Внимательно выслушав его, она сказала:
— Я плохо знаю Фила Бергена, но мне не кажется, что он голубой. Я разговаривала с ним всего несколько раз, и он при этом смущался. Он реагировал на меня.
— Ну, наверняка мы ничего не знаем, — сказал Лукас. — Но это многое объяснило бы.
— А что произошло с Шонекерами?
— Сейчас Карр встречается с женщиной из службы доверия, чтобы выяснить, обращались ли к ней дети Шонекеров. Они не представлялись; центр получает много анонимных звонков, которые заканчиваются ничем. Впрочем, все разговоры записаны на пленку, и, возможно, что-то удастся найти. Кроме того, мы проверяем кредитные карточки, пытаемся выяснить, куда уехали Шонекеры. Создается впечатление, что они отправились во Флориду.
— Если все это правда, разразится скандал, — сказала доктор.
— Город это переживет. Я уже видел подобные вещи, — ответил Лукас. — Вопрос лишь в том, контролирует ли себя убийца. И чем он сейчас занят.
— Послушай, у меня будут ночные кошмары, — призналась Уэзер. — Лучше ешь.
Лукас справился только с половиной бифштекса и с трудом добрался до мягкого дивана рядом с камином. Уэзер налила по унции коньяка в два бокала, отодвинула шторы, закрывающие стеклянные двери на террасу, и села в удобное кресло, стоящее под прямым углом к дивану. Оба положили ноги на поцарапанный кофейный столик.
— Обжора, — сказал Лукас.
— Я? — спросила Уэзер, приподняв бровь.
— Нет, я. Господи, если кто-нибудь бросит мне на живот словарь, я взорвусь. Посмотри туда.
Он показал на стеклянные двери. Там над деревьями и озером появился месяц.
— Я чувствую себя так, словно… — начала Уэзер, не сводя глаз с луны.
— Словно?
— Словно я в начале приключения.
— Я бы очень хотел этого, — признался Лукас. — Но я целыми днями только и делаю, что валяюсь на диване.
— Ты же пишешь игры. За это неплохо платят.
— Да, конечно. А ты перебралась сюда и заработала кучу денег.
— Это не одно и то же, — возразила Уэзер.
— Может быть, — вздохнул Лукас. — Но я бы хотел делать что-то полезное. А сейчас я лишь зарабатываю.
— В данный момент ты полицейский, — сказала Уэзер.
— Только на пару недель.
— Почему бы тебе не вернуться в Миннеаполис?
— Я думал об этом, — ответил Лукас. Он покачал бокал в руке и допил коньяк. — Прошлым летом я проводил расследование в Нью-Йорке. Теперь здесь. Иногда мне кажется, что я могу жить так и дальше, изредка участвуя в работе полиции. Но стоит мне взглянуть на ситуацию серьезно, и я понимаю, что это невозможно. Этого мало, мне необходимо постоянно заниматься чем-то важным.
— Знаешь, никто не обещал, что с годами жизнь станет легче.
— Да, но человек всегда рассчитывает на это, — ответил Лукас. — А потом оказывается, что тебе уже шестьдесят пять, ты живешь в ветшающем кондоминимуме в Майами-Бич и не знаешь, как оплатить следующий взнос за вставные зубы.
Уэзер расхохоталась, и Лукас улыбнулся в темноте, довольный тем, что ему удалось развеселить ее.
— Ты несгибаемый оптимист, — сказала она.
Они поговорили об общих знакомых в Гранте и Миннеаполисе.
— Джин Климпт не похож на человека, пережившего трагедию. Тем не менее это так, — сказала Уэзер. — Он женился на своей школьной подруге, как только начал работать в дорожной полиции, еще до того, как перешел к Шелли. Я тогда училась в старших классах. У них родилась дочка, она уже начала ходить. Однажды жена Джина набирала ванну для девочки. Она пустила горячую воду, собираясь потом добавить холодной, но тут зазвонил телефон. Жена Джина отошла, чтобы снять трубку, а ребенок забрался на унитаз, наклонился над ванной и упал в нее.
— Боже мой!
— Да. Девочка умерла от ожогов. А когда Джин занимался похоронами, его жена застрелилась. Она не смогла пережить гибель дочери. Их похоронили вместе.
— Господи… Он так и не женился?
Доктор покачала головой.
— Нет. У него были связи с разными женщинами, но никому так и не удалось заполучить его, хотя пытались многие.
Уэзер семь лет работала по ночам в больнице «Сент-Пол Рэмси», одновременно продолжая изучать хирургию в Университете штата Миннесота, и была знакома с восемью или десятью копами из Сент-Пола. Нравились ли они ей?
