– И вот незадача! Для него, вероятно, это было ужасным потрясением, когда на платформе станции Мортон-Эббота он внезапно обнаружил, что на него надвигается полицейский (в лице Кена), а из толпы кричат, чтобы тот остановил человека, который ограбил начальника полиции. А он как раз и был тем человеком, который ограбил начальника полиции!
Серпос – довольно импульсивный парень, знаете ли. Он потерпел крах. Но держался стойко. Его поймали, тем не менее сдаваться он не хотел. Он стал слезно просить отвезти его обратно, умолял, и все это время в уголках его глаз мелькал хитрый огонек. «Чартерс никогда не посмеет. Дайте мне шанс поговорить с Чартерсом, он никогда не осмелится. Я еще получу часть этих денег». Это было превращение номер один.
Превращение номер два произошло через две минуты, когда он внезапно обнаружил, что Кен – полицейский не больше, чем он сам – священник. И тогда с Серпосом произошла очередная метаморфоза. И он уже ни за что не хотел отказываться от того, от чего так жаждал избавиться минутой раньше. Потому что он решил, будто Кен…
– Член банды Уиллоби, – продолжила Эвелин.
– Ага. Это обстоятельство также должно было… э-э-э… подсказать вам, что Серпос ничего не знал про фальшивые деньги. О-о-о, нет, ребята. Он прекрасно знал, чтó у него с собой, знал с самого начала.
Кен очень предусмотрительно затолкал его в уборную, и начался следующий этап приключений. Бах! И Кен встречает парня, – рука Г. М. мелькнула у моего уха и опустилась на плечо Стоуна, – который сообщает, что Л. мертв. Но стал ли ты, сынок, после этого сомневаться в рассказе Чартерса? Нет. Какие были доказательства – еще раз зададим этот вопрос, – что Хогенауэр когда-либо делал предложение дать информацию насчет Л.? Заявление Чартерса – это все. Было ли оно адресовано кому-либо еще? Нет. Звучало ли оно само по себе правдоподобно? Нет. Были ли прямые доказательства того, что оно не могло быть сделано? Да. Но это не заставило тебя с подозрением отнестись к Чартерсу, зато это заставило тебя с подозрением отнестись к Стоуну.
К тому времени, когда Кен порезвился в отеле «Кэбот» и узнал про свет-запонки-пропажу-книг, я и сам уже начал кое-что понимать. И к тому времени, когда Кен позвонил со своим вторым отчетом, я привел все в должный порядок. Пока что мне доставались только тумаки. Я был клоуном в шоу «Панч и Джуди»: каждый раз, стоило мне высунуть голову, кто-нибудь бил по ней дубинкой. И зрители ревели от смеха. Но помните, ребята: в шоу «Панч и Джуди» выживет только клоун. Я к этому привык. Никто меня не ценит. Эх…
Ну, в общем я понял, что Чартерс причастен к делу.
Он решил убить Хогенауэра, чтобы тот держал рот на замке. Весьма хладнокровно. Может быть, он думал, что у него есть основания так поступить, не знаю. Я никогда до конца не понимал, как должны вести себя люди с манией преследования, которые считают, что их никто не ценит. Но вот в чем загвоздка: он был начальником полиции. Он был обязан расследовать убийство, которое намеревался совершить сам. У Хогенауэра был небольшой круг близких людей. И Чартерс не хотел, чтобы кто-то из них оказался на скамье подсудимых. Поэтому он пытался быть убийцей, оставаясь джентльменом. Вы можете понять его муки? Если нет, тогда вы никогда не поймете Чартерса. Он хотел, чтобы никого не обвиняли. В частности, он не хотел обвинять чету Антрим…
– Несмотря на то, – глубокомысленно вставила Эвелин, – что он украл у них яд?
– Даже тогда, я думаю, – сказал Г. М. – Но послушайте. Чего он хотел, так это найти фиктивный мотив и фиктивного убийцу – такого, против кого можно завести, черт возьми, хорошее дело, но кого все равно невозможно поймать. И он вспомнил, что много лет тому назад Хогенауэр служил в разведке. Он также вспомнил Л., которого служба разведки так и не смогла поймать, не удалось даже выяснить, кем он был в прошлом. Так что не большая вина легла бы на полицию Чартерса, если они не смогут найти его сейчас. Чартерс понятия не имел, где Л., и он полагал, что никто этого не знал. Л. был человеком, который его устраивал. Но для того чтобы разъяснить всем заинтересованным лицам опасность, исходящую от Л., ему пришлось привлечь того, кто о нем знал, короче говоря, он должен был привлечь меня. Я вот думаю, он получил большое удовольствие, когда сидел там и плел эту байку про Л., даже просто ради того, чтобы посмотреть, сможет ли Мартин Чартерс (задвинутый пылиться на полку) одурачить старика. И он смог.
