На полминуты аудитория погрузилась в абсолютную тишину. Офицеры сидели в напряженной задумчивости. Гурни знал, что рано или поздно люди начнут высказывать версии, и разглядывал помещение лектория в ожидании. Стены из бетонных блоков выкрашены в бежевый; коричневатый узор на линолеуме уже не отличить от наслоившихся поверх него царапин и разводов. Ряды видавших виды столиков цвета «серый меланж» и уродливые пластиковые стулья, слишком узкие для атлетического телосложения слушателей, навевали скуку одним своим видом, несмотря на оранжевый цвет и блестящие хромированные ножки. Лекторий походил на мемориальную капсулу, вобравшую худшие дизайнерские решения семидесятых, и напоминал Гурни последний участок, где он работал.
— Может, задача — проверка собранной информации на достоверность? — раздался голос из второго ряда.
— Достойное предположение, — кивнул Гурни. — Будут еще идеи?
Тут же последовало еще полдюжины теорий, в основном из передних рядов и тоже про сбор и достоверность информации.
— Я бы хотел услышать и другие варианты, — сказал Гурни.
— Главная цель — убрать с улиц преступников, — неохотно буркнули из заднего ряда.
— И предотвратить их появление, — подхватил кто-то.
— Да цель — просто докопаться до сути: факты, имена, пробить, кто есть кто, откуда ноги растут, кто главный, откуда деньги, и все такое. Короче, надо досконально выяснить все, что можно, вот и все, — протараторил жилистый верзила, сидевший ровно напротив Гурни, скрестив руки. Судя по ухмылке, он был уверен, что его ответ единственно правильный. На бэйджике значилось: «Детектив Фальконе».
— Больше нет соображений? — спросил Гурни, с надеждой обращаясь к дальним рядам. Верзила с досадой поморщился.
После долгой паузы подала голос одна из трех женщин:
— Важнее всего — установить и удержать доверие.
У нее был низкий, уверенный голос и заметный испанский акцент.
— Чего? — переспросили сразу несколько человек.
— Установить и в дальнейшем удерживать доверительные отношения, — повторила она чуть громче.
— Любопытно, — отозвался Гурни. — Почему вы считаете эту цель важнейшей?
Она чуть повела плечом, словно ответ был очевиден.
— Без доверия ничего не выйдет.
Гурни улыбнулся.
— «Без доверия ничего не выйдет». Замечательно. Кто-нибудь хочет поспорить?
Никто не захотел.
— Разумеется, нам нужна правда, — продолжил Гурни. — Вся, какую можно узнать, во всех подробностях, тут я совершенно согласен с детективом Фальконе.
Верзила холодно уставился на него.
— Но, как заметила его коллега, без доверия тех, у кого мы эту правду ищем, мы ее не получим. Что еще хуже — вероятно, что нам солгут и ложь собьет нас со следа. Так что главное — это доверие. Всегда. Если помнить об этом, шансы докопаться до правды возрастают. А если гнаться за ней, забыв про главное, возрастают шансы получить пулю в затылок.
Кое-кто в зале закивал. Некоторые стали слушать с большим интересом.
— И как же мы собираемся это сделать? Как вызвать в людях такое доверие, чтобы не просто остаться в живых, но чтобы работа под прикрытием себя оправдала? — Гурни почувствовал, что сам увлекается, и слушатели тут же отреагировали на его подъем возрастающим вниманием. — Запомните: под прикрытием постоянно имеешь дело с людьми, которые недоверчивы по природе. А зачастую еще и вспыльчивы — вас могут пристрелить просто на всякий случай, не моргнув глазом, и потом будут гордиться этим. Им же нравится выглядеть опасными. Поэтому они ведут себя грубо, резко и безжалостно. Вопрос: как заставить таких людей доверять вам? Как выжить и выполнить задание?
На этот раз люди отвечали охотнее.
— Подражать им.
— Вести себя правдоподобно, чтобы легенда прокатила.
— Быть последовательным. Не палить прикрытие, что бы ни случилось.
— Вжиться в образ. Верить, что ты тот, за кого себя выдаешь.
— Держаться спокойно, не суетиться, не показывать страха.
— Показать, что ты крутой.
— Да, чтобы верили, что у тебя стальные яйца.
— Точно. Типа, вы тут верьте, во что хотите, а я — это я. И чтоб они поняли: ты реально неуязвим. К тебе не надо лезть.
— Короче, прикинуться Аль Пачино, — усмехнулся Фальконе, оглядываясь в поисках поддержки, но вместо этого обнаруживая, что отбился от общего мозгового штурма.
