Было слышно, как Горохова назвала кому-то его фамилию.
— Начальник отдела, — сказала Горохова. — Он здесь.
— Чем обрадуешь? — трубку взял полковник Бахмегьев.
Голос у него был скрипучий, усталый.
— Картина должн-а вот-вот проясниться, — сказал Денисов. — Сразу, одномоментно. Это как в перенасыщенном растворе. Вам слышно?
— Да.
— Еще крупица — и сразу выпадет осадок.
— Я в химии не силен, ты знаешь, — тем же скрипучим голосом ворчливо сказал Бахметьев. — Проходил еще до войны, — он вздохнул. — Но раз ты просишь оставить ориентировки прошлых лет, значит, дела не так плохи…
— …Я приехал в Калининград за три дня до преступления.
— Двадцать второго августа.
— Да. Как сейчас помню, стояли отличные дни. Один из нас жил в гостинице, другой в комнатке, рядом с мостом через Преголю. На другой стороне реки, как раз напротив, виднелся разрушенный во время войны знаменитый кафедральный собор. «Еще в одном городе побывал!» — думал я. Я коллекционировал не только марки, но и города. Двадцать пятого вечером прошел дождь.
Сильный, с ветром. Настоящая гроза. Мой напарник боялся, что погода изменится и все сорвется.
— Как вы относились к предстоявшему?
— До самого конца я надеялся, что что-то должно нам помешать, что вмешается судьба, провидение, если хотите, и отведет беду.
— А вы сами?
— Я был пассивен. Только убеждал себя: я-то ничью кровь не пролью!
— Как вам объяснили задачу?
— Я должен был с разрывом в несколько мин$т повторить маршрут моего сообщника после того, как преступление завершится. Как бы вторично сцену бегства, но уже в другую сторону. Увести преследование за собой. Двадцать шестого в назначенный час в установленном мне месте я должен был сесть в ждавшую меня машину, котарая должна была увезти в Калининград.
— Потом?
— В Калининграде я должен был в двух-трех местах обратить на себя внимание, засветиться. А через сутки с попутными машинами выбраться из города и вернуться в Москву.
— Вы знали, какое преступление в действительности было совершено?
— В это меня не посвятили.
— И вы никогда не пытались узнать?
— Предпочитал не знать. Знал только, что при преследовании в меня имели право стрелять. Напарник предупредил об этом. Отсюда я делаю вывод, что преступление было особо опасным.
Электричка в Ожерелье шла долго. На металлических полочках вдоль вагона подпрыгивали вещи. Каждый раз при особо резком толчке кто-нибудь из пассажиров поднимался, уходил в тамбур курить, потом долго маячил за стеклянными дверями, разбегавшимися, от Тряски по сторонам.
Денисов поглядывал в окно, присматривался к ехавшим вместе с ним: большинство добиралось на перекладных до Павельца, в Ожерелье им предстояла пересадка на «литер».
Мысли Денисова с упорством возвращались к единственной, казавшейся логически оправданной первопричине странных на первый взгляд поступков библиотекарши. Первопричина заключалась в том, что Белогорлова чувствовала себя обязанной человеку, который в трудную минуту пришел ей на помощь.
"Неважно, насколько в действительности искренней и щедрой была эта помощь, считала, видимо, библиотекарша. Важно, что, заподозрив что-то здесь, в Москве, она не обратилась в милицию — сначала к знакомым.
К Шерпу, к культурнику. И то — к культурнику уже перед самой трагедией…"
Денисову показался убедительным придуманный им пример:
"Человек узнает, что предан кем-то из самых блиаких Он потрясен. Он давно уже бросил курить, но сейчас больше всего на свете ему нужна сигарета. Он выскакивает на улицу. Никого нет… Но для него сигарета сейчас — вопрос жизни и смерти. Случайный прохожий протягивает ему пачку.
И здесь порог! Одни считают, что им дали только сигарету, что в общем верно. А другие — что им спасли жизнь. И они чувствуют себя по гроб обязанными".
Рядом с окном плыл зимний деревенский пейзаж.
Перелески в снегу, дороги, пропечатанные гусеницами тракторов. В лесопосадке на березах чернели гнезда.
В одном месте, внизу, под самой насыпью, показался дом с грудой пустых ящиков у стены.
«Магазин?» — подумал Денисов.
Сбоку, на крыльце, лежали две или три дворняги, дремали под стук колес.
Неожиданно локомотив взревел — впереди в неположенном месте кто-то переходил путь.
Давно рассвело. И лес и пригорки заволокло синим.
