Ознакомительная версия.
— Учту, — хмыкнул Голованов, вдруг вспомнив времена почти двадцатилетней давности. Нагнулся над боевиком и поднял усовершенствованный «калаш», который тот все еще продолжал сжимать в руке.
И снова хмыкнул, покачав при этом головой. Затвор автомата был уже передернут — и оставалось только нажать на спусковой крючок.
Впрочем, сколько подобных случаев было в его жизни — не сосчитать.
В доме вспыхнул свет, и на порожке, заслоняя собой весь дверной проем, выросла массивная фигура спецназовца в камуфляжной форме. Покосившись на боевика, не подававшего признаков жизни, он посмотрел на автомат в руках Голованова, сделал какие-то свои умозаключения и только после этого взглянул на командира.
Его голос, приглушенный натянутой на лицо маской, казался неестественно глухим:
— Комнаты и мансарда зачищены. Вроде бы больше никого.
— Сколько? — спросил Камнев.
— Четверо. Ваш, — и он кивнул головой на боевика, — пятый.
— Потери?
— Обошлось. Правда, какой-то козел умудрился гранату бросить, но слава богу… — И добавил все тем же приглушенным баском: — Видать, не исключали возможности нападения. Готовились по полной программе. Одних только гранат в ящике на мансарде девять штук лежало. Та, которую успели бросить, десятая.
Слушая спецназовца, делал свои выводы и Голованов. Судя по всему, Аслан все еще надеялся, что Похмелкин-младший попытается спасти захваченных москвичей, потому что, оставаясь у Аслана, те представляли для Ника прямую угрозу, и готовился встретить своего врага во всеоружии. Тем самым он попытался бы поставить хотя бы временную точку в вопросе, кто в этом регионе истинный хозяин.
Мысленно просчитав возможные варианты подобного расклада, Голованов еще раз убедился в том, насколько он был прав, когда настаивал на проведении этой операции.
Впрочем, осадил он сам себя, еще не вечер, да и цыплят по осени считают.
— Аслан в доме? — спросил он, обращаясь к спецназовцу.
Тот покосился на своего командира и пожал плечами.
— Точно пока не знаю, эти козлы только кровью харкают да матерятся, но судя по всему… — он кивнул на азербайджанца, подавшего первые признаки жизни, — вот этот и есть ихний командир.
— А почему он?
— Ну как же! Он и орал больше всех, когда мы в дом ворвались, да и спал в отдельной комнате на кровати, тогда как все остальные на полу.
— Наручники! — приказал Камнев и тут же спросил главное: — Еще в доме кто-нибудь есть?
— В мансарде, на чердаке и на первом этаже, кроме этих пятерых, больше никого. Осталось проверить подвал.
— Вход только снаружи?
— Одна дверь снаружи, другая прямо из дома.
И в этот момент послышался громкий окрик из кухни:
— Командир! В подвале труп!
Что почувствовал в эту секунду Голованов, он бы и сам потом не смог объяснить. Поначалу его словно оглушило, зазвенело в ушах — и он, уже не слыша, что кричит ему вдогонку Камнев, бросился на кухню, откуда вела в подвал вторая дверь.
Почти скатился по ступенькам вниз, отшвырнул вставшего было на его пути спецназовца в маске и почти влетел в просторный, облицовочной плиткой уложенный подвал, который освещала тусклая, серая от осевшей грязи лампочка.
У дальней стены, примотанный веревками за руки к двум массивным кольцам на бетонном потолке, с упавшей на грудь головой, висел покойник.
Залитый кровью обнаженный торс и колотые раны на груди не оставляли сомнений.
Чувствуя, как у него самого холодеют руки, Голованов бросился к трупу, рывком приподнял упавшую на грудь голову…
Уже потом, когда он возвращался самолетом в Москву и рядом с ним сидел в кресле еще не пришедший в себя сын Марины Чудецкой, он с внутренней дрожью и каким-то подкожным стыдом вспоминал этот момент…
Он вгляделся в побелевшее, заострившееся лицо и, еще не веря, что это не Димка, а Василий Первенцев, сглотнул подступивший к горлу комок и шагнул к двери.
«Господи!» — молил он Бога.
Ни слова не говоря, подошел к лежавшему на полу боевику, который буквально хлюпал разбитыми губами в луже собственной крови, рывком перевернул его на спину:
— Где второй?
Тот сразу же понял, о чем, вернее, о ком его спрашивает стоявший над ним мужик, однако вместо ответа только выругался матерно, плюнув в Голованова.
Тяжеленный удар ногой заставил его моментально скрючиться, и, когда Голованов занес ногу для второго удара, почти изрыгнул из себя гортанное:
— В сарае!
