Во вторник в два часа ночи Абу Фархад вышел от своей новой подружки Сары Маркович и на минуту остановился на крыльце, чтобы обдумать прошедший день. Ему вспомнилась Эстелла, его жена, их яростная ссора в присутствии детей, двоих ребятишек, которые, забившись в угол, смотрели, как он орет на нее и требует, чтобы она молчала и подчинялась ему.
Израильтяне и американцы могли предоставить Абу Фархаду убежище и новые документы — теперь он был Мухаммед Массахан, — но никто не мог изменить его представлений о женщинах как существах неполноценных. По приезде в Америку первое, чем он занялся — а с финансами у него проблем не было, — это поиски жены. Сам он был выше того, чтобы заниматься уборкой и стиркой, и вскоре нашел эмигрантку из Панамы, с разрешением на работу и без надежды на получение гражданства. Эстелла Руис работала с охотой — все делала по дому и еще служила кассиром в банке. Мухаммед не возражал против ее детей. Он привык к большой семье и переполненной людьми квартире. Но чего он никак не мог принять и с чем ничего не могла поделать сама Эстелла, так это его врожденная тяга к женщинам. Когда Мухаммед отправлялся в поход по борделям, а это было его законное право, с его-то понятиями о семейной жизни, — она приходила в ярость, и, чтобы усмирить ее, иногда приходилось применять силу. В общем-то, считал Мухаммед, Эстелла отделывалась легким испугом — у себя дома он бы давно уже взял себе другую жену.
На этот раз он покинул дом, оставив жену в размышлениях о том, сколько может быть преимуществ у одинокой тридцатипятилетней женщины с двумя детьми. Абу Фархад отправился в бар «Три короля». На первый взгляд могло показаться, что поиски женщины в два часа ночи обречены на провал, но ветераны одиночного плавания в барах знают, что это, конечно, не так. Обе стороны — и мужчины, и женщины — ищут связи, не более близкой, чем две собаки, обнюхивающие друг друга на улице. Ночью, когда бары переполнены, Мухаммеду не приходилось встречать женщин, которые больше всего на свете боялись, что кто-то нарушит их уединение (днем, однако, все посетители выглядели иначе, серьезно).
Конечно, это было известно не одному Мухаммеду, но он не сомневался в дополнительном эффекте, который заключен в его экзотической, в глазах искушенных нью-йоркских женщин, внешности. Для араба он был высок и строен, нос крупный, глаза черные. Кожа, скорее, желтая, чем темная, но не бледно-желтая, как у китайцев, золотистого цвета. Обычно он стоял в одиночестве там, где начиналась стойка бара, в шелковой рубашке и итальянских фланелевых брюках, до тех пор пока не чувствовал знаков внимания от предмета своего вожделения. Он играл роль сирийского бизнесмена, банкира, готового вложить большую сумму в престижный проект. Ему верили — скорее всего, потому, что ни на что другое, кроме кратковременных отношений, не рассчитывали. Но если бы кому-то вздумалось претендовать на более прочную связь, он сказал бы, что здесь ненадолго, и простите, но через два дня вынужден покинуть Штаты.
Правда, в «Трех королях» он не собирался охотиться. Поболтав около часа с барменом, Абу Фархад вышел на улицу, поймал такси и поехал в музей искусств «Метрополитен». Он появился там за полтора часа до закрытия. Больше всего ему нравилось бродить по египетской экспозиции, объясняя какой-нибудь молоденькой девушке, как отвратительно вели себя британские колониалисты, похитившие предметы высокого искусства у самой древней цивилизации в мире. С женщинами легко знакомиться в музее, словно простор залов укрепляет их в чувстве безопасности. Мухаммед потерял час, охмуряя Миллисент Перкинс, которая вдруг вспомнила, что ей надо увидеться с родственниками, чтобы в последний раз пройтись по магазинам перед возвращением в Айову.
В пять часов, отнюдь не исчерпав набор своих уловок, Мухаммед отправился в бар «Скверные мальчики» на Лексингтон-авеню. Для женщин-служащих время еще раннее, но кое-какой народ уже терся. Сексуальное нетерпение возбуждало Мухаммеда. Ему повезло: получив свой заказ — порцию водки — он заметил Сару Маркович, невысокого роста загорелую женщину. Ее спортивную фигуру обтягивали узкие шорты и серого цвета майка. Она села недалеко от него, улыбнулась короткой недружелюбной нью-йоркской улыбкой и бросила взгляд на его пальцы в поисках обручального кольца, которое служило гарантом, что утром он уйдет. Несмотря на разочарование, она, как он и ожидал, сочла его достаточно экзотичным, чтобы быть физически привлекательным.
— Я из Сирии, — начал он, — Мухаммед Массахан.