"Теперь уже ясно; человек, к которому Белогорлова испытывала чувство благодарности, преступник. Он пытался обманом вовлечь ее в свои дела.
Обманом? — Денисов переспросил себя. — Безусловно. Ни она, ни Шерп не пошли бы ни на что противозаконное. «Продать душу дьяволу?» — уточнил
Почтарев, когда я ночью в подъезде спросил его мнение о Шерпе. — Никогда!
Преступник их ловко обманывал!"
На середине пути между Москвой и Ожерельем опустевшая было электричка снова стала наполняться людьми: здешние жители тяготели больше не к Москве
— к Ступину, к Кашире.
Преодолев инерцию, мысль проникала дальше:
«Обведенный кружочком номер электрички в расписании поездов, обнаруженном в „Запорожце“. Белогорловой стало известно, что. кто-то приезжает или отбывает этим поездом. Но поезд ушел! События произошли только через час! Гладилин и Шерп были у ремонтирую; щегося здания и уехали, не дождавшись Белогорловой».
Здесь Денисов преодолел еще барьер:
«Преступник нарочно указал Белогорловой другой поезд! Одурачил. Все разыгралось на час позже, как и было задумано. С другой электричкой…»
Он поднялся, вышел в тамбур "Почему я не догадался об этом сразу? G электричкой, в которой ехали «Малай» и «Федор». Но что именно? — Его другие идеи не отличились оригинальностью, вернее, были заведомо неверны.
Просто он хотел назвать все возможные варианты. — Покушался на жизнь рецидивистов? Допустим, они вместе отбывали наказание, между ними существовали личные счеты… Но ни тот, ни другой не вышли из электрички.
А может, собирались? Ничего не известно. Странно повел себя и сообщник того, что стрелял в библиотекаршу, тот, что предъявил пропуск Дернова…
Зачем он подходил? Держал жгут. Даже, кажется, переживал за раненую .."
Вопросов было хоть отбавляй.
«А зачем преступник приезжал в Ожерелье? Так долго ждал электричку на платформе в Расторгуеве? Ведь не за одними же резиновыми сапогами он ехал сюда?»
Самая мудрая мысль пришла к Денисову в конце пути, перед Ожерельем пожалуй, впервые он издевался сам над собой. «Полнее всех могли бы рассказать о случившемся Шерп, Белогорлова и сами преступники…»
Но Шерп был мертв. Белогорлова ждала своего последнего часа в институте
Склифосовского. А преступников еще предстояло найти.
И найти их можно было в том случае, если бы Денисов разгадал смысл происшедшего в. Коломенском в день несчастного случая с библиотекаршей
«Заколдованный круг…» — подумал он.
В Ожерелье, когда Денисов вышел из поезда, шел мокрый снег. Небо было затянуто серым.
Несколько женщин, продавщиц вокзального кафе, в теплых платках, в плащах поверх тощих, потерявших блеск синтетических шуб, торговали пирожками и мороженым.
Пассажиры прибывшей электрички спешили к переходному мосту, Денисов постарался внимательно приглядеться к каждому.
"В основном женщины, пенсионеры. Остальные — учащиеся железнодорожного
ПТУ…"
Никто из сотрудников линейного пункта милиции его не встречал — за время, которое он пробыл в поезде, оперативная обстановка на участке не изменилась, он не понадобился ни Бахметьеву, ни следователю прокуратуры, который вел дело об убийстве Шерпа.
Любителей пирожков и мороженого оказалось немного. Продавщицы оглядывались: запаздывавший «Новомосковск — Москва» терпеливо ждал светофора за входными стрелками. Основные покупатели должны были вотвот появиться.
Денисов, не успевший с утра поесть, купил несколько пирожков, он съел их, стоя у окна кассового зала.
«Что я смогу узнать в Ожерелье? Что мне вообще известно о преступниках?»
Он догнал пассажиров, все еще тянувшихся по почти километровой длины мосту, одного за другим начал перегонять. Внизу, сколько хватало глаз, виднелись пути, грузовые составы — все, чем живет хозяйство: зерно, техника, лес, уголь.
В конце моста чернело несколько разбросанных в беспорядке небольших строений. Все направлялись туда.
Денисов никак не мог привыкнуть к тому, что кирпичное, довольно большое здание вокзала и то, что находилось позади, были окраиной, а город располагался по другую сторону, где, казалось, за вагонами и подъездными путями, кроме пустыря, ничего не должно быть.
За мостом, между заборами, глухими стенами складов, строящихся баз, как-то внезапно, со средины, началась небольшая, не очень еще-оформившаяся улочка.
За ней появились другие, такие же робкие, застроенные вначале деревянными, а потом и каменными домами.
