– Это значит, что его вышвырнули, – сказал Монссон.
Мартин Бек набрал номер телефона конторы Бруберга в Стокгольме. Ответила женщина, должно быть, секретарша. Для верности он спросил:
– Это фру Муберг?
– Да.
Он назвал себя.
– Чем могу служить? – спросила она.
– Скажите, фру Муберг, закрывал ли директор Пальмгрен недавно какие-либо из своих предприятий?
– Смотря по тому, что вы подразумеваете под словом «недавно». Два года назад он закрыл фабрику в Сольне, если вас это интересует.
– Какую фабрику?
– Это была очень маленькая фабрика, на которой делали детали для станков. Кажется, пружины или что-то в этом роде.
– Почему он ее закрыл?
– Она себя больше не оправдывала. Предприятия, которые покупали эти детали, то ли реконструировали свои станки, то ли перешли на новые. Во всяком случае, прежнего сбыта продукции не было, перестраивать производство не стали, работу остановили, а фабрику продали.
– Два года назад?
– Да, осенью шестьдесят седьмого.
– А что стало с рабочими?
– Их уволили, – сказала Сара Муберг.
– Сколько их было?
– Этого я не помню. Но документы где-то есть. Могу посмотреть, если хотите.
– Очень просил бы вас. Мне нужны фамилии работавших.
Прошло несколько минут, прежде чем она снова взяла трубку.
– Извините, я не сразу нашла. Прочитать фамилии?
– Сколько их?
– Двадцать восемь.
– И всех уволили? Разве нельзя было перевести их на другое предприятие?
– Нет, все были освобождены. За исключением одного… Он был мастером, и его сделали управляющим домами. Но через полгода он тоже ушел. Очевидно, нашел работу получше.
– Будьте добры, прочтите мне фамилии. – Когда она дошла до девятой фамилии, он сказал: – Стоп. Повторите эту фамилию.
– Бертиль Свенссон, конторщик.
– Больше о нем ничего там не написано?
– Только то, что я прочитала.
– Благодарю, достаточно, – сказал Мартин Бек. – До свидания и спасибо за помощь. – И стал рассказывать Монссону: – Бертиль Свенссон уволен два года назад с пальмгреновского предприятия. Конторщик.
Монссон повертел зубочистку во рту.
– Нет, подсобный рабочий. Я беседовал в личном столе на «Кокумсе».
– У тебя есть его адрес?
– Да, он живет на Ваттенверксвеген. Но сейчас в отпуске. Начал работать на «Кокумсе» в январе этого года. Ему тридцать семь лет… По-видимому, в разводе. Его жена… – Монссон порылся в документах и вынул бумажку с нацарапанными на ней заметками. – Его жена живет в Стокгольме. Контора вычитает деньги из его жалованья каждый месяц и посылает фру Еве Свенссон, Нортульсгатан, двадцать три, Стокгольм.
– Гм, если у него отпуск, то его может не оказаться в городе, – предположил Мартин Бек.
– Посмотрим, – ответил Моннсон. – Надо бы поговорить с женой. Как ты думаешь, Колльберг…
Бек взглянул на часы. Скоро половина шестого. Колльберг, наверное, уже на пути домой.
– Да, – сказал он. – Завтра…
XXVI
В голосе Леннарта Колльберга звучали недобрые нотки, когда Мартин Бек позвонил ему утром в пятницу.
– Только не говори, что это опять палъмгреновская история.
Мартин Бек кашлянул.
– Очень сожалею, Леннарт, но я вынужден просить тебя помочь. Я знаю, что у тебя много…
– Много, – возмущенно прервал его Колльберг. – У меня всего много, кроме людей. Я утопаю в делах.
– Я понимаю, Леннарт, – мягко проговорил Мартин Бек. – Но выяснились некоторые моменты, которые меняют суть дела. Тебе нужно раздобыть сведения об одном человеке, который, возможно, застрелил Пальмгрена. На худой конец попроси Гюнвальда…
– Ларссона? Да его теперь сам министр не упросит заняться делом Пальмгрена, пусть хоть на колени встанет. – После короткой паузы Колльберг вздохнул и сказал: – Кто этот человек?
– По-видимому, тот самый, которого мы могли бы взять на аэровокзале неделю тому назад, если бы не проворонили. Его зовут Бертиль Свенссон…
– Свенссонов у нас, наверное, тысяч десять, не меньше, – уныло сказал Колльберг.