Гурни проигнорировал его шутку и вопросительно посмотрел на женщину с испанским акцентом.
Немного поколебавшись, она сказала:
— Важно показать им, что в тебе есть страсть.
Некоторые отреагировали смешками, а Фальконе закатил глаза.
— Хватит ржать, придурки, — произнесла она беззлобно. — Я просто хочу сказать, что помимо фальшивки надо предъявить что-то настоящее, осязаемое, что зацепит их за живое. Тогда они поверят. Ложь в чистом виде не пройдет.
Гурни почувствовал знакомое волнение, которое всегда окутывало его, если удавалось распознать среди учащихся звезду. Оно каждый раз укрепляло его в желании продолжать вести эти семинары.
— Ложь в чистом виде не пройдет, — повторил он достаточно громко, чтобы все расслышали. — Золотые слова. Чтобы ложь сошла за правду, нужно подавать ее с подлинными эмоциями. «Легенда» должна быть привязана к живой частичке вас. Иначе она будет просто карнавальным костюмом, который никого не обманет. Явного обманщика не жалко расстрелять, чем зачастую дело и заканчивается.
Он оценил реакцию зала и прикинул, что из тридцати девяти по меньшей мере тридцать пять человек действительно слушают. Тогда он продолжил:
— Подлинность — вот ключевое слово. Чем глубже ваш собеседник верит вам, тем больше он вам расскажет. А насколько глубоко он поверит, зависит от вашей способности использовать настоящие переживания, чтобы оживить вашу легенду. Так что транслируйте подлинную злость, неприкрытую ярость, искреннюю жадность, откровенную похоть, честное отвращение — по ситуации.
Затем он отвернулся, якобы чтобы вставить видеокассету в плеер под огромным экраном и убедиться, что провода в порядке. Когда он вновь повернулся, его лицо исказилось яростью — точнее, весь Гурни как будто готов был взорваться. По залу прокатилась легкая дрожь.
— Представьте, что вам нужно быстро продать легенду полному психу. Не бойтесь, копните себя поглубже. Туда, где больное, где сидит другой псих — почище того, что перед вами. Дайте ему говорить от вашего имени. Пусть собеседник его увидит — этого отморозка без башни, который способен голыми руками вырвать ему сердце, сожрать сырым и сыто рыгнуть в его мертвую рожу. Может быть, не просто способен, а хочет этого. Но сдерживается. Сдерживается едва-едва…
Он резко дернулся вперед и с удовольствием отметил про себя, что практически все, включая Фальконе — особенно Фальконе, — опасливо отшатнулись.
— Ладно, — произнес Гурни, с улыбкой превращаясь обратно в самого себя. — Это был просто пример убедительной страсти. Большинство из вас почуяло что-то нездоровое — злобу, безумие. И вы инстинктивно отшатнулись, потому что поверили, да? Поверили, что у Гурни не все дома?..
Кто-то закивал, кто-то нервно хихикнул. В целом зал как будто выдохнул с облегчением.
— Так в чем суть-то? — хмыкнул Фальконе. — Что в каждом есть долбанутый псих?
— Я бы предпочел на сегодня оставить этот вопрос открытым.
Раздались беззлобные смешки.
— В нас гораздо больше дерьма, чем хочется думать. Пусть не пропадает зря. Откопайте его и используйте. Работая под прикрытием, вы обнаружите, что качества, которые подавляются в обычной жизни, здесь — ваш главный инструмент. А иногда — решающий козырь в рукаве.
Он мог бы привести примеры из собственной практики, как он призывал темную тень из детства, раздувая ее до масштабов адского чудища, которое выглядело убедительно даже для проницательных противников. Самый красноречивый случай был на деле Меллери — меньше года назад. Но Гурни не хотел ворошить прошлое. Не хотел вспоминать, откуда вылезла эта тварь. Кроме того, он и так уже завоевал внимание. Студенты слушали, доверились ему, перестали спорить. Гурни добился главного: они задумались.
— Ну что ж, с эмоциональной частью, пожалуй, разобрались. Теперь перейдем к следующему пункту. Допустим, ваши чувства и мысли, работая в тесной связке, сделали свое дело, и вы успешно справляетесь с ролью. Вас приняли за своего и больше не держат за болвана, напялившего мешковатые штаны и дурацкую кепку, чтобы сойти за торчка.
Несколько ответных улыбок, кто-то пожал плечами, кто-то чуть скривился, очевидно, приняв последнее описание на свой счет.
— Я хочу, чтобы вы задались довольно странным вопросом: что стоит за вашим собственным доверием? Что заставляет вас верить, что правда — именно то, что вы считаете правдой?