— Полицейские — обычные люди. Некоторые из них очень симпатичные, другие — настоящие негодяи, склонные давить на людей, — сказала Уэзер.
— В больнице можно неплохо провести время, если ты работаешь патрульным, а тот, кого ты привез туда, не ребенок твоего напарника, — заговорил Лукас. — Там тепло, безопасно, можно получить бесплатный кофе. К тому же вокруг полно красоток. Женщины, которых ты видишь во время работы, в основном либо жертвы, либо подозреваемые. Ничто так не портит настроение, как красивая женщина, предлагающая тебе засунуть в задницу штраф за превышение скорости.
— И тут они правы. Именно так следует поступать со штрафами, — заявила Уэзер.
— Неужели? — Лукас приподнял бровь.
— Да. Меня всегда забавляли копы, выписывающие штрафы. Миннеаполис разваливается на части. Людей убивают каждую ночь, а если ты оказываешься в центре, к тебе вечно пристают какие-нибудь попрошайки. Между тем в половине случаев, когда ты видишь полицейского, он навешивает штраф на какого-нибудь беднягу за то, что тот ехал со скоростью шестьдесят пять миль в час там, где разрешено только пятьдесят пять. И пока он возится с квитанцией, весь мир мчится мимо со скоростью шестьдесят пять. Я не понимаю, зачем полицейские так поступают. Ведь их ненавидят за это.
— Езда со скоростью шестьдесят пять миль в час является нарушением закона, — сказал Дэвенпорт.
— Чепуха.
— Ладно, согласен с тобой.
— А разве не существует квот на штрафы? — спросила Уэзер. — Я серьезно.
— Да, но это называется иначе. Там свои стандарты. Говорят, что каждый патрульный должен выписать за месяц определенное количество штрафов. Когда приближается конец месяца, он считает свои квитанции и говорит: «Вот черт, мне не хватает еще десяти». И тогда он находит подходящее место и проводит час, собирая недостающие деньги.
— Но это и есть квота.
— Тсс. Это намного прибыльнее для города, чем арестовать какого-нибудь накурившегося наркомана-грабителя.
— …Стеснялась и не могла сказать мне, чего хочет этот парень, — она только что закончила медицинское училище. Оказалось, что он хочет восстановить крайнюю плоть. Парень от кого-то услышал, что с ней секс гораздо лучше, можно сделать небольшой шов и все будет в порядке.
Лукас рассмеялся и подумал, что Уэзер наделена чувством юмора полицейского — наверное, оно развилось, когда она работала в приемном покое, где слишком часто случаются несчастья и нужно уметь закрывать глаза на плохие новости.
— Там осталось немного коньяка. Пойду налью его в бокалы, — сказала Уэзер, легко поднявшись с кресла.
— Можешь налить себе все, — предложил Лукас.
Вернувшись, Уэзер уселась рядом с ним на диване и закинула руку ему на плечо.
— Ты почти ничего не пил. Я выпила две трети бутылки вина, а теперь еще и коньяк прикончила.
— Плевать на коньяк, — проворчал Лукас. — Давай пообжимаемся!
— Не слишком романтично, — сурово сказала Уэзер.
— Знаю, но я нервничаю.
— И все же я имею право на романтику, — возразила она. — Но ты прав, пожалуй, действительно пора пообжиматься.
Через некоторое время она призналась:
— Не стану скрывать: я питаю слабость к стареющим полицейским.
— Стареющим?
— У тебя больше седых волос, чем у меня, — значит, ты стареешь.
— Ммм.
— Но пока я не собираюсь с тобой спать, — сказала Уэзер. — Хочу заставить немного помучиться.
— Как пожелаешь.
— А что ты думаешь о детях? — спросила она после короткого молчания.
— Мы договоримся.
В комнате для гостей было прохладно, потому что она находилась в северной части дома, и Лукасу пришлось надеть пижаму, прежде чем забраться в постель. Несколько минут он лежал без сна, размышляя, а не пойти ли в спальню к Уэзер, но интуиция подсказывала, что делать это не стоит. Вечер закончился долгой спокойной беседой. Уходя, Уэзер поцеловала его в губы — он в это время сидел, — а потом в лоб, взъерошила ему волосы и исчезла в задней части дома.
— Встретимся утром, — сказала она.
Поэтому он удивился, когда, уже засыпая, снова услышал ее голос возле кровати.
— Лукас! — Она дотронулась до его плеча и прошептала: — Снаружи кто-то есть.
— Что?
Лукас мгновенно проснулся. Уэзер оставила свет в коридоре на случай, если ему нужно будет ночью встать или захочется пить, и он увидел, что она держит в руках ружье двадцать второго калибра. Он отбросил одеяло в сторону, опустил ноги на пол и взял лежащий на тумбочке пистолет.
