Ознакомительная версия.
Все это так. Но это — пока он сам был с ними, внутри. А теперь он уже не внутри и совсем не считает свою жизнь конченой. Если б он был писателем, у которого отняли перо, скрипачом, у которого забрали скрипку, — тогда да, конечно! Или ученым, у которого отняли… Тьфу, проклятье! Георгий Федорович даже поперхнулся первым глотком кофе. Опять эти ученые, да как они сами подвернулись ему на язык… Мерзость.
Стоп, надо успокоиться. Так вот, ничего подобного не происходит. Он просто человек, добросовестно работавший на определенном месте, достигший определенных высот, теперь он вышел в отставку, то есть на пенсию, и может подыскать себе другое занятие. Например, коллекционировать значки или разводить орхидеи.
Наконец, у него есть семья… Красивая, умная, удачливая жена. Сын — герой войны, раненный в бою.
Он допил кофе и понял, что его жена, как всегда, оказалась мудра: рецепт был хорош. К нему вернулось не только сознание, но и самообладание, которым он всегда славился.
— Леночка! Лена! — позвал он жену.
В дверях их огромной, двадцатиметровой, кухни появилась Елена Станиславовна — как всегда, подтянутая, холеная, с горделивой осанкой и непроницаемым лицом.
— Хочу извиниться перед тобой, — робко начал Георгий Федорович. — Я… я вел себя как последняя свинья. Конечно, я не должен был себе ничего подобного позволять. Вся эта ситуация… на работе. В общем, сорвался. Извини меня. Впредь я буду держать себя в руках.
— Перестань, Георгий. Это все неважно. Совершенно несущественно.
— А что же существенно? Что важно?
— Важно то, что… я хотела с тобой поговорить еще неделю назад, но тогда ты был для этого непригоден. В принципе ничего особенно не изменилось, этот разговор я проведу сейчас.
Георгий Федорович почувствовал, как что-то его неприятно кольнуло.
— Я слушаю тебя, — сказал он, чувствуя, что внутри нарастает тревога.
— Я ухожу, Георгий, — сказала Елена Станиславовна ровным голосом.
— Надолго? — не понял Жаворонков. — Когда вернешься?
— Ты не понял меня. Я ухожу совсем. От тебя.
Георгий Федорович оцепенел. Естественный в таком случае возглас «Как?!» застрял у него на губах, так и не сорвавшись с них. Он молчал примерно с полминуты, а потом так же спокойно, в тон жене, спросил:
— К Смирнову?
— Ты всегда был умен, — слабо улыбнулась Елена. — Этого у тебя не отнять.
— Да, — подтвердил экс-генерал. — Правда, до сих пор мне это не очень помогало в жизни.
— Ну что ж… раз тебе все ясно, — Елена Станиславовна поднялась, — долгие проводы, как известно, есть лишние…
— Погоди! — крикнул муж. — Лена! Постой…
— Ну что еще? — В ее голосе сквозила невероятная скука.
— Послушай, Лена, я ведь все понимаю, — пролепетал Георгий Федорович просительно, — у нас сейчас действительно очень непростая ситуация…
— Нет, Георгий, ничегошеньки ты не понимаешь, — начала Елена довольно жестко. — Абсолютно ничего. Непростая ситуация — как ты это называешь — у нас была с того самого дня, как мы с тобой поженились. Но мы с ней жили, с этой ситуацией, мы с ней сжились — и все было в порядке. Ну или почти в порядке. А теперь обстоятельства изменились — как бы тебе сказать — кардинально. Я люблю другого человека.
— Лена! Леночка, — вскричал Георгий, но Елена перебила его брезгливым замечанием:
— Может, все-таки обойдемся без сцен? Я только что назвала тебя умным человеком — так не заставляй меня разочаровываться.
— Но послушай…
— Мы прожили много лет вместе. У нас было много хорошего. Так давай не будем омрачать нашего расставания. Изменить все равно ничего нельзя. Все уже решено.
— Лена! Опомнись!
— Именно это со мной и произошло. Все, хватит, Георгий.
В этот момент раздался мелодичный звонок в дверь.
— Это за мной. Извини, — сказала Лена и быстро вышла из кухни. Несколько раз звякнули замки, хлопнула входная дверь, и из прихожей раздался до боли знакомый голос. Жаворонков тяжело поднялся со стула и вышел в коридор. Постарался принять вид небрежный и надменный.
— Старик, — сказал Евгений Смирнов, улыбаясь, — ты неважно выглядишь.
Он стоял на пороге в распахнутом плаще до пят, стройный и подтянутый, в светло-бежевом костюме и неизменной «бабочке» вместо галстука.
— Зачем ты пришел в этот дом? — хрипло спросил Георгий Федорович. — Уходи. Тебе здесь не место.