— Живой?
— Я… я не знаю. В сарае! Уже на выходе из сеней, на пороге дома, Голованова тормознул Дронов:
— Всеволод Михайлович… не спешите.
Не спешите?..
Голованов вдруг почувствовал, как у него что-то оборвалось внутри, и тяжелой жаркой волной в голову ударила кровь. Стало трудно дышать.
— Он… что? И замолчал, шаря взглядом по лицу Дронова.
— Да живой… живой ваш Пианист! — успокоил его Дронов. — Но сейчас… Погодите немного.
Живой!
Тысячи раскаленных молоточков, которые еще за секунду до этого молотили в висках, начали понемногу стихать, и Голованов осознал, что может наконец-то вдохнуть полной грудью.
Живой — и это было главное.
Уже осмысленными глазами уставился на лейтенанта:
— Он что, в сарае?
— Был в сарае. Считайте, что едва дышал. Ребята перетащили в автобус, понемногу приводят в чувство. — И добавил, радостно засмеявшись: — Малость спирта дали хлебнуть, сейчас растирку делают. Так что, когда очухается, ящик коньяку с него.
Голованов тоже хотел бы засмеяться, да не смог. И только произнес негромко:
— Так, может, я… Может, помочь что?
— Не надо, — остановил его Дронов. — Сейчас Сергачев с ним работает.
Однако, заметив, как напрягся Голованов, пояснил:
— Да вы не волнуйтесь, Сергачев с вашим Пианистом сразу же в доверительный контакт вошел.
— Но ведь он же, наверное, думает, что мы — это люди Похмелкина?
— Думает, — согласился с ним Дронов. — И никто его пока что в этом разуверять не стал. И как только пришел в себя и смог говорить, то первое, в чем он покаялся, так это что Василий, то есть Вассал, когда умолял Аслана, чтобы тот оставил его в живых, назвал место, где Похмелкин обустроил лабораторию по производству колес.
— И? — подался к нему Голованов. И снова Дронов растекся в белозубой, молодой улыбке:
— Цех мыловаренного завода. Как вы и предполагали.
Дронов покосился на калитку в заборе, через которую просматривался спецназовский микроавтобус, в котором в этот момент с Чудецким «работал» Сергачев, и негромко произнес:
— Считайте, что вы нам здорово помогли, Всеволод Михайлович. Здорово помогли. Я только что связывался с Моисеевым, доложил ему относительно мыловаренного завода, и, думаю, не позже шести утра туда нагрянет «Гром».
Он произнес эту фразу и сам же засмеялся неожиданному словосочетанию: «Нагрянет гром…»
Однако тут же посуровел лицом и негромко спросил:
— Что… действительно Вассала?.. Голованов молча кивнул.
— Жалко, конечно, — подвел итог Дронов, — но…
И замолчал, покосившись на освещенные окна дома. Видимо, хотел сказать, что собаке собачья смерть, или — кто ищет, то всегда найдет, однако постеснялся сорокалетнего москвича, к которому успел прикипеть душой за прошедшую ночь.
— Не знаешь, с Москвой уже связывались? — перевел разговор Голованов, уже винивший себя лично за гибель Вассала. Вот если бы сутками раньше заняться обработкой продажных ментов, то, возможно, и остался бы жив «аризонский» диджей, ставший едва ли не доверенным лицом хозяина ночного клуба. А рассказать он мог многое, очень многое.
— А как же! — вскинулся Дронов. — Только что Моисеев с вашим Замятиным разговаривал. Доложил обстановку, и если накладок никаких не будет, то через пару часов начнем совместную операцию.
Замолчал было, однако тут же пояснил:
— Надо будет взять всех оптовиков и более мелкую шушеру одновременно. Минута в минуту. Чтобы ни один из них не успел свой товар сбросить.
— А что с той партией, которую уже приготовил для отправки Похмелкин?
На лице лейтенанта расплылась сверхдовольная улыбка.
— Не волнуйтесь, здесь все тип-топ. С этим товаром моя группа работает. — И вдруг рассмеялся белозубо. — Не поверите, но, кажется, именно этой партией экстези наш Ник и подписал себе приговор.
— Что, неужто все колеса прямо на заводе держит?
— Хлеще! В своем загородном доме тайник соорудил. И как только мы его возьмем…
Голованов смотрел на Дронова и радовался в душе за этого лейтенанта. Парню не пришлось столкнуться с общероссийским чиновничьим беспределом, с каким сам Голованов столкнулся в недалеком прошлом, и он еще верил в силу закона и справедливость.
Дай-то бог и нашему козляте волка съесть!
Ознакомительная версия.
