Ознакомительная версия.
— Ну что, Виталий Андреевич, хреновато? — с долей участия в голосе осведомился Хмелев.
Серый на это только плечами пожал. Мол, тебя бы, волка муровского, в мою шкуру, ты бы тоже задумался о жизни своей дальнейшей.
— М-да, — согласился с ним Хмелев, в упор разглядывая арестованного. Причем, без какой-либо злости, и даже, кажется, с откровенным сожалением.
«Впрочем, оно и понятно», — сам про себя решил Серый и даже, кажется, духом воспрянул. Все-таки, не один год знакомы. Первый раз его Хмелев взял на скачке, когда еще простым опером на земле пахал. А теперь вон. И он уставился по-детски наивным взглядом на хозяина кабинета. Мол, хошь судом суди, хошь помилуй, весь в твоих руках.
И фортуна, кажется, впервые за последнее время повернулась к нему лицом.
— Так как же это ты умудрился так вляпаться, Виталий Андреевич? — жалостливо спросил Хмелев.
И снова Серый пожал плечами. Однако надо было что-то говорить, тем более, что Хмелев не давил на психику, и он негромко пробормотал:
— Черт попутал, гражданин начальник.
— Да какой я тебе начальник? — вроде бы как даже обиделся Хмелев. — Начальником у тебя будет кум на зоне, а я… Виктор Петрович, если не забыл, конечно.
При этих словах, которые несли в себе много обещающего, Серый невольно вскинул голову, и было видно, как по его лицу, уже немолодому, прошелся нервный тик.
Спросил, словно выдохнул:
— Надолго думаете меня?
— А сам-то как считаешь?
Серый угрюмо молчал, и Хмелев решил не тянуть более резину. Тот капкан, который он поставил на Серого, захлопнулся, и теперь надо было правильно повести игру.
— Ну, чего молчишь, как Александр Матросов на допросе?[4] Или боишься срок озвучить?
Серый поднял на Хмелева глаза. И в них плескались такая невысказанная боль и мольба о пощаде, что впору было и самому расплакаться.
— Вы же знаете, что еще один срок я не выдержу.
— Похоже, — согласился с ним Хмелев. — Но зачем, в таком случае, на скачок пошел?
— Говорю ж вам, черт попутал.
— Ну, на дьявола, положим, ты стрелки не переводи, — резонно заметил Хмелев, — а вот насчет твоего корефана, который намедни с зоны откинулся.
— Это кто же?
От удивленного возмущения у Серого даже рот приоткрылся, блеснув шпалерой металлических зубов.
— Ингуш! Слушок на Москве пошел, что он уже давно тебя на это дело подбивал.
Теперь уже возмущению Серого не было, казалось, предела.
— Меня?… Ингуш?… На скачок?
— Слушай, Серый! — повысил голос Хмелев. — Или ты кончай Ваньку валять, или передаю тебя сле-доку и пускай сам с тобой разбирается.
Угроза подействовала, и Хмелев жестко спросил:
— Ингуш у тебя был? Только давай без лапши на уши.
— Ну!
— Так вот я об этом и говорю! — обрадовался Хмелев. — И скачок этот.
— У нас другой разговор был.
— Не поверю.
— А ты поверь, Виктор Петрович. Сам знаешь, Серый боталом болтать не будет.
— И о чем толковали?
Серый откашлялся.
— Да, в общем-то, пустяшный разговор был, никчемный.
— Виталий Андреевич, голубь ты мой! — всплеснул руками Хмелев. — И ты думаешь, я поверю тому, что откинувшийся с зоны Ингуш пришел к тебе, чтобы просто ни о чем побазарить?!
— Ну-у, конечно, не то чтобы ни о чем, — закудахтал Серый, — но это вовсе не то, о чем вы думаете.
— И все-таки?
Серый шевельнул плечами, словно освобождался от каких-то пут и, почти выдавливая из себя слово за слово, каким-то совершенно чужим голосом процедил:
— Он. Ингуш, значит. попросил берлогу одну пощупать, незаметно причем, на тот случай, чтобы убедиться, что там мухолов живет.
«Вот оно, значит, что, — хмыкнул про себя Хмелев. — Кому-то понадобилось вещественное, а не косвенное подтверждение своих догадок. И тот, у которого Ингуш пошел на поводу, не нашел ничего лучшего, как „пощупать хату клиента“.
— И что? — спросил Хмелев.
— Да что ж я, полный бельмондо,[5] что ли!
— Выходит, отказался?
— Само собой.
Теперь оставалось спросить главное.
— А на кого работал Ингуш? Серый пожал костистыми плечами.
— Точно, конечно, сказать не могу, но… Короче, то ли его родственник, нарисовавшийся в Москве, то ли просто земеля.
— А если точнее? — потребовал Хмелев. И добавил более настойчиво: — Колись, Андреич! От того, какова твоя память, твой срок зависит.
