в железном дорожном горшке с надписью «ГАИ», надетом на голову. – Он нас окончательно добьет!
Губы у Сметанина побелели, стали сухими, злыми.
– Ему либо бог, либо черт помогает. – Сметанин бессильно вздохнул. А ведь так оно и есть – в трех разных местах они выходили к дороге и в трех разных местах, отделенных друг от друга десятками километров, обязательно оказывался этот человек. Ну кто его наводит на Сметанина? Радары, космические силы, ангелы небесные, цыганки из кочевого табора, деревенские ворожеи? Сметанин нащупал в кармане газовый баллончик.
Шайдуков неспешно слез с мотоцикла, снял с головы белый железный шлем, бросил его в коляску, под чехол, из коляски достал фуражку, пригладил волосы, чтобы над ушами ничего не топорщилось, способные придать образцовому милиционеру вид нетрезвого бурсака, – медленно двинулся вдоль пассажирского поезда. На гигантский товарняк, в котором для зайцев было много места, он не обращал никакого внимания.
«Вот ведь чутье! Как у сторожевой собаки, – запоздало изумился Сметанин. – Угадал, что мы будем садиться не в товарняк, а в пассажирский. Ну кто его навел на это, кто?»
Что делать дальше, Сметанин не знал – этот деревенский милиционер был непредсказуем, не подчинялся логике, его невозможно было просчитать, – наверное, он не был человеком, был кем-то еще, кровь в нем текла совсем иная, чем в других людях. Во всяком случае, посадка пока отменялась. Но и уходить назад, в тайгу тоже было нельзя – татарин может вспрыгнуть на свой примус и ускакать, и тогда семафор снова зажжет им свой зеленый свет.
А если он не ускачет, а направится сюда, в ельник? Сметанин сжал в руке газовый баллончик: если направится, то будет достойно встречен. Важно только внезапно произнести: «Здравствуйте!»
У двух вагонов Шайдуков задержался, переговорил с проводниками, на несколько вагонов вообще не обратил внимания, а вот один удостоил особой чести – неспешно забрался в него и утянул с собой проводника.
У Сметанина гулко застучало сердце: самое милое дело – одолеть сейчас немногие метры, отделяющие ельник от поезда, и сесть в вагон, уже проверенный Шайдуковым… А если проводник стукнет или поведет в сторону бровью: у меня, мол, незваные пассажиры?
Но, с другой стороны, Сметанин полагал, что проводники не любят милицию так же, как и он, у них для этого есть все основания.
А если хитрый татарин решил сделать обманное движение: знает, что Сметанин с подружкой сидит в ельнике и теперь выманивает его?
Тоже вряд ли. У милиционера на поясе болтается тяжелая кобура, восемь патронов в обойме, загнанной в рукоять «макарова», и еще восемь сидят в запасной обойме, забитой в кожаный кармашек кобуры – итого шестнадцать. Сметанин сам получал такой пистолет с набором патронов, когда летал в пограничные районы, по-ковбойски похлопывал себя по бедру и подмигивал Агееву: ну как тебе нравится вооруженный наездник?
И на закуску – самое простое: Шайдуков ничего не знает, здесь он оказался случайно, поскольку кто-то стукнул в райотдел – в вагоне номер восемь пассажирского тихохода торгуют водкой, и татарин приехал сюда с проверкой. Закончит осмотр, водку не найдет и, успокоенный, выпрыгнет из вагона… Сметанин сглотнул что-то горькое, клейкое, будто размочаленный кусок сигареты в плохой обертке попал ему в рот.
Если бы Шайдуков знал, что Сметанин находится здесь, то действовал бы он совсем не так. А если действия участкового являются частью какой-то сложной разработки, формулой, рожденной толковыми стратегами или умными тактиками? Но тогда Сметанин ничего не смыслит в колбасных изделиях и ест их вместе с оболочкой…
– Чего он там ищет? – хриплым шепотом спросила Раиса. От боязни ее немного потряхивало, кожа на лице сделалась восковой, бледность стала старческой, и Сметанин, не оборачиваясь, мягко погладил ее по плечу ладонью.
– Успокойся. Потерпи немного – скоро все кончится.
– Что он потерял в вагоне?
– Не знаю. Может, зарплату, может, звездочки с погон, – глухо проговорил Сметанин. – Не знаю.
Ох, как в точку попал Сметанин, сам того не ведая, угодил в десятку: Шайдукову и зарплату понизили, и по одной звездочке с погон сняли – вернулся он в прежнее, как и после окончания средней школы милиции звание. Раз не повезло ему сейчас, то не повезет и дальше – в лейтенантском звании Шайдуков и умрет. И вообще что-то не слышал Сметанин, чтобы сельские участковые носили, например, майорские погоны. Или вели себя, как артист Михаил Жаров в фильме «Деревенский детектив». Клюква все это, обычная развесистая клюква, растущая на трамвайных путях.
На ветках этой клюквы любят отдыхать медведи. Соберутся медведи в круг – посудачить, обсудить последние новости, выберут ветку потолще, сядут на нее рядком, свесят ноги… Сидят, болтают, в ушах ковыряются, трамваям ездить мешают, дезорганизуют дорожное движение. Могут кому-нибудь по заду ногой съездить.
Деревенский милиционер – это несчастный колхозник, живущий хуже всех в своем селе… Это сейчас хоть немного укрепили сельских детективов – денег малость добавили, да вместо деревянных пугачей выдали «макаровы», техникой кое-какой снабдили, – Шайдукова, например, армейским мотоциклом. А в остальном как был деревенский милиционер несчастным человеком, мусором, снегирем, лягавым, ментярой, так таковым и остался.
– Он нас не видит? – спросила Раиса.
– Успокойся, не видит. Если бы видел, то… – Сметанин не договорил, усмехнулся жестко, представив себе, что было бы, если б татарин увидел их. Сдул дураковатого комара, усевшегося ему прямо на нос, – совсем не жалеет свою жизнь писклявоголосый.
Шайдуков выбрался из вагона, постоял немного около ступенек, поговорил с дородным папашей в форменном путейском картузе – наверное, бригадиром проводников, глянул в одну сторону поезда, потом в другую и отошел к низкому, ради проформы сколоченному заборчику, сел на него.
Тепловоз свистнул разбойно, будто бы выплюнул что-то из себя, народ, высыпавший наружу глотнуть свежего воздуха и полюбоваться живописными лесными видами Самоедовки, повалил в вагоны, тепловоз свистнул вторично и стронул состав с места.
– Представление окончено, – сказал Сметанин.
– Что будет дальше?
– За пассажирским уйдет товарняк, татарин сядет на свою мотоциклетку и тоже укатит. Наступит антракт.
– А после антракта?
– После антракта на сцену выйдем мы.
Пассажирский исчез быстро – мощный тепловоз свистнул еще раз на прощание и уволок вагоны в тайгу, словно уральского «пятьсот-веселого» здесь
