Ознакомительная версия.
— Ничего я не боюсь, — слабо возражал Турецкий, потому что в принципе не хотел спорить со Славкой. Его рассуждения казались ему правильными. — Пока нужды не было, да и самим разобраться надо, что к чему, чтобы понять…
— Да я сам всех своих оперов отряжу, чтобы они взяли за шкирку буквально каждого и провели соответствующие беседы — не стесняясь и не церемонясь. Они нам свой террор, а мы им — свой, и посмотрим, кто кого.
— Уже случалось в истории.
— Это мне неведомо, я позже родился, а к словам необъективных свидетелей я всегда относился с недоверием.
— Ну что ж, вот и займись.
— И займусь! — воинственно подытожил Грязнов.
Славка взялся сегодня с утра лично проинструктировать своих сотрудников. Указание министра о том, что грязновское управление полностью обеспечивает оперативную поддержку расследования, проводимого комплексной бригадой Генеральной прокуратуры, МВД, ФСБ и МЧС, уже было дано.
Таким образом, Турецкий, кипу за кипой перелистывая папки с «личными» делами», словно бы готовил оперативникам плацдарм для наступления. Что бы там кто ни говорил, но проверка грозит стать поистине тотальной.
Кстати, Володя Яковлев вчера выполнил задание. Проходя сегодня утром через вокзальные помещения, Турецкий увидел постового милиционера, прохаживающегося в непосредственной близости от места взрыва. Он сердитыми окриками отгонял любопытных, так и норовивших подлезть поближе, под оградительную полосатую ленту, чтобы собственными руками пощупать разлом в стене. Все, видно, уже знали, что здесь была попытка теракта, пресса растрезвонила, телевидение постаралось — гласность же! Кому обломком по голове, а кому — сенсация. Ну и народ!..
Служащие, заходившие со своими проблемами в кабинет начальника вокзала, вероятно, уже знали, что за гость постоянно сидит тут, в сторонке, и упорно листает личные дела сотрудников. Они посматривали на Турецкого с подозрением и даже откровенной опаской, словно ожидали от него крупных неприятностей на свои шеи. И Александр Борисович, изредка бросая на них строгие и «проницательные» взгляды, старался не разочаровывать этих деятелей, прозевавших самый настоящий теракт. И так как слухи о заложенных где-то в глубине вокзала мощнейших зарядах взрывчатки невесть какими путями уже успели просочиться в «трудящиеся массы», то опасение в глазах служащих представлялось Александру Борисовичу вполне оправданным. Они в самом деле оказались на грани масштабной катастрофы, и только случайность спасла многих из них от гибели.
В середине дня, когда в кабинете начальника появился старший следователь Генпрокуратуры Владимир Поремский, Турецкий представил его Климову, сказал, что оставляет «важняка» вместо себя и со всеми вопросами можно обращаться теперь к нему, передал тому документы, а сам отправился в ФСБ. Договорились и о том, что к концу дня в здании дирекции вокзала будет приготовлено помещение, где члены следственно-оперативной комплексной группы, а также привлеченные сотрудники прокуратуры и милиции начнут проводить допросы отдельных служащих вокзала. И делать это будут без шума и лишних разговоров, о чем особо предупредят каждого участника допроса. То есть, другими словами, допросы надо будет провести максимально быстро, чтобы не успели «разойтись круги».
И тут позвонил на «мобильник» Лаврентьев и сказал, что генерал-лейтенант Чистяков Федор Ильич ждет Турецкого, если тому будет угодно, к половине четвертого.
Желания совпадали, и Александр Борисович уехал.
Федор Ильич, несмотря на свои немалые годы, выглядел еще вполне молодцом. Он уже знал из двух источников, зачем к нему едет помощник генерального прокурора.
Вообще эта история со «Ста объектами» уже порядочно «намозолила» ему уши. Сперва долбило собственное руководство, требуя немедленно, экстренно, сию минуту представить полный отчет об операции, о проведении которой никто давно уже не помнил, а то и просто не знал. Нет, некоторые слухи «имели место быть», но именно как слухи, так и не получившие реального, фактического подтверждения. Однако Федор Ильич, как человек обязательный, приказал «перелопатить» архивные документы соответствующего периода, однако, несмотря на все старания, никакого даже упоминания об этом факте обнаружить не удалось. Повторная попытка, которую предпринял Чистяков, уже больше для успокоения собственной совести, тоже ничего не добавила. Могло показаться странным, что столь важное событие, как минирование, по существу, ста крупнейших объектов столицы ввиду приближающегося врага, не оставило после себя никаких документальных следов. Этого не могло быть в принципе, но это было, вот в чем заключался парадокс.