— Ну и что? — Сара поднесла к губам свой бокал с красным вином. Она по опыту знала, что слишком активные мужчины быстрее переходят к атаке, если держаться с ними холодно.
— Вы еврейка? — Мухаммед в свою очередь улыбнулся жесткой нью-йоркской улыбкой.
— Именно так. Внучка Менахема Бегина, а вы Ясир Арафат, судя по носу.
Они рассмеялись одновременно. Эта обычная для Нью-Йорка игра вошла в моду. Для того чтобы привлечь к себе внимание, женщина ведет себя так, словно мужчины ее не интересуют, в то время как одежда едва прикрывает ее тело. Некоторые женщины никогда не меняют соответствующего холодного выражения лица, но Сара, сначала приняв отрицательное решение, уже готова была сменить его на противоположное, типа «горю от страсти».
После того как они обменялись милыми шутками, Сара встала, извинилась и отправилась в туалет, чтобы араб мог оценить по достоинству ее фигуру. Она была нестандартного сложения, туловище короткое и плотное. Когда Сара поднялась с места, то почувствовала его взгляд на своих ягодицах, плотно обтянутых шортами. Если она застанет его за столиком, когда вернется, договор можно считать заключенным. Она надеялась, что не разочаруется в нем. Сара предпочитала продолжительный секс и не сомневалась в его возможностях. Она сумеет ему ответить, а утром вернется к привычной жизни.
Страсть, с которой они набросились друг на друга, изумила обоих. Разумеется, он обнимал и прижимал ее к себе по дороге. Сара была миловидна, почти на английский манер, курносая, нос, усыпанный веснушками. Мухаммед с удовлетворением отметил, что живот у нее мягкий и упругий. Но его поразила не столько ее внешность, сколько поведение — то, как она вела себя с ним, позволяя наслаждаться и при этом искусно провоцируя и не скрывая своих желаний. Он решил, что ее активность — это форма преклонения перед ним. Особенно ему нравилось, как она работала языком, возбуждая его снова и снова. Сару просто обуяла похоть, что случалось с ней несколько раз в месяц и проходило после одной бурной ночи.
Мужчины, посещавшие бары вроде «Скверных мальчиков», приходили туда с определенной целью. Уж если ты зашел сюда, тем самым объяснил, зачем ты это сделал, и, к удовольствию Сары, Мухаммед точно соответствовал этому правилу. Они занимались сексом почти шесть часов, а затем Сара уснула, и араб понял, что ему пора уходить.
Ну, кто сможет упрекнуть Мухаммеда Массахана в желании продлить блаженство? Он стоял на крыльце дома, вдыхая свежесть ночного воздуха. Теперь можно спокойно возвращаться к Эстелле. Если по дороге еще одна женщина соблазнит его, тем лучше. Сегодняшняя встреча наполнила его уверенностью в себе и все-таки, спускаясь по лестнице, он оглянулся по сторонам. Осторожность — необходимое качество для всех, кто путешествует по ночному Нью-Йорку.
Стоя у припаркованного неподалеку фургона, Джонни Катанос внимательно следил за Мухаммедом. Улица была пустынна, хотя и хорошо освещена желтым светом уличных фонарей. Бар на углу Амстердам-авеню еще работал, и его неоновая реклама зазывала гостей.
Мухаммед решил пропустить стаканчик перед тем, как отправиться домой. Он пошел прямо на Джонни Катаноса, допустив элементарную ошибку, типичную для многих нью-йоркских историй, в которых человек сам делает свой первый шаг навстречу смерти, Фургон был белого цвета. Будь он выкрашен в темный цвет или какой-то другой, Мухаммед, заметил бы его и перешел на другую сторону улицы, а если бы шел мимо, то на всякий случай прижался к стене здания. Но фургон был белым, в свете уличных фонарей нейтральным, неприметным, и Мухаммед прошел в двух шагах от Катаноса, который схватил его, как ящерица таракана. Мухаммед не видел, кто и откуда на него напал, он, скорее, услышал это. Сначала перед глазами мелькнула фигура в черном, затем последовал неожиданный и сильный удар кастетом по голове.
Мухаммед тут же потерял сознание, и ему пригрезилась Сара Маркович, скомканные простыни, ласки, борьба на постели, борьба в шутку — кто кого. Счастье, которое хотелось длить вечность, как вдруг чья-то тяжелая и властная рука разомкнула эти объятия, он услышал голос, уже не женский, а мужской, и совсем не по-английски звучавший.
— Пришел твой час, собака, — сказал Музафер на арабском. — Поднимайся, предатель народа. — Он грубо тряс Мухаммеда за плечи. — А, открыл глаза. О тебе, видно, хорошо заботились все эти годы, что мы не виделись? Кормили — денег не жалели, нагулял себе бока.
