Карасев поправил титановую пластинку, вложенную для страховки в левый нагрудный карман, и, оглянувшись, заметил нужного свидетеля – сутулого пенсионера в темно-синей спецовке с собакой на поводке, идущего от забора прямо в сквер. Медлить было нельзя. Пора. «Героями не рождаются, героями умирают», – сказал самому себе для поддержания духа независимый репортер и решительно поставил «дипломат».
Зашевелились кусты, киллер Шкрабов бесшумной рысью выскочил из засады и со скоростью тридцать километров в час устремился к выпятившей грудь цели.
Первый выстрел, как и условились, был бутафорский, для привлечения внимания общественности. Его Шкрабов произвел блестяще, отправив пулю в окно второго этажа.
Но затем случилось страшное. Пострашнее, чем крушение банка «Император». В действия заговорщиков вмешалось природное явление, связанное с быстрым перемещением воздуха при его сжатии и расширении после электрического разряда, – иначе говоря, гром. Случилось это безобразное явление в ту самую секунду, когда пуля Шкрабова влетела в гости к посторонним людям.
Треснуло конкретно, сердито и, главное, вовремя. Рука киллера Шкрабова дрогнула, палец нажал спусковой крючок раньше времени, когда ствол пистолета еще не занял правильную позицию, а находился на полпути к цели. Цель же в самый последний миг под влиянием основного инстинкта – спасения репутации и целостности персоны – не смогла встретить пулю лицом и автоматически развернулась тылом. Дело не в смелости, дело в рефлексах. Даже зная, что патрон холостой, все равно отвернешься, а уж боевой…
Куда угодила пуля, киллер Шкрабов не видел, потому как, отбросив пистолет в мокрую траву, со всех ног (40 км/ч) мчался к спасительному проходу между домами. За спиной, метрах в трех от него, вдруг раздался подозрительный и весьма неприятный звук. Не в силах сдержать любопытство, Шкрабов обернулся и едва успел закрыть руками правильные черты лица. Иначе бы они превратились в не правильные.
Еще через секунду бедный киллер смог убедиться, что хоть овчарки и не жуют «Орбит» после «Педигри», но зубы имеют отменные. И весят эти милые существа не меньше восьмидесяти кило, иначе почему он так быстро, почти мгновенно оказался на земле?
Шкрабов с детства не любил собак – по причине врожденной боязни, усиленной рекламой средств защиты от нападений бешеных друзей. Поэтому щелкающие перед его благородным профилем слюнявые челюсти парализовали волю к победе и даже сопротивлению. Оставался последний защитный рефлекс – крик, который и был воспроизведен на высоких нотах безо всякой фонограммы.
– Фу, Дружок, сидеть! Фу, тебе говорят!
«Хорош Дружок, чуть не выпустил кишок», – сочинил строфу барахтающийся на асфальте киллер, видя, как сутулый пенсионер пытается угомонить овчарку.
– Это он стрелял, он! Тихо, Дружок. Сидеть, мать твою так!..
«Неужели это Дружку? Про стрельбу? Спятил, мухомор».
Грянул новый раскат грома, и у Шкрабова заложило уши. Он вскочил на ноги и понял, что старик не спятил. И объяснял дедушка про стрельбу не собачке, а двум закамуфлированным постовым милиционерам, зашедшим в проход в поисках приключений.
«Влипли», – мудро рассудил Шкрабов и поднял руки, узрев направленные на него пистолеты.
Когда с помощью виртуозно выполненной подсечки его уложили обратно на асфальт, он сумел поднять голову и посмотреть на бывшего одноклассника, втянувшего его в конфликт с властью. Одноклассник кувыркался по траве, дико вопил и грязно ругался, вцепившись руками в правое полушарие своей задницы.
«Попал», – подумал Шкрабов.
Главврачу психиатрической больницы № 2 г. Новоблудска
Тов. Страцилло А. А. от сторожа-вахтера Касаткина Н. И.
Докладная
Сообщаю, что сегодня в 15.45, находясь на вверенном мне участке (закрытая проходная в Бесстыжевском переулке), заметил подозрительного человека, о котором докладывал ранее. Человек постоянно смотрел на часы и наблюдал за больницей. Для проверки личности мной был вызван наряд милиции особого назначения. В связи с длительной задержкой наряда я решил собственноручно поймать неизвестного, используя сторожевую собаку породы овчарка по кличке «Дружок».
Во время моего приближения к неизвестному из прилегающих кустов выскочил второй неизвестный и открыл по мне прицельный огонь из пистолета. Я вынужден был дать команду «фас»Д Дружку. Неизвестный попытался скрыться, но был задержан Дружком с поличным и передан в» руки подъехавших властей. Первый неизвестный также попытался скрыться, но не сумел по причине тяжелого огнестрельного ранения.
