Ознакомительная версия.
Турецкий почувствовал легкую тошноту. Это, правда, то, о чем он подумал? Или лучше не думать? Он помялся, переборол нерешительность, двинулся по коридору. Остановился возле «Николаевой» каюты, посмотрел по сторонам, приложил ухо к двери (скоро профессионалом станет в области подслушивания). За дверью что-то бурчало — словно кот мурлыкал. Он нагнулся, отыскал замочную скважину и, рискуя получить дверью по лбу, пристроил к ней глаз. Мелькнуло мужское тело, за ним еще одно. Трудно понять, чем они там занимались — уж больно узкая щель. Просматривался фрагмент иллюминатора — под ним вчера лежало тело. Фигуранты обосновались где-то дальше. И вдруг послышался странный смех. Откровенно жеманный, высокий, не русский, не мужской — хотя и воспроизводил его субъект мужского пола. Турецкий озадаченно почесал затылок. Такая вот «горбатая гора», блин… Почему бы не войти? Он имеет право, он расследует серию преступлений, одно из которых свершилось в этой комнате. А эти двое очень подозрительные элементы… Он медленно и осторожно провернул ручку, потянул дверь, но фокус не удался — Буи предусмотрительно заперся за собой.
Поразмыслив, он пришел к выводу, что ничего страшного — сам останется целее и конфликтов будет поменьше. Не стоит ждать, пока в коридоре кто-нибудь объявится. Он направился в носовую часть, выглянул наружу. Ничего там не было особенного, кроме Николь, которой надоели песни и пляски, и теперь она валялась на шезлонге в носовой части нижней палубы, подставляя жаркому солнцу костлявый бок. Почувствовала, что за ней следят, подняла голову, устремила в пространство затуманенный взор. «Можно позвать, — мелькнула забавная мысль, — и вместе постучаться в каюту, где засели эти гаврики. Вот потеха-то будет».
Впрочем, неизвестно. Что для русского развод и девичья фамилия, для француза — обычное семейное дело. Члены всякой семьи имеют право на частную жизнь… Он отступил, пока его не «отсканировали», вернулся в коридор, прислонился к стеночке, погрузился в ожидание. В сумасшедшем доме наступило временное затишье. Никто не бегал, не ругался, не дрался, не орала музыка. Неподвижное состояние быстро наскучило. Но очень кстати скрипнула дверь. Турецкий напрягся. До каюты четыре шага — если человек отправится в носовую часть, встреча станет неизбежностью. Он сунул руки в карманы, сделал вид, что только вошел с палубы. Но столкновения не произошло. Он глянул за угол, проводил взглядом удаляющуюся спину Салима. Спина была невыразительна и не могла ничего рассказать. Он спрятался, дождался, пока вновь откроется дверь, отступил и снова шагнул. Как уже надоели эти глупые танцы!
И все же лобовое столкновение произошло. У француза было прекрасное настроение. Такое лицо, словно ему, наконец-то, дали облегчиться после выпитой канистры пива. Тень беспокойства пробежала по лицу, но быстро сменилась благодушием — он просто столкнулся с человеком, который не видел, откуда он вышел. «Ах, вы, шалунишки», — подумал Турецкий.
— Доброго денечка, месье Буи, — раскланялся Турецкий. — Как дела?… — чуть не вырвалось «сердечные». — Как успехи, супруга, настроение?
— О, спасибо, все о'кей, — заулыбался Робер. — Вот, решил подышать свежим воздухом. А у вас как дела, детектив? Вы уже… сделали свое открытие?
— Полагаю, что да, — простодушно отозвался Турецкий. — Думаю, к утру следующего дня это прекрасное судно войдет в акваторию города Сочи, и все невиновные отправятся по домам.
— Правда? — насторожился француз.
— Истинная, — подтвердил сыщик.
— А виновный?
— А виновный домой не отправится.
— Вы уже нашли… что хотели?
— Имею серьезные основания полагать, что ночью я покажу гостям «Антигоны» человека, виновного в злодеяниях.
«Что ты несешь?» — подумал он.
— А почему… — француз замялся, — не сейчас?
— Нужно кое-что уточнить.
Утверждение было взято с потолка, но того стоило. С физиономии француза слезло любовное томление и прочно обосновалась крайняя степень задумчивости.
— Это очень интересно… — настороженно пробормотал он. — А что дает вам… м-м, основания… — он мучительно подбирал русские слова.
— Я понял вас, — отмахнулся Турецкий, — не продолжайте. Преступник допустил досадную небрежность и выдал себя — пусть не с потрохами, но вполне определенно. Если сработает моя ловушка, то ночью или рано утром он будет в руках правосудия.
— Ловушка… — окончательно растерялся француз. — Это, простите?..
