– Вот черт!
– Нет. Линн Маргарет Брэкен.
– Я хочу еще раз с тобой встретиться. – не раздумывая, выпаливает он.
– Приглашаешь меня на свидание?
– Да, заплатить я не смогу.
– Тогда подожди месяц. Всего один месяц.
– Я не могу ждать!
– Хорошо. Но с одним условием: больше никаких допросов. Не хочу ходить у тебя в подозреваемых.
Бад рисует в воздухе крест, перечеркивая свои подозрения насчет Пэтчетта.
– Договорились.
Камера Микки Коэна.
Впрочем, камерой ее назвать сложно. Комфортабельная, роскошно обставленная комната: кровать, стул, полки – все обтянуто бархатом. Из вентиляционного отверстия в стене струится теплый воздух – в штате Вашингтон в апреле еще стоят холода. Эд подавляет зевок: сегодня они несколько часов беседовали с Крутым Джеком Уэйленом, исключили его из списка подозреваемых, пролетели тысячу миль – и теперь, в час ночи, сидят и ждут, когда этот ненормальный гангстер закончит позднюю партию в безик. У ног Галл одета устроился Микки Коэн-младший – жирный бульдог в бархатной жилетке. Галлодет треплет его по голове. Эд просматривает записи, сделанные во время разговора с Уэйленом.
Вытягивать из Уэйлена показания не пришлось – он заговорил сам, да так разболтался, что они уж и не знали, как его остановить. Теорию Энгелклингов он просто высмеял, а затем принялся жаловаться на упадок организованной преступности в родном Лос-Анджелесе.
С тех пор как Микки угодил за решетку, старые порядки, можно сказать, совсем сошли на нет. Власть Микки уже не та. Деньги из швейцарских банков припрятаны – для возрождения в будущем криминальной империи нужна наличка. Размещение капитала было поручено заместителю Микки Моррису Ягелке, он вкладывал деньги куда попало и в результате спустил всю наличность. Нечем стало платить людям. А дела Уэйлена идут совсем неплохо. Впрочем, как и дела Микки: Уэйлен изложил полицейским собственную теорию.
Коэн не так прост: дураку Ягелке он оставил крохи, а основные свои сбережения раздробил межту несколькими надежными людьми и мелкими частями вложил в надежные предприятия – букмекерство, ссуды под людоедские проценты, наркоту, проституцию. Выйдя из тюрьмы, он вернет себе деньги с прибылью и восстановит свою империю. Назвал Уэйлен и тех, кто, по его мнению, продолжает втихаря работать на Микки: Ли Вакс, его бывший киллер, теперь вроде бы перешедший на легальное положение, и неразлучная парочка – Эйб Тайтелбаум и Джонни Стомпанато, не способные прожить честно ни единого дня. Все трое по-прежнему занимаются старым бизнесом – и, вполне возможно, охраняют интересы Микки. И шеф Паркер на это смотрит сквозь пальцы: по-настоящему он боится только появления в городе итальянской мафии. Поэтому, когда какие-нибудь чужаки являются в Лос-Анджелес и пытаются установить в городе свои порядки, Дадли Смит со своими ребятами устраивает им засаду в мотеле неподалеку от Гардены: чужакам дают хорошую взбучку, все, что у них с собой, отбирают и передают в полицейский благотворительный фонд, а самих сажают на автобус, на поезд, на самолет – на чем они там явились – и отправляют восвояси. И все – без лишнего шума.
И заключение Уэйлена:
Ему самому позволяют действовать только потому, что игровой бизнес в Лос-Анджелесе нуждается в присмотре. Если совершенно обезглавить организованную преступность в городе начнется беспредел. Однако он играет по правилам – или, если выражаться стилем Дадли Смита, держится в рамках. Чтобы он или тот же Микки перестреляли пятерых ни в чем не повинных людей из-за каких-то поганых журнальчиков… Такого и вообразить себе нельзя.
Однако то, что происходит сейчас в городе, ему не нравится. Точнее, не нравится то, что ничего не происходит. Слишком уж тихо. Такое бывает, когда готовится какой-то крупный хипеж.
Микки Коэн-младший радостно взвизгивает: подняв глаза, Эд видит, как в камеру входит Микки Коэн-старший с коробкой собачьего печенья.
– Никогда в своей жизни, – торжественно, нараспев начинает Коэн прямо от дверей, – никогда в своей жизни Микки Коэн не убивал человека, который, по нашим понятиям, не заслужил бы смерть. Никогда в своей жизни Микки Коэн не торговал грязными журнальчиками для онанистов. Пита и Бакса Энгелклингов я принял только из уважения к их покойному отцу, упокой господь его душу, хоть и был он паршивый фриц. Я вообще не убиваю невинных: это грешно, а я человек верующий и строго исполняю иудейские законы и заповеди Божьи, если только они не вредят бизнесу. Надзиратель Хопкинс рассказал мне, зачем вы приехали, и я нарочно заставил вас ждать. Почему, спросите вы? Да потому, что только люди, которых Господь в неисповедимой мудрости своей начисто лишил мозгов, могли хоть на секунду меня – меня, Микки Коэна! – заподозрить в этом подлом и идиотском налете на кафе, наверняка деле рук тупиц-шварцес [39]. Но, я вижу, Микки-младшему вы понравились, так что я уделю вам пять минут своего времени. Иди к папочке, бубеле [40]!