За проявленный героизм и мужество при задержании особо опасного вооруженного преступника прошу наградить меня почетной грамотой и денежной премией в размере одной тысячи рублей, а Дружку выдать 10 кг говяжьей вырезки.
Сторож-вахтер Касаткин Н. И, офицер запаса войск противокосмической обороны.
Резолюция: «Отдел кадров, пр. подготовить! приказ. Страцилло А. А.». Подпись.
– Разрешите?
– Да, заходи. Садись.
Вдовин нажал кнопку селектора.
– Анатолий Степанович, зайдите ко мне. Плахов опустился на стул, поправил наплечную кобуру. В кабинете появился заместитель по кадрам райуправления Карпенко Анатолий Степанович, по совместительству – отец родной, воспитатель и идейный наставник. Плахов с ним почти не общался, хватало своего, отделенческого. Не задавая никаких вопросов, Карпенко сел напротив Игоря, вполоборота к шефу. Вызвали – объяснят.
Вдовин задумчиво посмотрел на Плахова, чмокнул губами и с чугуном в голосе спросил:
– Я тебя предупреждал, чтоб не крышевал?
– Никак нет! – твердо парировал Плахов. – Не предупреждали!
Вдовин несколько смутился, вероятно, рассчитывал на другой ответ, но быстро взял себя в руки.
– Хватит, шут гороховый, уже дошутковался! Вот, Анатолий Степанович, у нас, можно сказать, ЧП. Да, прикрой, пожалуйста, двери. С сортира несет, как из ямы выгребной. Хоть кол на голове теши, один черт никто за ручки не дергает.
– Я подготовил два приказа о наказании. Поймал с поличным. Будем бить рублем.
Кадровик поплотнее затворил двери в кабинет. Вдовин открыл именную папочку, достал листок-шпаргалку.
– Ну что, Плахов, ты, похоже, отработал. Что ж так дешево продаешься, а?
– Продался бы дороже, не покупают.
– Такие дела, значит, Анатолий Степанович, помнишь, где-то месяц назад у нас некий Раскорякин сбежал из отдела?
– Конечно, мы служебную проверку проводили…
– Плохо проводили. Недобросовестно. «Опять двадцать пять», – подумал Плахов, вспоминая, сколько бумаги перевел на всевозможные рапорта по этой истории. Раскорякин, Четырежды судимый за грабежи малый, попался в пятый раз. Уже на мокрухе. Ткнул по пьяни братишку ножиком, в общем-то обычное дело по нынешним временам. Тут же уснул, рядом с покойным – спокойной ночи, малыши. В отделе заканючил, что убил не он, а третий – бандитского вида гад, которого Раскорякин видел, как водится, впервые и раньше не встречал.
«Четко помню одно – Серегой звали. Или Лехой… А кровь на рубахе – помочь хотел! А мамаша? Так дура она старая, фамилию свою не помнит, какой из нее свидетель?! Извини, командир-начальник, но я чужого на себя ни за какие деньги не возьму, грех это…»
«Ну, не возьмешь за деньги, вручим бесплатно». Вручить не удалось, Раскорякину подфартило. Плахова, который «вручал чужое», срочно вытащил дежурный из-за какой-то ерунды, и Игорь попросил Безумного Макса приглядеть за задержанным. Вернувшись, он застал кабинет пустым. Макс спокойно сидел у себя и колол грецкие орехи. «А Раскорякин где?» – «Так не было его в кабинете. Я думал, ты забрал». Побегали, поискали, но зря.
После Плахов долго и нудно отписывался – как вышло, что задержанный за тяжкое преступление уголовник спокойно ушел от оперуполномоченного, сказав сержанту на воротах, что его отпустили. Отписался Плахов на строгий выговор, взяв вину на себя.
Бегал Раскорякин не так уж и долго – недели две, до первого крупного запоя. Плахов с ним больше не общался, беглеца сразу отвезли в прокуратуру и передали в старые добрые руки Федоровича, который без признаков печали на лице оприходовал Раскорякина в следственный изолятор. В тюрьме Ракорякин отбросил детские иллюзии и, пока не поздно, признался в душегубстве. Выговор Плахову в связи с этим признанием не сняли.
– Позвонили мне вчера из оперчасти тюрьмы, пока так, неофициально, по старой дружбе, – продолжил Вдовин. – Так вот, Раскорякин в камере треплется, что за выход из милиции заплатил Плахову тысячу дойчмарок. Причем уже после побега… Заметь, Анатолий Степанович, говорит он это не на допросе у следователя, а в камере, то есть о попытке оговора Плахова не может быть и речи. Начальник оперчасти спрашивает, давать ли делу официальный ход – письменные показания из Раскорякина они вышибут, в смысле получат хоть завтра. Я, конечно, попросил подождать, нам самим надо разобраться, это ведь пятно на райотделе, позор несмываемый. Теперь каждый прохиндей будет думать, что нуровца купить можно. За дойчмарки.
