Ознакомительная версия.
— Почему — «бы»? Просто в обойме оказались пустые гильзы. Даже и не холостые патроны…
— Шурик, ну как ты мог? Ты о нас с Нинкой хотя бы подумал…
— Вот как раз потому, что подумал… Чтоб эти… козлы от вас отвязались… Ты ж их не знаешь, а я-то знал… Да ладно, чего теперь?
— Сам начал…
— Сам, конечно, извини. А, кстати, как тебе наша дочка? Кажется, ей Англия пошла на пользу.
— Я боюсь, что даже слишком. Эта ее новая манера… Категоричность, «я считаю…», безапелляционный тон… Рановато, Шурик, хотя я не против, а тоже — за.
— Но ведь взрослый человечек…
— Ты сейчас будешь сердиться, но я должна все равно признаться.
— А ты не серди меня! — засмеялся Турецкий. — Что за признание? Очередная измена мужу?! — Турецкий округлил в неподдельном ужасе глаза и стал шарить взглядом по столу, будто в поисках ножа.
— Да ты обязательно рассердишься, — не приняла его игры Ирина, — если я скажу, что Нинка тебя любит гораздо больше, чем меня, хотя я ее мать! А ты, естественно, никакая не мать! И она это в последнее время постоянно подчеркивает.
— Что я — не мать? — Турецкий захохотал.
— Нет, конечно, я говорю о том, что, по ее убеждению, ты умнее, сильнее, несмотря ни на что, добрее, может быть, по отношению к ней, менее требователен… Что еще?
— А что может быть еще, Ирка, если ты ее пытаешься терроризировать, когда у тебя со мной не получается. Но я-то не обижаюсь, а она маленькая.
— Ага, а меня, значит, вам всем можно обижать? Только потому, что я уже большая?
— Не сердись, ты обещала… И тебя нельзя. Но Нинка… А пусть она дома почувствует себя на минутку самой главной! Ну, надо ей! Это — самоутверждение, она потом будет английским подругам рассказывать, как ее здесь любят и все разрешают. Вполне возможно, в отличие от них. Рассказывать и при этом не врать, понимаешь? Такое ведь дорогого стоит!
— Я не понимаю только одного, Шурик, — печально заметила Ирина, улыбнувшись. — Кто из нас двоих больший психолог? Конечно, ты прав, а я — балда. Я все чего-то боюсь. Видимо, по старой памяти. Отложилось уже где-то в мозжечке, что опасность постоянно рядом и надо без конца оглядываться. Хотя и повода уже вроде нет… Ну, такая я, не сердись.
— А я тебя за это и люблю, понятно?.. Вот допьем, выйдем, я тебя затащу за угол, в кусты сирени, и стану целовать.
— Ага! — словно обрадовалась Ирина. — Значит, это у тебя отработанный годами маневр?!
— Ну, знаешь! — оторопел Турецкий. — Это только замужней женщине такое может в голову прийти! Вот уж не думал!
— Ну, конечно, у тебя такие финты уже давно на автомате проходят?
Он готов был обидеться, но заметил-таки чертиков, скакавших в глазах жены, и засмеялся с облегчением.
— Ирка, ты уж меня не пугай, пожалуйста, а то так и пивом можно подавиться… Чем бы тебя еще угостить?
— По-моему, — Ирина осторожно погладила себя по животу, — мне уже не пить пиво надо, а в одно заведение… Кстати, оно тут вообще-то имеется?
— Раньше было на улице. Как раз за теми кустами сирени.
— Это где ты меня целовать собирался?! — теперь округлила глаза она. — Шурик, что я слышу?! Это в твоем репертуаре что-то новенькое! — Ирина захохотала так, что на нее стали оборачиваться посетители пивного бара, а Турецкий в изнеможении просто рухнул лицом на стол.
— Счастливые люди, — услышал он низкий голос, в котором определенно сквозила грусть.
Продолжая плакать от смеха, Александр Борисович поднял голову, обернулся и увидел за соседним столиком явно знакомое лицо пожилого мужчины, одетого не совсем по времени и месту присутствия. Как-то в галстуках и шикарных сорочках по пивным не шатаются. Он и сам хоть был в черном костюме, но строгий галстук, уместный на кладбище, все же снял и сунул в карман. Но откуда лицо-то знакомо? А, все равно! И он приветливо кивнул, продолжая всхлипывать.
Встал, подошел к стойке бара и тихо спросил бармена насчет туалета, затем вернулся к столу, наклонился к уху жены и сказал, куда идти, все было рядом, в помещении. Новое время, ничего не скажешь! Это раньше — забежал за угол…
Ирина поднялась и отправилась в угол, где была занавеска.
— А ведь вы меня не узнали, Александр Борисович, — печально заметил сосед, и Турецкий вмиг его вспомнил.
— А вот и нет, уважаемый Семен Викторович, — с некоторым облегчением ответил он. — Что вас, извините, занесло сюда? Да еще при параде? На выставке были, наверное?