Галлодет возводит глаза к небу. Коэн опускается на колени у двери, сует в рот собачье печенье. Пес подбегает, виляя хвостом, берет печенье, обслюнявив хозяина толстыми мокрыми брылями. Микки обнимает собаку, и Микки-младший скулит от восторга. За окном камеры, во дворе, Эд замечает одинокую фигуру и узнает в ней Дэви Голдмана – казначея Микки, попавшего в тюрьму за собственные махинации с налогами. Голдман косится на окно и проходит мимо.
– Микки, – начинает Галлодет, – братья Энгелклинги говорят, что вы очень разозлились, услышав, что их идея исходит от Дюка Каткарта.
Коэн сплевывает крошки собачьего печенья.
– Знаете выражение «выпустить пар»?
– Знаем, – вступает Эд. – Энгелклинги называли какие-нибудь имена, кроме Каткарта?
– Ни единого. Да и этого Каткарта я не знаю – слышал только, что он сидел за совращение малолетних, по этому и сужу. В Писании сказано: «Не судите, да не судимы будете», – но я никакого суда не боюсь, так что говорю себе: «Суди на здоровье, Микстер!»
– Вы не давали братьям советов по созданию сети распространения товара?
– Разумеется, нет! Господь Бог и любезный моему сердцу Микки-младший мне свидетели!
Снова Галлодет:
– Мик, а теперь главный вопрос. Кому вы рассказывали об этом проекте? Может, кому-нибудь в тюрьме?
– Ни единой живой душе! Еще чего не хватало – болтать о грязных книжонках, которые я и в руки-то не возьму! Дэви – мои глаза и уши, но я даже Дэви выставил за дверь, когда ко мне явились эти двое мешугене [41]. Почему, спросите вы? А потому, что высоко ценю такую добродетель, как умение хранить секреты! Галлодет:
– Эд, пока ты говорил с охранником, я позвонил Рас-су Милларду. Он сказал, что расспросил своих ребят – они ничего не нашли. Никаких следов, никаких связей с Каткартом. Расс просмотрел все рапорты по «Ночной сове» и тоже не заметил ничего, что было бы хоть как-то связано с порнографией. Бад Уайт проверял связи Каткарта – тоже ничего не нашел. Эд, похоже, то, что Сьюзи Леффертс родом из Сан-Берду, – чистое совпадение. А Каткарт просто трепался. Он ни для кого не представлял опасности – ничего бы у него не вышло и не могло выйти. Похоже, Энгелклинги попросту купились на его красочную трепотню да на упоминание старого приятеля.
Эд кивает.
– Вечная тема – отцы и дети, – говорит Микки Коэн-старший, гладя Микки Коэна-младшего. – Пир духа. Есть над чем поразмыслить, не правда ли? Взгляните хоть на меня и на Микки-младшего. А что сказать о старине Франце и его диких болванах-отпрысках? Ведь Франц был человек гениальный, вы это знаете? Какие-то такие лекарства изобретал, что теперь сумасшедшие на него молиться должны. Когда несколько лет назад у меня увели крупную партию белого – скажу вам по совести, первым делом я подумал о Доке. «Микки, – сказал я себе, – представь себя на его месте. Представь, что дар слова тебе заменили его несравненные мозги. Где ты спрячешь героин, Мик-стер, и, главное, кому и как постараешься его загнать?» Поезжайте домой, мальчики. Вы взяли ложный след. Порнография вас ни к чему не приведет. Тех шестерых убили шварцес – Богом проклятые психопаты шварцес.
Бутылки: виски, джин, бренди. Мигающие вывески: «Шлиц», «Голубая лента». Морячки опрокидывают в рот холодное пиво, люди погружаются в счастливое забытье. Берлога Хадженса в квартале отсюда: Джек тянет время, надеясь, что вид спиртного придаст ему храбрости.
– Последний звонок! – кричит бармен. Джек осушает свой стакан содовой, прикладывает холодное стекло к шее. На сердце лежит тяжелый камень, и снова и снова проплывают в мозгу события сегодняшнего дня.
Миллард сказал, что Дюк Каткарт перед смертью пытался продавать порнуху. Его порнуху.
Бад Уайт ходит в гости к Линн Брэкен, одной из тех шлюх, что выглядят точь-в-точь как кинозвезды. Сегодня он провел у нее два часа, а потом шлюха проводила его до машины. Джек «довел» его до дома, складывая в уме детали головоломки: Уайт знает Брэкен, Брэкен знает Пирса Пэтчетта, Пирс Пэтчетт знает Хадженса. Сид знает о «Малибу Рандеву», возможно, знает и Дадли Смит. Зачем Даду следить за Уайтом? Только потому, что тот разнервничался из-за убийства той проститутки?
