевался над ним. Но финансовое положение Михайловского было чересчур тяжелым, и ему пришлось забыть о самолюбии и гордости. Он улыбнулся и, ничего не ответив, прикурил новую сигарету.
Жора принес небольшой черный кейс, отдал его Джелкумяну и встал за его спиной. Кавказец неспешно положил кейс на колени и, открыв его, какое-то время молча рассматривал содержимое, что-то перебирал, перекладывал, пересчитывал. Закрыв кейс, он оставил его у себя и размеренно стал инструктировать Михайловского:
– Здесь билет до Дюссельдорфа на твое имя, наличные и кредитка. На ней деньги за машину. В общем, все как обычно. Вылетаешь сегодня вечером, в шесть тридцать из Домодедова. Денег, которые я тебе даю – на бензин, таможню, ну и всякие другие мелкие расходы, – хватит. Кредитку итальяшкам отдашь, когда документы от них получишь. Ну, пожалуй, и все. Иди.
Джелкумян отдал Михайловскому кейс и, не сводя с него взгляда, обратился к охраннику:
– Жора, проводи гостя и выпусти собачку.
– До встречи, Армен Артурович. Попрощайтесь за меня с супругой. – Михайловский соблюдал приличия, хотя это тяжело ему давалось.
– Обязательно, Витя. До встречи. Я тебя жду.
Джелкумян уже не думал о делах. Ему хотелось, чтобы Михайловский поскорей ушел, и тогда бы он смог снова спокойно заняться плиткой. Виктор же чувствовал себя ужасно. Его унизили, раздавили, как таракана, уничтожили…
Весь путь от коттеджа Джелкумяна до квартиры, которую он снимал, Михайловский думал только о героине. Он знал, одна доза – и все проблемы уйдут. Как всегда.
* * *
Михайловский очнулся, когда самолет заходил на посадку в аэропорт Дюссельдорфа. Он быстро сообразил, где находится и что происходит, и попытался восстановить события, которые этому предшествовали. Разговор с Джелкумяном он вспомнил в мельчайших подробностях, и ему стало противно. Он испытывал ненависть и злобу к этому человеку. Михайловский отлично помнил и то, как вошел в квартиру, принял дозу, вызвал такси, а дальше наступил провал в памяти. Он не помнил, как выходил из квартиры, ехал в аэропорт, садился в самолет… Да это было и не важно. Главное, что он здесь и маленький черный кейс у него в руках.
В аэропорту его встречали жадные итальяшки, как назвал их Джелкумян, Маурицио и Антонио. Сопровождал их Иван, бывший москвич, бывший студент университета, бывший однокурсник Михайловского, бывший спортсмен. Приставка «бывший» во всех отношениях служила человеческой характеристикой Ивана. Знакомство Джелкумяна с итальянцами было давним, а заказы частыми. Но лично Михайловский получал от них машину для Джелкумяна только четвертый раз.
Итальянцы неплохо понимали по-русски, и Иван нужен был им не как переводчик, а как посредник. Кредитки Джелкумян всегда делал на имя Ивана, бывшего москвича и нынешнего дюссельдорфца.
Увидев Михайловского, Антонио и Маурицио начали размахивать руками и выкрикивать наперебой:
– Привет, Виктор! Привет! Мы здесь!
Они не останавливались, даже когда Михайловский подошел вплотную:
– Привет. Вы чего расшумелись? Я что, глухой или слепой? Вы же видели, что я вас заметил. Да вы пьяные, что ли? – Михайловский такими их видел впервые.
– Нет, радость у них, – отвечал за итальянцев Иван, до этого спокойно и молча наблюдавший за происходящим. – У Маурицио сын родился. Выпили чисто символически. Привет, Витек. Сто лет тебя не видел.
Иван крепко обнял Михайловского. Итальянцы по его примеру тоже полезли обниматься.
– Виктор, поехали к девочкам! Такое надо отметить! Виктор, у меня сын! Поехали к девочкам! – тарахтел без умолку Маурицио. Он то хватал Михайловского и прижимал к себе, то, наоборот, отстранялся и тряс его за плечи, как будто пытался вдолбить в него свою радость.
– К девочкам! Виктор, к девочкам! – суетился рядом Антонио.
– Нет, Маурицио, отпусти меня! К девочкам сегодня мы не поедем! – криком Михайловскому наконец-то удалось угомонить обезумевшего от счастья папашу. Он отодвинул Маурицио в сторону, положил руку ему на плечо и вкрадчивым тоном постарался объяснить: – Заказ очень срочный. Нет времени. К девочкам не поедем.