— Какой выставке? — не понял Осипов.
— А там, я читал на афише… — Турецкий качнул головой назад. — Электро… чего-то.
— Ах, вон вы о чем! Ну да, пришлось… попредставительствовать маленько… — Он небрежно отмахнулся от своего тягостного участия. — Настроение не то…
— Что-то случилось? — вынужден был спросить Турецкий. Все равно надо дожидаться Ирину, да и расплачиваться за стол, если она больше ничего не захочет.
— Как говорится, тяжелый семейный случай, Александр Борисович…
Турецкий вспомнил, что у Осипова где-то пять, что ли, лет назад трагически погибли дети. Кажется, сын с невесткой. Костя рассказывал, ну да… Но сейчас высказывать сочувствие по поводу события давно прошедшего было, наверное, не очень уместно. Или уже что-то новое приспело? И Александр Борисович, состроив печальную мину, покивал с пониманием.
— С внучкой теперь проблемы, — словно через силу произнес Осипов, поворачиваясь уже всем телом к Турецкому и явно желая поделиться с ним своими заботами.
«Это было бы очень некстати, — подумал Александр Борисович. — Ирка придет и тоже будет вынуждена слушать. А ей надо? Да ей сейчас надо срочно домой — и в койку с горячо любимым мужем, пока он не успел передумать… это… целоваться… взасос, черт возьми! Ой, оказывается, как соскучился! И Нинки еще нет, она только к вечеру появится, это если еще явится от бывшей школьной подруги: надо же про Англию рассказывать!»
— Вы не обидитесь, если я у вас займу несколько минут, Александр Борисович? Честное слово, я даже рад, что неожиданно вас встретил. У вас ведь, по-моему, тоже дочка? Значит, и проблемы наверняка те же?
— Да ради бога, какой разговор?.. Беда, что ль, какая?
Осипов вместе со стулом и своей почти полной кружкой пива передвинулся к столу Турецкого. Видно, и пиво мужику совсем не лезло в глотку. А пиво здесь отменное, разливное, свежее. Да и раки очень были неплохие. Ирка накинулась, а теперь обязательно будет дома жаловаться, что все губы себе исколола, — ага, так он ей и поверит!.. «Одну минуточку!» — скажет он ей на это…
Занятый своими весьма корыстными, надо сказать, мыслями, Александр Борисович не сразу врубился в смысл рассказа проректора Осипова. Но быстро уловил суть из пары дальнейших фраз. Ясно, взаимоотношения поколений при полном непонимании друг друга! Как раз то самое, что они с Иркой только что обсуждали. И в первый раз в жизни не поссорились! Нет, это ж надо! Кто бы поверил?! А, кстати, что-то ее не видно, может, пойти помочь? Проверить?.. Нет, вон, вышла, идет… сейчас объяснять придется…
— Здравствуйте, Ирина Генриховна. — Осипов поднялся при ее приближении и поклонился с достоинством, ишь ты!..
— Ир, я хочу тебе представить Семена Викторовича, наш крупнейший правовед. Проректор Академии. Случайно вот пересеклись… Те же проблемы, что и у нас с тобой. У нас — Нинка, а у профессора — Юля. Вот и обсуждаем… Извините, Семен Викторович, Ир, а ты, может быть, еще чего-нибудь, да поедем?
— Я бы кофейку хорошего, если можно, а то губы… — она подвигала губами, осторожно облизывая их кончиком языка. — Даже помада не смягчает. И как я теперь буду?..
— Что, мужа целовать? — быстро нашелся Турецкий.
Ирина усмехнулась с таинственным видом и с сомнением покачала головой:
— Возможно… и это тоже.
— Я научу, — засмеялся Турецкий и махнул рукой официанту. Тот вмиг подошел. — Будьте любезны, парочку крепкого кофе. А вы, Семен Викторович? Я смотрю, пиво у вас не идет.
Осипов взглянул на свою кружку как на что-то постороннее и абсолютно лишнее и кивнул. Турецкий показал официанту три пальца.
— Извини, Ириш, мы закончим?
— Ради бога, ради бога…
— Кстати, и твой совет может понадобиться. Она у меня, Семен Викторович, серьезный психолог. Говорю без всякого снисхождения, вы меня знаете. Ну, ну, и что девочка?
И Осипов продолжил рассказ о своих непониманиях в отношении внучки, которая им с женой на самом деле является единственной дочкой. Ирина внимательно слушала или делала вид, не важно, и это обстоятельство, похоже, вдохновляло профессора. Но, в общем, к тому, что он уже успел рассказать, ничего нового, увидел и Турецкий, не добавилось. И, неуверенно закончив, Осипов вопросительно взглянул на Ирину, будто ее психологический опыт в настоящее время мог действительно оказаться главным. Проследив за взглядом профессора, Турецкий тоже, пряча лукавство, уставился на жену: давай, мол, блесни!
Ознакомительная версия.
