— Нет. Вы плохо вычищаете глазки. Нельзя их оставлять, они ядовитые.
Клементина продемонстрировала, как нужно вырезать маленький конус в клубне.
— Это яд, только если картофелина сырая.
— Все равно их нужно извлекать.
— Хорошо. Я буду внимателен.
Когда Жозетта принесла распечатку, картошка под чутким руководством Клементины сварилась, а стол был накрыт.
— Получилось, дорогуша? — спросила Клементина, раскладывая еду.
— Думаю, да, — ответила Жозетта, положив листок рядом с тарелкой.
— Я не очень люблю, когда за едой работают. Лично мне это не мешает, но папа не одобрил бы. Ну ладно, вам отпущено всего шесть недель.
— Колетт Шуазель работала в Ренне с шестнадцати лет. В двадцать семь у нее были серьезные неприятности. Одна из ее пожилых пациенток, которой она давала морфий, умерла. Ошибка в дозировке — очень серьезная ошибка, это могло стоить ей карьеры.
— Похоже на то, — согласилась Клементина.
— Где вы это отыскали, Жозетта?
— В Туре, во второй юридической вотчине Фюльжанса.
— Ее оправдали?
— Да. Адвокат доказал, что обвиняемая все сделала безупречно. Пациентка была когда-то ветеринаром и имела возможность достать морфий.
— Адвоката прислал Фюльжанс.
— Присяжные приняли версию самоубийства. Шуазель вышла сухой из воды.
— И стала заложницей судьи. Жозетта, — Адамберг положил ладонь на руку старушки, — ваши подземелья выведут нас на свежий воздух. Вернее, под землю.
— Тогда вперед, — сказала Клементина.
Адамберг долго размышлял, сидя у камина с десертом на коленях. Дело легким не будет. Данглар вроде бы успокоился, но все равно пошлет его куда подальше. А вот на Ретанкур он может рассчитывать. Комиссар вынул из кармана своего скарабея с красными и зелеными лапками и набрал номер на блестящей спинке. Услышав серьезный голос своего лейтенанта-клена, он испытал мгновенный прилив радости и успокоения.
— Не волнуйтесь, Ретанкур, я меняю частоту каждые пять минут.
— Данглар рассказал мне об отсрочке.
— Да, лейтенант, но времени у меня мало, так что нужно спешить. Я считаю, что судья обрел жизнь после смерти.
— То есть?
— Пока что я выудил только ухо. Но два года назад оно было очень даже живым и обреталось в двадцати километрах от Шильтигема.
Одинокое и волосатое, похожее на хищную ночную бабочку, оно кружило по чердаку усадьбы «Schloss».
— А за этим ухом что-нибудь просматривается? — спросила Ретанкур.
— Да. Подозрительное разрешение на захоронение. Врач была из числа вассалов Фюльжанса. Думаю, судья поселился в Ришелье именно из-за этого врача.
— Он запрограммировал свою смерть?
— Скорее всего. Передайте информацию Данглару.
— Почему вы не хотите сами с ним связаться?
— Это его нервирует.
Данглар перезвонил минут через десять, и голос его звучал сухо.
— Если я правильно понял, комиссар, вы воскресили судью? Ни больше ни меньше?
— Похоже на то, Данглар. Наш преследуемый больше не мертвец.
— А девяностодевятилетний старик. Столетний старик, комиссар.
— Я это осознаю.
— Утопия! До девяноста девяти лет редко кто доживает.
— В моей деревне был один такой.
— Вменяемый?
— Не слишком, — признался Адамберг.
— Согласитесь, — Данглар не сдавался, — что столетний старик, нападающий на женщину, закалывающий ее вилами и оттаскивающий труп в поля вместе с велосипедом, это нонсенс.
— Ничего не могу поделать. Судья был силен, как сказочный богатырь.
— Был, комиссар. Человек, которому исполнилось девяносто девять, не обладает невероятной силой. Столетних убийц не бывает.
— Дьявол плевать хотел на возраст. Нужно провести эксгумацию.
— Значит, вот до чего дошло?
— Да.
— На меня не рассчитывайте. Вы заходите слишком далеко, а я не камикадзе.
— Понимаю.
— Я ставил на подражателя, но никак не на живого мертвеца и не на старика-убийцу.
— Я попробую сам послать запрос. Но если разрешение поступит в отдел, приезжайте в Ришелье. Вы, Ретанкур и Мордан.
— Только не я, комиссар.
— Что бы ни лежало в могиле, вы должны это увидеть. Вы приедете.
— Мне хорошо известно, что обычно кладут в гроб. Тут и ездить никуда не надо.
— Данглар, Брезийон дал мне имя Лампруа.[5] Это вам о чем-нибудь говорит?