Он все продумал… Вы помните, – встрепенулся Г. М., – когда я расспрашивал Антрима о той ночи, когда он дал Хогенауэру бромид, Антрим сказал, что Хогенауэр сам попросил бромид?
Да, полагаю, что Чартерс знал намного больше о Хогенауэре и его «эксперименте», чем признавал. Начнем с того, что задолго до дела Уиллоби Чартерсу было известно, где живет Хогенауэр. И он из любопытства послал сержанта Дэвиса посмотреть, чем там занимается таинственный Хогенауэр. А когда услышал об «огоньках вокруг цветочного горшка», любопытство его возросло еще больше. Он задался вопросом, не затеял ли Хогенауэр какой-нибудь фокус-покус? Похоже на то, верно?
Поэтому он решил, что может спокойно пойти к Хогенауэру, прихватив мешок денег, чтобы узнать его мнение о них. Но у Хогенауэра не было своего мнения. «Мне не следовало быть таким наивным… – сказал ему Чартерс. – Учитывая, что вы здесь делаете…» И тогда бедолага Хогенауэр, внезапно осознав, что его поведение может быть истолковано самым неподходящим образом (поскольку Кеппель предупредил Чартерса о таинственных письмах, которые писал Хогенауэр), испугался, что за ним охотится полиция. И сболтнул лишнее. Что натолкнуло Чартерса на мысль об аккуратном убийстве.
– Я думаю, он был дьяволом, – произнесла Эвелин. – Именно поэтому ему пришла в голову мысль об аккуратном убийстве. Если бы он был порядочным человеком, он бы тут же размозжил Хогенауэру голову кочергой и таким образом заставил бы его замолчать. Но он этого не сделал. Послушайте, почему вы его защищаете?
– Я скажу, если меня перестанут перебивать, – пожал плечами Г. М., – а пока продолжу. Итак, Чартерс, чтобы успокоить Хогенауэра, пообещал ему, что не будет выдавать настоящие деньги за фальшивые. Он проявил интерес к «эксперименту», о котором рассказал ему Хогенауэр. И затем Чартерс предположил, что это довольно опасно для здоровья…
– Ага, понятно, – сказал Стоун. – Он предлагает Хогенауэру посетить врача, чтобы тот его осмотрел, а также выписал ему бромид, который следует принять до начала эксперимента…
– Конечно. Они разговаривали об Антриме в задней части дома за закрытой дверью. И Бауэрс, придя поздно и услышав, что Хогенауэр говорит об Антриме, решил, что там Антрим.
А бутылочки подменили в аптеке, наклеив на них поддельные этикетки; Чартерс сделал это вечером, до того как туда пришел Хогенауэр. Он мог легко проникнуть внутрь через французское окно. Ловушка захлопнулась.
Но если убийца на самом деле подменил бутылочки, почему он был настолько щепетилен, что поставил их обратно на нужные места? И вот вам ответ. Потому что однобокая совесть Чартерса всегда жалила его в неожиданном месте, даже будучи мертвой, как это может делать оса. Он совершенно хладнокровно спланировал отравление Хогенауэра… Знаете, у меня есть подозрение, что Чартерс полагает, будто иностранцы… ну, не совсем люди. По крайней мере, отравление иностранца – чуть менее предосудительное преступление, чем отравление соотечественника. Он мог убить Хогенауэра. Но он не мог смириться с мыслью, что кто-то другой, тот, за кем он не охотился, получит дозу яда из этой же бутылочки. И прежде всего – из рук мадам Антрим.
– Итак, – вставила Эвелин, – в течение десяти или пятнадцати минут, пока Антрим выходил прогуляться после ухода Хогенауэра, он прокрался в…
– Нет! – бросил Г. М. – Я не это имел в виду. Иначе не было бы путаницы с этим окном. Вспомните, Антрим пошел прогуляться, да. Дом был открыт, и свет горел. Но куда, по словам Антрима, он пошел прогуляться?
– На мыс сразу за домом, – сказала Эвелин.
