— По одной простой причине. Если бы он поехал в Квебек, то лишь для того, чтобы подстроить мне ловушку, как другим козлам отпущения. Если ученик или подражатель продолжил начатое Фюльжансом, значит, он поклоняется судье и страстно желает завершить дело его жизни. Но этот человек — будь то мужчина или женщина, — даже зараженный безумием Фюльжанса, не сам Фюльжанс. Тот ненавидел меня и хотел моей гибели. Но тот, другой, не питает ненависти, он меня не знает. Подражать судье — это одно, но убивать, чтобы преподнести меня в подарок покойнику, это совсем другое. В такое я не верю. Потому и повторяю, что был один.
— Клементина называет такие рассуждения мрачными.
— Может и так, но это правда. Если последователь существует, он не стар. Поклоняться свойственно молодым. Ему лет тридцать или сорок. Люди этого поколения очень редко курят трубку, а хозяин «Schloss» курил, и у него были седые волосы. Нет, Жозетта, версия о последователе никак не проходит. Это тупик.
Жозетта мерно покачивала ногой в серой тапке, постукивая пяткой по старому кафельному полу.
— Тогда, — произнесла она наконец, — остается поверить в живых мертвецов.
— Разве что.
Они надолго замолчали. Жозетта ворошила угли в камине.
— Вы не устали, моя милая? — спросил Адамберг и сам себе удивился — он обратился к ней словами Клементины.
— Мне часто приходится путешествовать по ночам.
— Возьмем этого Максима Леклерка или Огюста Прима, дело не в имени. После смерти судьи он стал невидимкой. Почему? Одно из двух: либо ученик пытается создать иллюзию, что его кумир жив, либо наш живой мертвец не хочет открывать свое лицо.
— Потому что для всех он мертв.
— Именно так. За четыре года никто ни разу не видел Максима Леклерка. Ни сотрудники агентства, ни горничная, ни садовник, ни почтальон. За покупками ездила служанка. Указания хозяин передавал письменно или по телефону. Вывод — человек может оставаться невидимым, ему ведь удалось. И все-таки, Жозетта, полностью укрыться от глаз людских, по-моему, невозможно. Прятаться два года — согласен, но не пять и не шестнадцать. Это может срабатывать, если не возникнет непредвиденных обстоятельств, чего-то срочного, незапланированного. А за шестнадцать лет всякое могло произойти. Перетрясем по дням все эти годы — сумеем найти это непредвиденное.
Жозетта слушала, как старательный хакер, ожидающий более точных указаний, и кивала головой, и качала ногой.
— Думаю, надо искать врача. Внезапный приступ, падение, рана. Нечто такое, что вынуждает любого человека звать на помощь. Он не позвал бы местного врача, а обратился бы в «Скорую помощь», к тем, кого видишь раз в жизни и кто сразу тебя забывает.
— Согласна, — сказала Жозетта. — Но такие службы хранят свои архивы не дольше пяти лет.
— Что приводит нас к Максиму Леклерку. Покопайтесь в архивах службы «Скорой помощи» департамента Нижний Рейн, возможно, там найдется упоминание о «Schloss» и вызове к призраку.
Жозетта вернула кочергу на место, поправила серьги и закатала рукава элегантного свитера. В час ночи она снова села за компьютер. Адамберг остался у камина один и подбросил в огонь пару поленьев, нетерпеливо-напряженный, как отец, ожидающий рождения первенца. Он придумал себе новую примету — держаться подальше от Жозетты, когда она общается с лампой Аладдина. Он не хотел сидеть рядом, чтобы не увидеть на ее лице гримасы разочарования. Он ждал, застыв в неподвижности, думая о перевалочной тропе с привидениями, цепляясь за ниточку надежды, которую пряла для него хрупкая старушка, и молясь, чтобы засовы пали, расплавились, как свинец, в гениальном озарении маленькой хакерши. Он запомнил термины, которыми она называла шесть степеней сложности ловушек: фигня, кайф, придется попотеть, колючая проволока, бетонная стена, сторожевые вышки. Однажды она миновала «сторожевые вышки» ФБР. Адамберг выпрямился, услышав шаркающие шаги в коридорчике.
— Вот, — сказала Жозетта. — Пришлось попотеть, но все получилось.
— Говорите же, — попросил Адамберг, поднимаясь.
— Два года назад, семнадцатого августа, в четырнадцать сорок, Максим Леклерк вызывал «скорую помощь». Тяжелый отек шеи и нижней части лица, вызванный семью укусами ос. Доктор приехал через пять минут. Он приезжал к нему еще раз — в восемь вечера, сделал второй укол. У меня есть фамилия врача. Венсан Куртен. Я позволила себе найти его данные.