И вот теперь снова возник интерес, кстати говоря, вполне понятный, особенно на фоне недавнего взрыва на Киевском вокзале. Успели раструбить газеты и телевидение, да еще со ссылками на зарубежные источники. Естественно, что и собственная служба забеспокоилась, и Генеральная прокуратура, и милиция. Теперь вообще покоя не дадут.
По этой причине он и Турецкого встретил настороженно, будто ожидая от него какого-нибудь обязательного подвоха. И эту настороженность Александр Борисович заметил.
Он ехал сюда не ссориться, не внушать что-то и доказывать, ибо прекрасно понимал, что команда «сохранить» и команда «уничтожить», отданные по любому, без исключения, ведомству, а также обязательные к неукоснительному и немедленному исполнению, на самом деле равнозначными никогда не являлись. А всему виной обыкновенное разгильдяйство. Зачем, например, было уничтожать частично вывезенные некоторые документы, касавшиеся «Ста объектов», уже в Куйбышеве? Чтобы вовсе не оставить никаких следов? Значит, уверенность, что столицу отдадут врагу, была полной, стопроцентной? И почему позже, когда фашистов отогнали далеко от Москвы, не вернулись к этой проблеме? Или жизнь на бочках с порохом придавала кое-кому особую остроту и пикантность? Тут много непонятного. Что-то, похоже, НКВД напортачил и в дальнейшем тщательно заметал следы.
Вот, собственно, об этом и хотел поговорить Турецкий с Чистяковым, надеясь, что беседа получится доверительной и обстоятельной. Для этого он и пустил впереди себя Пашу Лаврентьева, у которого со стариком, давно уже собирающимся на пенсию, были почти дружеские отношения. Сам Паша однажды похвастался на свою голову: мол, если тебе что-нибудь, Саня, потребуется в архиве, ты только свистни. Посмотрим теперь, сказал себе Александр Борисович, увидев не слишком приветливое лицо начальника, двухзвездного седого генерала, что даст мой свисток.
Чистяков предпочел сперва выслушать просьбу Генеральной прокуратуры, а затем коротко ответить уже заранее заготовленной фразой о полной невозможности решить данный вопрос положительно ввиду очевидных объективных обстоятельств, к которым он, Чистяков, лично не имел никакого отношения.
Турецкий ждал этого. Но по дороге сюда, а возможно, и еще раньше, прикидывая, где и каким образом можно было бы обнаружить хоть какое-то упоминание об исполнителях приказа Комитета Обороны, он нашел несколько, как ему показалось, нетривиальных ходов. И вот теперь он хотел обсудить свои соображения с Чистяковым, потому что от его понимания зависело многое.
Он сразу сказал, что не сомневается в отсутствии документов, уж если чего надо было уничтожить в те годы, то делалось это быстро и профессионально. И в то же время так не бывает, чтобы совсем не оставалось следов. Ведь если посмотреть, то что мы искали? А искали мы хотя бы малейшее упоминание о приказе «Сто объектов». И то, что его не оказалось, по-своему закономерно. Было строгое указание: уничтожить, вот и уничтожили.
Но ведь и сам по себе приказ, рассчитанный на скорое и секретное исполнение, быть осуществленным не может по той простой причине, что приказу нужны толковые исполнители. А где их взять в фактически уже осажденной Москве? Собственными силами в НКВД обойтись физически не могли, ну сколько в Москве оставалось сотрудников? А ведь речь шла, ни много ни мало, о сотне крупнейших объектов! И среди них могли быть не только правительственные здания, которых и было-то, кстати, немного, но крупнейшие московские заводы, в которых фашисты могли наладить свое производство, вокзалы, метро, наконец.
Для быстрого и тщательного минирования требовалось много людей, причем опытных в строительном деле. А где было их взять в те тяжелейшие для страны дни?
И тут Турецкий пытливо поглядел в глаза генералу.
— Вы хотите сказать, Александр Борисович?.. — как-то сразу оживился Чистяков.
— О судьбе рабов, строивших гробницы фараонам? Вы это ведь имели в виду?
— М-да… — Помолчав, Чистяков утвердительно кивнул. — Такой вариант, сознаюсь вам, как-то даже и не приходил в голову мне, старику. Значит, плохо дело… пора, давно уже, видно, пора…
Ознакомительная версия.