– Наверное, – любезно согласился Мартин Бек. – Но об этом Свенссоне мы знаем следующее: он работал на пальмгреновском предприятии в Сольне, это крохотная механическая фабрика, которую закрыли осенью шестьдесят седьмого. Он жил в одном из пальмгреновских домов, но примерно год назад его оттуда вышвырнули. Он член стрелкового клуба и, судя по словам свидетелей, стреляет из револьвера, соответствующего тому, из какого убили Пальмгрена. Он разведен с осени, и его жена и двое детей живут по-прежнему в Стокгольме. Сам он живет в Мальмё и работает на «Кокумсе». Его зовут Бертиль Улоф Эмануель Свенссон. Он родился в приходе церкви Софии в Стокгольме шестого мая тысяча девятьсот тридцать второго года.
– Почему же вы его не берете, если он живет в Мальмё?
– Возьмем, но сначала хотим узнать о нем побольше. Я надеялся, что в этом ты нам поможешь.
Колльберг горестно вздохнул.
– Ладно. Что я должен сделать?
– Его нет в списке бывших под судом, но надо выяснить, попадал ли он в полицию. Узнай также, интересовались ли им различные социальные комиссии. Спроси в управлении домами, почему его выселили. И последнее, но не менее важное, – поговори с его женой.
– Ты знаешь, где она живет, или мне и ее нужно искать? Попробуй-ка среди всех фру Свенссон найти нужную.
– Она живет на Нортульсгатан, двадцать три. Не забудь спросить ее, когда она в последний раз видела мужа. Я не знаю, в каких они отношениях, но возможно, что он звонил или встречался с ней в прошлый четверг. Ты можешь проделать все это срочно?
– На это уйдет целый день, – жалобно сказал Колльберг. – Но у меня нет выбора. Я позвоню, когда управлюсь.
Колльберг положил трубку и мрачным взглядом уставился на свой письменный стол, где в полнейшем беспорядке лежали папки, документы, копии отчетов. Со вздохом взял телефонную книгу и начал звонить.
Часа через два он поднялся, надел пиджак, положил в карман записную книжку и спустился к машине.
Направляясь к Нортульсгатан, он размышлял о том, что дали его упорные телефонные звонки. До октября шестьдесят седьмого полиции не был известен человек по имени Бертиль Улоф Эмануель Свенссон. В октябре его забрали за пьянство – нашли в подъезде дома, где он жил, и продержали ночь в участке. До июля шестьдесят восьмого его задерживали пять раз, один раз снова за пьянство, и четыре раза за так называемые нарушения порядка в квартире. Это все. После июля никаких записей о нем не было.
В деле фигурировала и комиссия трезвости. Владелец дома и соседи неоднократно обращались в эту комиссию, вызывая ее представителей и утверждая, что Свенссон в нетрезвом виде их беспокоит. Над ним установили наблюдение, но за исключением двух раз, когда его забирала полиция, оснований для вмешательства не было. До октября шестьдесят седьмого он не был замечен в злоупотреблении алкоголем, и до этого времени о нем не было никаких сведений в комиссии трезвости.
Семью Свенссонов знали и в комиссии по охране детей. Поступали жалобы на плохое обращение с детьми; насколько Колльберг мог установить, жаловался тот же сосед, который обращался в различные комиссии. Сообщалось, что детей, которым тогда было семь и пять лет, родители бросают на произвол судьбы, что дети плохо одеты и что из квартиры Свенссонов слышны детские крики. Комиссия по охране детей сделала проверку, первый раз в декабре шестьдесят седьмого и еще раз в мае шестьдесят восьмого. Несколько раз приходили к Свенссонам, но никаких признаков дурного обращения с детьми не заметили. В квартире, правда, было недостаточно чисто, мать производила впечатление женщины ленивой и неряшливой, отец был без работы, и материальное положение семьи очень плохое. Однако не было никаких признаков того, что детей бьют. Старшая девочка хорошо училась в школе, здорова, совершенно нормальный ребенок, только несколько застенчива и замкнута. Младший – мальчик, находился дома с матерью, но иногда – в частном детском саду, когда у матери бывала случайная работа. Хозяйка детского сада характеризовала ребенка как живого, восприимчивого, общительного и здорового.