— Это что-то из охоты, — объяснил Турецкий. — Западня, капкан…
Говоря по-русски, «взял на понт». На языке военных это еще называется «вызвать огонь на себя». Можно не сомневаться, что интересную новость Буи растреплет жене (как бы они ни относились друг к другу), кое-кому еще, да и Николь не будет держать язык за зубами, так что к вечеру вся честная компания, сведенная волею судьбы в плавучем доме, будет в курсе, что сыщик что-то замышляет. И даже невиновные насторожатся.
Робер понятливо закивал, бочком протиснулся мимо сыщика, вывалился на палубу. Он досчитал до тридцати и тоже вышел. Француз, нисколько не смущенный тем, чем занимался минуту назад с Салимом, подкатился к жене, разлегшейся в шезлонге, опустился перед ней на колени, начал что-то говорить, поглаживая ее по ноге. Француженка не сразу включилась. Удивленно смотрела на его руку, удивляясь, чем это он тут занимается. Потом нахмурилась. Потом расхохоталась. Потом опять нахмурилась, оба повернулись и уставились на Турецкого, который выискивал облачка в безоблачном небе. Николь уже не казалась смертельно пьяной. Невзирая на все свои недостатки, тупой она не была. Турецкий приветливо помахал ей рукой и поспешил убраться.
Турецкий допустил преступную небрежность, которая в итоге чуть не стоила ему жизни. Он понимал, что, примеряя роль живца, должен позаботиться о собственной безопасности. Но дальше понимания дело не шло. Он поступал, если вдуматься, верно. Профессиональное самолюбие уязвили, он отдавал себе отчет, что расспросами людей и построением версий с места не сдвинется. Следов нет, улики отсутствуют. Ни мотивов, ни основных подозреваемых. А делать что-то надо. И не страх перед «крутизной» Голицына и его клевретов заставлял его работать. Достойный противник бросил вызов, он его принял, он должен разыграть эту партейку, и нечего пенять на тормозной путь…
До обеда он провалялся в каюте, принципиально ничего не делая. Он гнал из головы ненавистные лица, старался не слушать, что происходит снаружи, думал о жене, томящейся во «всесоюзной здравнице». А может, уже и не томится, увлекательно проводит время с каким-нибудь Гошей, Эдиком или Казбеком — не оттого, что так хочется, а дабы досадить единственному и неповторимому муженьку…
В четвертом часу Герда принесла запоздалый обед. Она была подозрительно молчалива, не горела желанием общаться. Смотрела на него с затаенной робостью. Поставила поднос, сделала кокетливый книксен, выждала несколько мгновений — не начнет ли сыщик беседу первым, вздохнула.
— Все в порядке? — спросил Турецкий.
— Ну, примерно, — неопределенно пожала плечами Герда, отдирая глаза от подноса. «Не отравлено ли?» — подумал Турецкий. — Во всяком случае, все живы. Игорь Максимович спьяну полез на мачту, Салим его стащил. Француженка сиганула за борт — хотела погнаться за катранчиком. Глотов скинул ей круг, прыгнул сам, вытащил, жутко ругаясь, сейчас она лечится у себя в каюте «божоле» урожая пятидесятого года. А в остальном, прекрасная маркиза… Тент натянули на верхней палубе.
— Очень нужен? — не понял Турецкий.
— Не очень-то там безоблачно, — Герда выразительно кивнула на иллюминатор. Турецкий тоже повернул голову. Откуда что берется? Небо затянули клочковатые седые облака, моросил дождь — капли воды ползли по стеклу.
— Как Ольга Андреевна?
— Никак, — вздохнула Герда. — Ее уже нет с нами. Этой женщине необходима срочная психиатрическая помощь.
Не дождавшись доброго слова, женщина удалилась. В шесть часов вечера он вышел из каюты. В окружающей его атмосфере что-то сильно изменилось. Сновали зыбкие тени, люди друг с другом почти не разговаривали. Небо потемнело, хотя до сумерек оставалась еще пара часов. Море угрожающе и утробно рокотало, яхта плавно покачивалась на монотонной волне, было слышно, как наверху дождь молотит по тенту. Турецкий бродил по судну, остерегаясь темных углов. Сердце сжималось, чесалось под лопаткой. Ну что ж, если у вас нет паранойи, это еще не значит, что за вами не следят…
Предчувствия висели над душой. Он чувствовал, что злодей затаился, готовится нанести удар. Кому? Турецкому? Кому-то другому? Что у него на уме? Почему психует и безбожно пьянствует Голицын? Какие страхи терзают Ирину Сергеевну? Если все плохо, зачем они отправились в путешествие? В машинном отделении матрос Глотов нервно протирал ветошью замасленную деталь, похожую на ручную гранату. Пугливо покосился на сыщика, облизнул пересохшие губы.
Ознакомительная версия.