— Я сейчас уйду. Извини, Жора, я… Поверь, эта ситуация мне тоже не совсем приятна, — Смирнов явно был взволнован и чувствовал себя несколько не в своей тарелке, — и не совсем проста она для меня, эта ситуация. Ты уж не думай, что я монстр какой-то, в самом деле.
Привычная нахрапистость ему явно сегодня изменила.
— Да я не думаю, — хмуро ответил Георгий. — Я уже давно ничего не думаю.
— Ну вот и славно, — отчего-то развеселился Смирнов. — Ты же знаешь. Сегодня ты…
— А завтра я, — еще более мрачно вторил ему Жаворонков.
— Ну вот. Правильно. Молодец, — подмигнул Смирнов. — Ленок, ты готова? — крикнул он в направлении их супружеской спальни.
«Ленок!» — резануло Георгия.
— Еще минуту, — раздался спокойный голос его жены. Пока еще жены.
— Мне очень жаль, что все так получилось, — зачем-то сказал Смирнов.
— Ты о чем?
— Зря ты так поступил. Ты же не первый год в органах, должен уже знать: не следует тупо лезть на рожон.
— Я не хочу еще раз к этому возвращаться. Все, что я думал, я тебе сказал в твоем кабинете.
— Женя, я иду, еще пару секунд, — крикнула из спальни Елена Станиславовна.
— Извини. Мне жаль, — сказал Смирнов очень серьезно.
— Не жалей ни о чем, — через силу улыбнулся Георгий Федорович. — Считай, что я отпустил тебе грехи.
— Ты? Ты всерьез считаешь, что я нуждаюсь в твоем снисхождении? — надменно вскинулся гость. В этот момент из спальни появилась Елена Станиславовна — как всегда, бодрая, подтянутая, собранная. В руке она держала небольшой чемодан.
— Георгий, я не буду сейчас собирать все, что мне нужно. Ведь ты не станешь менять замки или производить какие-то подобные мелодраматические глупости. Я приду за остальными своими вещами в другой раз. Разумеется, я поставлю тебя в известность.
Георгий Федорович молча кивнул. Он почувствовал, что не может больше говорить, соленый комок застрял в горле и мешал словам выходить наружу.
— Тогда до свидания, — произнесла Елена Станиславовна. — Извини.
— Пока, старик, — торопливо добавил Смирнов и поспешил покинуть квартиру. Следом за ним спокойно вышла Елена.
— Что мне сказать сыну? — крикнул Георгий Федорович ей вдогонку.
Елена Станиславовна остановилась, потом повернулась к нему и сделала несколько неуверенных шагов обратно к двери их квартиры.
— Я сама поговорю с ним. Я надеюсь, что он меня поймет. И ты меня тоже пойми. В жизни каждого человека такое бывает.
— И все-таки? — настаивал Жаворонков. — Послезавтра он вернется домой и, естественно, спросит, где его мать. Что мне ему ответить?
— Расскажи ему все как есть, — не очень уверенно попросила Елена. — Что мы с тобой разошлись, это явление абсолютно обыденное и будничное. Мы прожили много лет счастливо, но теперь обстоятельства сложились по-другому. Я уверена, что он поймет. Скажи, что я буду жить отдельно. А позже я сама ему все объясню.
— Ну что ж, — уныло улыбнулся ее муж, точнее, теперь уже бывший муж. — Как ты хочешь. Пусть все будет по-твоему.
— До свидания, Георгий, — тяжко выдохнула Елена Станиславовна. — И не держи на меня зла. Прости.
— Пока. — Он выговорил это с деланой небрежностью.
Елена резко развернулась на каблуках и устремилась вниз по лестнице солидного, «сталинской» постройки, дома.
Георгий Федорович остался один в полутемной прихожей. Какой-то очень важный период в его жизни закончился. Еще один.
Хребет переломился.
Экс-генерал уныло поплелся в гостиную. В пустом доме было одиноко и неуютно. Он вынул из пачки сигарету, закурил. Потом еще одну. Нет! Что-то не то…
Он догадался, в чем дело и как помочь самому себе развеять тоску. Георгий открыл бар — после учиненного им разгрома осталось совсем немного. Порывшись как следует, он откопал бутылку коньяка «Курвуазье», который хранил на черный день — когда не останется никакой другой выпивки. Поскольку сегодня был безусловно самый черный день в его биографии, то этот не особенно любимый им напиток мог сослужить добрую службу.
Пробка выскочила с мягким щелчком. Георгий взял огромный бокал и щедро налил четверть. Улыбнулся, предвкушая облегчение, забвение всех страданий и то, как мир сей же час раскрасится яркими красками.
Сделал первый глоток. Слегка закружилась голова. Видимо, сказывались последствия многодневного запоя. Потом второй. Приятная истома разлилась по всему телу. Мир показался вдруг не такой уж плохой штукой.
Ознакомительная версия.