Адамберг положил руки на плечи Жозетты, почувствовав ладонями, какие хрупкие у нее кости.
— В последнее время моей жизнью управляют руки волшебниц. Они перебрасываются ею, как мячом, то и дело спасая от падения.
— Вас это смущает? — серьезно спросила Жозетта.
Он разбудил своего заместителя в два часа ночи.
— Не вставайте, Данглар. Я просто хочу оставить сообщение.
— Сплю и слушаю.
— После смерти судьи в прессе было много его фотографий. Выберите четыре — две в профиль, одну анфас и одну вполоборота — и попросите лабораторию искусственно состарить лицо.
— В каждом хорошем словаре есть великолепные рисунки черепов.
— Это серьезно, Данглар, и это сейчас главное. На одном снимке — анфас — пусть приделают к лицу и шее отек, как будто человека покусали осы.
— Как скажете, — обреченно произнес Данглар.
— Перешлите их мне, как только будут готовы. И можете не искать недостающие убийства, я нашел все три и пришлю вам имена новых жертв. Теперь засыпайте, капитан.
— А я и не просыпался.
Брезийон выписал ему фальшивое удостоверение на имя, которое он с трудом мог вспомнить. Перед тем как звонить врачу, Адамберг прочел его шепотом вслух и осторожно вынул мобильник. Седая хакерша «усовершенствовала» его аппарат, и теперь из него в разных местах торчали шесть красных и зеленых проводков: телефон стал похож на расправившее лапки насекомое. Две маленькие кнопки смены частоты выглядели как глазки — Адамберг обращался с сотовым, как со священным скарабеем. В субботу, в десять утра, он дозвонился доктору Куртену домой.
— Комиссар Дени Лампруа, — представился Адамберг. — Парижский уголовный розыск.
Врачи, привычные к вскрытиям и захоронениям, не видят ничего особенного в звонке полицейского инспектора.
— Слушаю вас, — произнес доктор Куртен безо всяких эмоций в голосе.
— Два года назад, семнадцатого августа, вы ездили к пациенту, живущему в двадцати километрах от Шильтигема, в усадьбе под названием «Schloss».
— Перебью вас, комиссар. Я не помню больных, к которым выезжаю. Иногда у меня бывает по двадцать вызовов в день, я редко вижу одного и того же пациента дважды.
— Этого пациента семь раз укусили осы. У него был аллергический отек, и вам пришлось делать ему два укола — один после обеда, другой после восьми вечера.
— Да, я помню тот случай, потому что осы очень редко атакуют роем. Я переживал за старика. Он жил один, понимаете. Но был упрям, как осел, и не пожелал, чтобы я приехал еще раз. Но я все-таки заехал, после смены. Ему пришлось впустить меня — он дышал с трудом, потому что отек еще не спал.
— Вы могли бы описать его, доктор?
— Это нелегко. Я вижу сотни лиц. Старик, высокий, седые волосы, сдержанные манеры, кажется, так. Больше я ничего не могу добавить — лицо было деформировано отеком до самых щек.
— Я могу показать вам фотографии.
— Честно говоря, по-моему, вы теряете время, комиссар. Я хорошо помню только ос.
После обеда Адамберг помчался на Восточный вокзал, прихватив с собой портреты состарившегося судьи. Снова в Страсбург. Чтобы спрятать лицо и лысину, он надел канадскую ушанку с козырьком, которую купил ему Базиль, она была слишком теплой для такой погоды — с океана пришел антициклон. Врач наверняка удивится, если посетитель откажется раздеться. Куртену не понравилась настойчивость комиссара, Адамберг понимал, что испортил ему выходные.
Они сидели у заваленного стола. Куртен оказался молодым, хмурым, полнеющим человеком. Случай старика с отеком его не интересовал, и он не задавал вопросов о расследовании. Адамберг показал ему фотографии судьи.
— Лицо искусственно состарено, отек смоделирован, — пояснил он, объясняя, почему снимок такой странный. — Этот человек вам кого-нибудь напоминает?
— Комиссар, — спросил врач, — не хотите раздеться?
— Хочу, — ответил Адамберг, успевший вспотеть под шапкой. — Я подцепил вшей от кого-то из заключенных, и теперь у меня половина головы обрита.
— Странный способ лечения педикулеза, — заметил врач, после того как Адамберг снял шапку. — А почему не выбрили всю голову?
— Мне помогал друг, бывший монах. Потому так глупо и вышло.
— Забавно… — Врач удивленно покачал головой.
Он начал рассматривать фотографии.
— Вот, — сказал он наконец, показав на фото в профиль. — Это мой старик с осами.