— Это древняя рыба, — ответил капитан с усмешкой в голосе. — Вернее, прапрарыба. Похожа на угря.
— О… — Адамберга не слишком обрадовала близость с доисторическим существом из озера Пинк. — А в ней есть что-нибудь особенное?
— У нее нет зубов. Нет челюстей. Она функционирует как вантуз, если хотите.
Повесив трубку, Адамберг задумался над тем, что имел в виду окружной комиссар, награждая его этим именем. Может, он хотел намекнуть Адамбергу, что ему недостает тонкости? Или на шесть недель отсрочки, которые он из него вытянул? Как вантуз, который всасывает все подряд, преодолевая сопротивление. Только если Брезийон не решил в такой затейливой форме признать его невиновным, беззубым, то есть не Трезубцем.
Добиться от Брезийона разрешения на эксгумацию судьи Фюльжанса было практически нереально. Адамберг вообразил себя миногой и попытался привлечь окружного комиссара на свою сторону, но Брезийон немедленно открестился от уха, жившего своей жизнью в департаменте Нижний Рейн после смерти судьи. Сомнительное разрешение на захоронение, выданное доктором Шуазель, тоже не слишком его заинтересовало.
— Какой у нас сегодня день?
— Воскресенье.
— Во вторник, в четырнадцать ноль-ноль. — Брезийон передумал так же стремительно, как тогда, когда Адамберг вырвал у него короткую отсрочку.
— Ретанкур, Мордан и Данглар должны присутствовать, — едва успел выкрикнуть напоследок Адамберг.
Он аккуратно захлопнул мобильник, чтобы не помять надкрылья. Возможно, оставив «своего» человека на свободе, окружной комиссар чувствовал себя обязанным следовать логике этого решения и не покидать подчиненного до самого конца его поисков. Или его всосала минога. Все изменится, когда Адамберг сдастся, явится к нему в дом и сядет в кресло в гостиной. Он вспомнил большой палец Брезийона и невольно задался вопросом: что будет, если миноге скормить горящую сигарету? Ничего не выйдет, она живет под водой. Теперь и это создание присоединилось к другим тварям, пытающимся пролезть Страсбургский собор. Была среди них и жирная ночная бабочка с чердака «Schloss», полуухо, полугриб.
Не важно, о чем думал окружной комиссар. Он разрешил эксгумацию. Адамберг чувствовал лихорадочное нетерпение и страх. Он не впервые проводил эксгумацию. Но идея открыть гроб покойного судьи внезапно показалась ему кощунственной и опасной. «Вы заходите слишком далеко, — сказал Данглар, — а я не камикадзе». Чего не хотел касаться Данглар? Насилия, надругательства, ужаса. Он не желал идти под землю за судьей, который мог утащить его в смертную тень. Он взглянул на часы. Через сорок шесть часов, не позднее.
Нахлобучив на голову арктическую шапку и подняв воротник, Адамберг наблюдал издалека за подготовкой к святотатственным действиям. Шел холодный дождь и стволы деревьев на кладбище в Ришелье казались угольно-черными. Полицейские натянули вокруг могилы судьи красно-белую ленту, оцепив ее, как опасную зону.
Брезийон тоже приехал, что было удивительно со стороны человека, давно бросившего оперативную работу. Он стоял у могилы, прямой, в сером пальто с бархатным черным воротником. Адамберг подозревал, что Брезийон испытывает тайный интерес к чудовищному пути Трезубца. Данглар, разумеется, приехал, но держался в стороне от могилы, как будто хотел снять с себя всякую ответственность. Стоявший рядом с Брезийоном майор Мордан переминался с ноги на ногу под потерявшим форму зонтом. Это он посоветовал рассердить привидение, чтобы завязать бой, и теперь, возможно, жалел о своем совете. Ретанкур была без зонта и проявляла полную бесстрастность. Никто, кроме нее, не заметил Адамберга в глубине кладбища. Они обменялись взглядами. Все были молчаливы и собранны. Четыре местных жандарма отодвинули могильную плиту. Адамберг заметил, что она совершенно не пострадала от времени и блестела под дождем, словно на нее, как и на судью, не оказали никакого действия шестнадцать прошедших лет.
Земляной холмик рос медленно, мокрую землю было трудно копать. Полицейские дули на ладони и топали ногами, чтобы согреться. Адамберг чувствовал, как напряглось его собственное тело, он следил взглядом за Ретанкур, дышал в унисон с ней, как в ближнем бою.
Лопаты ударились о дерево. Комиссару показалось, что над кладбищем разнесся голос Клементины. Нужно ворошить листья в самых темных местах. Поднять крышку гроба. Адамберг знал: если тело судьи в ящике, он нырнет следом за ним в могилу.