– Виктор, едем! Радость! Едем! – никак не успокаивался Антонио.
Маурицио повернулся к нему и что-то прорычал на итальянском. Скорее всего выругался. Антонио тут же замолчал, на его лице появилось выражение ребенка, который не понимает, чем разозлил взрослых.
– Поехали просто куда-нибудь перекусим. Час-полтора пообщаемся, они для тебя роли большой не сыграют, – предложил Иван и усмехнулся. – Я от нехватки общения с земляками на итальянском и немецком матерюсь теперь лучше, чем на русском. Поехали влегкую выпьем, поболтаем, а то я окончательно родной язык забуду.
– Поехали! Выпьем! Поехали, Виктор, в «Таненбаум», – снова оживился Маурицио и хотел опять полезть обниматься к Михайловскому.
– Поехали, – вынужденно согласился Виктор, снова отстраняя Маурицио рукой.
«Таненбаум» оказался ночным кабаком на окраине города. Это заведение, мягко говоря, не отличалось роскошью и в основном было рассчитано на обслуживание дальнобойщиков, решивших шикануть, и бюргеров, сбежавших от жен, чтобы развлечься.
– Выпивка, бильярд, покладистые девочки и приличная кухня… Что еще нужно уставшим путникам? – натянуто пошутил Иван и громко рассмеялся, пропуская Михайловского вперед.
Кабак был пропитан запахом жареного мяса и пива. Михайловский почувствовал, что он сильно голоден, и только сейчас вспомнил, что не ел весь день. Итальянцы выбрали столик, заказали свинину, тушеную капусту и некрепкое вино – дежурный набор заведения. Маурицио и Антонио решили не тратить времени зря и, пока заказ не подали, отправились к барной стойке, чтобы переговорить с девочками.
– Джелкумян был прав. Итальянцы народ жадный, – обратился Михайловский к Ивану, когда они остались одни за столиком. – Место для проставы могли бы и получше выбрать. Все-таки рождение сына обмывают.
– Да, наш Армен в людях разбирается – факт. Хотя этих за секунду любой распознает, – устало проговорил Иван и, откинувшись на спинку стула, брезгливо продолжил: – Эти козлы всю дорогу, пока мы сюда ехали, обсуждали, как это удобно, что «Таненбаум» в десяти минутах ходьбы находится от гаража, где они машину для тебя приготовили. Сейчас тебя отправят и сюда вернутся, продолжат веселье. Благо, что бухло и девочки здесь недорогие.
– Как же они с Джелкумяном сработались? У него ведь копейку лишнюю не выпросишь? – спросил Михайловский и, подмигнув Ивану, ломаным высоким голосом пошутил: – Можэт, их отношения нэ на дэнгах, а на любви дэржатся?
– На любви к деньгам! – громко рассмеялся Иван. – Он итальяшкам, по их меркам, разумеется, нехилые бабки отстегивает. Да и чего ему не отстегивать? Если такие, как Рябыкин, к нему обращаются. У Рябыкина баблища немерено. «Кадиллак» с салоном из ореха для него мелочь. Он итальяшек, меня, тебя и Джелкумяна с Дюссельдорфом в придачу купит, а денег при этом и на сотую долю не убавится…
Иван резко оборвал свой монолог. У Михайловского было странное выражение лица, поэтому Ивану стало как-то не по себе. Ему показалось, что он сказал что-то глупое или лишнее.
– Ты чего так смотришь? – настороженно спросил он. – Ты что, не в курсе, для кого машину гонишь?
– Да мне как-то по хрену. – Михайловский немного помолчал, потом пересел на стул рядом с Иваном и, улыбаясь, тихо спросил: – А тебе фамилию клиента Джелкумян сказал? Или ты с Рябыкиным лично знаком?
– Ладно, чего ты пристал? Мне, собственно, тоже по хрену! – Ивана стала раздражать эта тема. – Да черт с ним, с этим Рябыкиным!
– Вань, ты чего завелся? Я что, обидел тебя? Надо же было о чем-то трындеть. Не хочешь, не говори о Рябыкине.
Михайловский пересел на свое место, демонстративно сделал скучающее лицо и отвернулся. Иван заерзал на стуле. Теперь ему безумно хотелось рассказать все, что он знает о Рябыкине.
– В общем, это не простой человек, – начал он неуверенно и шепотом, как будто сообщал великую государственную тайну. – Он вор в законе.