Судя по тому, насколько планомерно и обстоятельно сдавал Ингуша Серый, тот и сам уже понял это, и поэтому ответил, не задумываясь:
— Единственное, что я понял однозначно, так это то, что Ингуш ссыт перед своим земелей, причем сильно ссыт, а что касается его имени.
— Ну же, Андреич!
Хорошо зная Хмелева, Серый почувствовал в его словах практическое отпущение всех своих последних грехов, а, возможно, что и полную амнистию, и оттого сдал Ингуша без оглядок на прошлое:
— Он только один раз упомянул его имя. Хотя… даже не имя, а погоняло, да вот только…
— Андреич!
— Погодь, Виктор Петрович, погодь! — попросил Серый. — Вспомнить надо.
Он сжал голову руками и вдруг вскинулся, радостный.
— Вот! Что-то звериное. Не то собачье, не то волчье… Кийот, кажется.
— Может, койот?
— Точно, койот!
Когда Турецкий рассказал Голованову о результатах допроса квартирного вора по кличке Серый, которого в момент истины, то есть на квартирной краже взял Хмелев, Всеволод Михайлович даже не удивился этому. Но попросил Турецкого:
— Слушай, Александр Борисович, ты не смог бы по своим каналам прояснить личность некоего Али Декушева, кличка Койот? Причем, сверхсрочно. Фотографию высылаю по факсу.
— Что, тот самый? — удивился Турецкий. — И настолько все серьезно?
— Да. Боюсь, как бы еще не было крови.
— Агеев?
— Да. Если, конечно, мне не изменяет нюх.
Хорошо зная Голованова, который Бог знает с каких пор слыл в «Глории» мастером логических построений самых непредсказуемых версий, Турецкий замолчал, обдумывая сказанное Головановым, наконец, произнес негромко:
— А ты не ошибаешься… я имею в виду относительно охоты на Агеева?
— Хотел бы, чтобы все это было не так. А эта подстава с «Мерседесом», когда он ехал в свой «Геркулес»?… Короче, слишком много накладок и случайностей, чтобы поверить в их случайность.
— Но кому могла понадобиться его шкура?!
— Не знаю. Пока что не знаю, — поправился Голованов. — Но, судя по всему, он кому-то мешает жить.
— Ладно, — устало произнес Турецкий, догадываясь, что ничего более конкретного от Голованова он уже не добьется. Однако все-таки не удержался, спросил: — Когда Филипп дерется? Я имею в виду в кабаке?
— Его хозяин сказал, чтобы воскресный вечер он ничем не занимал. Работенка, мол, прибыльная наклевывается.
— А что за кабак?
— Пока не знаю.
Размышляя о неожиданно мелькнувшей догадке, которая не давала ему покоя, уже ближе к вечеру Голованов позвонил Цхиладзе. Долго думал, как лучше выстроить не совсем корректную фразу, но потом решил не темнить:
— Слушай, Вано, насколько я понял, ты перекрыл кислород для Койота только потому, что тот не соблюдал даже те немногие правила, которые существуют для ваших боев?
— И пускай еще спасибо скажет, что я об этом по Москве не разнес. Хотя и надо было бы.
— То есть, неоправданная жестокость?
— Если бы простая жестокость! — воскликнул Цхиладзе, для которого эта тема, видимо, все еще оставалась больной. — Он мог добивать даже тех, кто уже вырубился или был в полнейшем нокауте.
Он замолчал, видимо вспоминая особо неприятный для него бой, и негромко добавил:
— И видел бы ты в этот момент его рожу…
— Что, светилась блеском победы? — съязвил Голованов.
— Хуже! Он просто наслаждался тем, что мог топтать уже бесчувственного человека.
Теперь оставалось задать тот, главный вопрос, ради которого и завел весь этот разговор Голованов.
— А это проявление жестокости… оно было ко всем или. или все-таки выборочным?
Ушлый, как все спецназовцы ГРУ, к тому же прошедший школу выживания в Афгане и чудом оставшийся в живых, Цхиладзе понял, к чему клонит Голованов. Что-то пробормотал по-грузински и зло сказал:
— Баран!
— Кто?
— Я! Я баран!
— С чего бы вдруг?
— Я только сейчас подумал об этом!
— И?…
— У меня есть бойцы из бывших десантников, прошедшие Чечню… молодые, перспективные, но еще совсем зеленые… Вот их-то он и увечил, когда представлялась возможность.
В субботу вечером, перед самым концом занятий, хозяин «Геркулеса» пригласил Агеева в свой кабинет. За то время, что Филипп работал на Абдураимова, они как-то незаметно сблизились, стали понимать друг друга буквально с полуслова, и от Агеева не могло укрыться, что влиятельный хозяин «Геркулеса» делает на него ставку, как на будущего старшего тренера клуба.
Ознакомительная версия.
